— Салют, друзья мои, — сказал Торрини.
Достав из кобуры пистолет большого калибра, он взялся за позолоченные ручки двери и рванул сразу обе створки.
В гостиной сидели четверо мужчин и разговаривали. Увидев ворвавшихся полицейских, они умолкли и замерли. Четверо оцепеневших мужчин. И вспышка — это Норма опять начала фотографировать.
30
— Ну наконец-то! — сказал Эли Каплан. — Долго же вы заставили себя ждать!
Как и трое остальных, он не попал под черный пепельный дождь. К столу вместе с Торрини подошли Норма, Сондерсен и Коллен.
— Что значит «наконец-то»? — спросил Сондерсен.
— А то и значит, что нам ничего не оставалось, кроме как инсценировать этот спектакль.
— Спектакль?
— Нам только и оставалось, что спровоцировать вас.
— О чем вы, собственно, говорите?
— Мы решили добиться, чтобы вы объявили боевую тревогу. Везде! На Гернси, в Париже. Чтобы комиссар Коллен позвонил своему коллеге в Ниццу, чтобы виллу окружила полиция, чтобы эту историю раздули так, как мы хотим! Чтобы никто не мог больше молчать: в том числе и французское правительство. Пока что у комиссара Коллена, ведшего расследование, были одни неприятности. Точно так же, как и у вас, господин Сондерсен. Признайтесь, комиссар!
— Я слушаю вас, но ни слова не понимаю, — сказал Коллен.
— Ничего, ничего, поймете, — проговорил Каплан. — Наберитесь немного терпения. Дело не из простых, потому что…
Торрини оборвал его на полуслове.
— Молчать! Всем встать! — И, обратившись к полицейским, стоявшим у двери, приказал: — Обыскать! Взять оружие!
— Никакого оружия у нас нет, — сказал Рено.
— Так я вам и поверил, — ухмыльнулся Торрини. — На детский праздник вы собрались, что ли?
Его люди ощупали одного за другим. Киоси Сасаки, маленький, хрупкий, как и его брат в Гамбурге, был и сегодня в высшей степени элегантно одет. Костюм из серебристо-серого твида, серые туфли из змеиной кожи, голубая рубашка, серебристый галстук и синий платок в нагрудном кармане. В стеклах его очков в ультрасовременной оправе отражались розоватые лампы, висевшие над столом. Сама гостиная обставлена тоже в суперсовременном стиле: белые ковры, белые обои, мебель из стекла и хрома, обтянутые тончайшей кожей кресла. Стены украшали литографии с картин Миро и Дали. Сасаки не на шутку разозлился:
— Вы мне весь дом в свинарник превратите! Смотрите, сколько грязи вы нанесли!
— Не наложите от злости в штаны! — рявкнул Торрини.
— Как ваша фамилия?
Комиссар из Ниццы назвал себя и представил заодно Коллена и Сондерсена.
— Я буду на вас жаловаться, — обиженно проговорил Сасаки. — Мы с префектом друзья.
— Страшно, аж жуть!
— Ваше бесстыдство… — Сасаки оборвал себя на полуслове, почувствовав, что взял слишком резкий тон. Улыбнувшись, поклонился Норме: — Мадам Десмонд! Я рад вновь видеть вас. Хоть чему-то да можно порадоваться. — Отвернувшись от Торрини, он обратился к Сондерсену: — Мы с мадам познакомились некоторое время назад. Мы доверяем друг другу, и я знаю о ее интересах. Перестаньте, наконец, щупать меня своими грязными пальцами, — прикрикнул он на одного из полицейских. Тот ему не ответил. А его коллега как раз похлопывал по бокам высокого крепкого мужчину со смуглым лицом, тонкими губами, узкими глазами, густыми бровями и волнистыми черными волосами.
— Вы, значит, Пико Гарибальди? — сказал Сондерсен по-французски.
Здесь все говорили только по-французски.
— Да, мсье.
Гарибальди производил странное впечатление человека высокомерного и в то же время чем-то запуганного. Сондерсен повернулся к Каплану:
— Итак, что здесь происходит? Почему вы полетели в Париж? Почему вы с вашим коллегой и Гарибальди явились сюда?
— Я вам уже объяснил: чтобы спровоцировать вас! И всех остальных — тоже.
— Бросьте этот тон, доктор Каплан, бросьте, слышите!
— Я бы с удовольствием рассказал вам все в Гамбурге, господин Сондерсен, — пожал плечами и Каплан, — но не выходило.
— Почему?
