могли набросить на шею удавку и не посмотрели бы, что ее родная мать — фанатичная католичка.
Первым о жгуче-болезненном, после завтрака, заговорил Микола. Соломия к еде почти не притронулась. Она ждала этого разговора, как ждут решения суда. В данный момент судьей могла быть только мать Миколы. Что касается отца, то он мог все дело испортить. Мужчине, даже опытному, не всегда хватает такта сказать нужное слово или же в нужный момент промолчать, чтобы не тревожить душевную рану.
К завтраку Андрей Данилович запаздывал: разбирался с соседом, чьи кролики у Перевышек в саду нашкодничали. И то, что глава семьи запаздывал, могло облегчить разговор.
— Мамо, мы хотим с тобой посоветоваться. — Голос Миколы дрогнул, будто он признавался в чем-то нехорошем, и поступок выносился на семейный суд.
Пока Микола обдумывал, как вести разговор, чтобы мать все поняла с первых слов, голос подала Соломия:
— Клавдия Петровна, это я должна была вам сказать еще вчера, но первому призналась коханому. Он мой судья и мой повелитель.
Соломия задержала дыхание, как задерживала перед выстрелом, чтобы перед нажатием спускового крючка нервная дрожь не передалась на палец.
— Я беременна.
Клавдия Петровна таиться не стала:
— Могла и не говорить. По фигуре видно. А рожать-то месяца через два?
— Через два с половиной.
— А что Микола?
Микола, сидя рядом, молчал. Тут требовалось его веское слово как хозяина. И он сказал:
— Соломия — моя жена. И дети у нас будут общие.
После продолжительной паузы твердо повторил:
— Будут.
Вмешалась мать:
— Конечно, будут, но пусть это будут ваши дети.
— Этот ребенок будет мой, — уточнила Соломия, чувствуя на своей руке горячую мужскую руку.
Она хотела сказать, что аборт делать уже поздно. Была бы возможность, да разве она не сделала бы?
Церберы полевого командира Ядвигу к ней не подпускали, чтобы не пронесла противозачаточную таблетку. Да и горбатый предупредил: если пронесет — Корниловской не жить. Других опасных женщин поблизости не было. Чеченки помогать не станут, а если к ним обратиться, пойдут разговоры: чей муж живет с наемницей? Неизвестно каким образом, но узнают.
…Слово матери стало решающим.
— Рожай, дочка. А наш совет вроде уже ни к чему. Но я хвалю, что вы нами, родителями, не побрезговали. И Микола не мог поступить иначе. Это же Перевышки!.. Так что — рожай. Мы детей любим… А что кровь чужая… Чьим теплом будет согрето, с тем дите и в жизнь пойдет.
Молодые услышали главное: коль так случилось, принимай жизнь, какая она есть. Судьбу не переиначишь.
Перевышки жили без обиды на судьбу. Судьба обидела Соломию. Если б не встретила схидняка Миколу, она и не знала бы, что есть другая жизнь. Даже в одной семье родители по-разному относятся к детям, по-разному готовят их к жизни. Не будь мать религиозной фанатичкой, а отец не горел бы желанием непрерывно обогащаться, Соломия не взяла бы снайперскую винтовку, не стала бы охотиться на людей.
Если бы она вовремя встретила Миколу, а не пана Шпехту… Но Варнава Генрихович свел ее с Миколой, студентом технологического института. Свел вроде для совместной работы, а получилось, что соединил судьбы этих молодых людей.
А породненные судьбы жаждут созидательной деятельности.
Война с Россией протекала то вяло, то бурно. Вяло протекала, когда в Ичкерию ослабевал денежный поток. Не поступали так называемые транши от московской диаспоры: эмиссары Масхадова, уже не надеясь на добровольные взносы кавказских предпринимателей, осевших в Москве, все чаще силой выколачивали деньги на борьбу «за освобождение Ичкерии от русского империализма».
Масхадов по-прежнему рассчитывал на помощь друзей из-за океана и ближневосточных шейхов. Его помощник по снабжению, в прошлом партийный функционер, перебрался в Америку и теперь присматривал в Филадельфии виллу для семьи Масхадова. Он понимал, что если главный полевой командир останется в Ичкерии, московская власть за хорошее вознаграждение обязательно найдет его и покончит с ним как с бандитом. А пока нужно было выполнять задания хозяев, иначе не видать ему ни американского гражданства, ни дорогой виллы, где он будет доживать свои последние годы.
Отставные чеченские полковники и генералы, которым удается благополучно покинуть родину, обычно начинают писать мемуары, но часто получается, что дописывают их уже в «Матросской тишине».
Масхадов боялся, что его друзья не позволят ему благополучно перебраться в Америку, хотя бы одним глазом увидеть заветную виллу, пожить в окружении своих детей и внуков. А здесь, на Кавказе, его заставляют работать на износ.
— Вы нам специалистов дайте, — просил Масхадов в своих многочисленных шифровках. — Я все сделаю, как только вы пришлете мне людей, грамотных в решении этих сложных задач.
— Специалистов ищите на месте, — отвечали ему. — На Северном Кавказе есть талантливые люди любого профиля. Только прилично им платите, как платили снайперам-наемникам.
Таков был окончательный ответ на просьбы Масхадова. И он выколачивал деньги из своих земляков и единоверцев.
Это не могло продолжаться долго. Недовольство среди чеченцев росло. Уже поговаривали, что такого вымогателя дешевле будет сдать московским чекистам. Из Центра деликатно отвечали: вспомните историю с Емельяном Пугачевым и поступите так же с Масхадовым. Передать его федеральным войскам особого труда не составляло. Тем более что за его поимку обещали хорошо заплатить. Но и заговорщикам даже с большими деньгами никуда не спрятаться. Это не восемнадцатый век, и тайга никого не укроет, разве что город с его многомиллионным населением. А в городе лучший сыщик — это деньги.
Но пока… этого боевика всячески возвышали, хотя он того и не стоил — федеральные войска теснили его со всех сторон, и он чувствовал себя, как волк, обложенный красными флажками. Он был бессилен подобрать специалистов для выполнения задания особой важности.
Суть задания Масхадову была известна: приступить к развалу экономики России. Конкретную задачу должен сообщить человек, посетивший Лондон.
До 1989 года большинство украинцев успели пожить при социализме, увидели его преимущества и недостатки, могли сравнивать с современностью, когда быстро произошло расслоение общества. Окончательно обедневшие хвалили утерянный социализм, те, кто нажился на приватизации, хвалили капитализм, которого по настоящему-то и не видели.
Большинство людей жило в ожидании реформ, согласно которым государственная собственность будет поделена, хотя и не оговаривалось, между кем и когда.
Старики опасались, что при новой власти начнется гражданская война. России будет не до Украины (там тоже делили собственность, жирные куски захватывали те, кто в данный момент был при власти). На Украине и в России свои услуги на приватизацию