— Я объясню. Я вам все объясню. Сейчас можно. Видите ли, Патрик Рено работает в Париже на фирму «Евроген». В госпитале имени де Голля. У них недавно произошла катастрофа, связанная с заболеванием раком.
— Знаю.
— Все чистые, шеф, — сказал один из полицейских, производивших досмотр всех четверых.
— Эту аферу в «Еврогене» французское правительство всеми мыслимыми способами старается скрыть, — сказал Каплан. — Что вы на меня вытаращили глаза, комиссар Коллен? Я знаю, что это так, и вы тоже знаете. Вас никто не обвиняет. Вы делаете, что вам велено и положено.
— Перестаньте наконец трепаться! Почему вы здесь? — спросил Торрини.
— Мой друг Патрик Рено и оператор с «Теле-2» Феликс Лоран попытались вечером четырнадцатого сентября выяснить, куда подевался биохимик Джек Кронин. После конференции в институте он там больше не появлялся. Позвонил и сказал, будто болен, что-то с желудком. Вам, господин Сондерсен, эта история известна. Фрау Десмонд наверняка вам о ней сообщила. Рено и Лоран поехали на квартиру Кронина, позвонили в дверь. Им открыл человек с мертвенно-бледным лицом и в очках без оправы, которого они никогда прежде не видели. Лоран снял его. Мы позвонили в полицию. Когда они приехали, бледнолицый человек пропал. Вы, конечно, знаете, кто он.
Сондерсен промолчал.
— Хотя вы и молчите, вы знаете! Так вот, этот же человек возник два дня назад в Сарселе. Это вы, конечно, тоже знаете. В Сарселе живет мсье Гарибальди. Под другим именем. Которое вы тоже знаете — я не буду рассказывать вам то, что известно и без меня.
— Зато я не знаю, — сказала Норма. — Будьте столь любезны, проинформируйте меня.
— О-о, разумеется, фрау Десмонд. Эта информация будет весьма важной для вас. Два дня назад человек со смертельно бледным лицом появился в Сарселе у мсье Гарибальди. Как он его нашел, господин Смертельнобледный, не сказал. Несомненно, он специалист высшего класса, причем немец, который действует во Франции на свой страх и риск, нелегально — как и в случае с Кронином. Предположительно в его квартире он и нашел какие-то следы, приведшие к Гарибальди. Но ему пришлось, очевидно, хорошенько попотеть, пока он его застукал.
— Значит, Смертельнобледный побывал у вас? — спросила Норма у Гарибальди.
— Да, мадам.
— С какой целью?
Гарибальди переводил взгляд с Каплана на Рено.
— Объясните! — велел ему Рено.
— Пожалуйста. Этот… мсье Смертельнобледный заявил, что ему известно о моей службе в охране клиники доктора Сасаки в Ницце, куда я перешел из фирмы «Генезис два». «Я знаю также, что вы украли закодированный на дискетах материал».
— Он так и сказал? — спросила Норма.
Я должна сохранять полное спокойствие, быть твердой и логичной. Все повернулось на сто восемьдесят градусов, но — никому не доверять! Никому не верить! Ни на кого не рассчитывать! Только на себя.
— Да, мадам.
— Откуда он это узнал?
— Я его тоже спросил. А он возьми и скажи, будто я передал дискеты русским. Если бы я, мол, передал материал американцам, он бы об этом тоже знал. А ему известно, что у американцев дискет нет. Значит, остаются только Советы. Он дал мне три часа, чтобы я связался в Гамбурге с господином Сондерсеном и рассказал все, как было. А если я этого не сделаю, он сообщит во французскую полицию, и меня засадят. Ведь меня после взлома сейфа ищут день и ночь! Нечестный он человек, этот Смертельнобледный. Работал он во Франции нелегально, я сразу понял. Он немец и хотел, чтобы немцы знали все, о чем знаю я. Ну, понятно! Ведь в Германии произошла эта бойня в цирке.
— Вы и о ней знаете? — спросила Норма.
— А кто не знает? Ведь там в цирке застрелили шефа института, который работал над чем-то похожим, что и «Евроген». И людей в институте этом — пруд пруди. Я газеты читаю. То-то вы удивились, а? Я не хотел иметь дело ни с французской, ни с немецкой полицией. Поэтому достал адрес гамбургского института. Я читал, что его шефом стал доктор Барски. Его телефон, конечно, прослушивается, дураку ясно. Поэтому я передал ему через одного друга письмо. Чтобы он позвонил в пивную на углу моей улицы. Он так и сделал. И я сказал ему, будто знаю, кто предатель, который передает на сторону результаты опытов в их институте.
