Конрад Жилински хмыкнул.
— Уже и до этого додумались, — проговорил он после некоторой паузы. — Значит, шифра недостаточно…
— Шифр можно узнать… Вырвать его тайну у владельца, применив третью степень или наркотические препараты. А отпечатки… Старо, как мир, но куда надежнее.
— Но что я буду делать с этим чеком, Гельмут? Показывать подчиненным в кафе «Ассоль» или поместить под стекло в рамку и демонстрировать посетителям шхуны?
— Ты не утратил чувства юмора, Конрад, и я рад этому. Но сейчас ты сострил неудачно. Разве я не говорил тебе, что со следующим рейсом «Калининграда» сюда придет наш человек. Он внешне похож на тебя плюс грим… Вы обменяетесь с ним документами, и ты уйдешь, наконец, отсюда, вернешься на родину.
— Я родился в Кенигсберге, Гельмут, — хмыкунув, ответил Конрад Жилински. — Теперь это город Калининград. Двадцать пять рублей за билет, чуть больше часа в полете — и я в родном городе. Правда, теперь это русский город.
— Но ты ведь остался немцем! — вскричал гауптштурмфюрер.
Жилински пожал плечами.
— Во мне половина русской крови… И две трети своей жизни я прожил среди русских и в их обличье. Правда, по нынешнему паспорту я украинец, но в общем-то это все одно. Славянин…
Конрад глянул на Вальдорфа и усмехнулся.
— Моя фамилия Мордвиненко, Гельмут, — сказал он. — И у меня есть дочь Ирина. Какое отношение имеет она к моему прошлому?
— Но ты ведь согласился помочь нам!? — встревоженно сказал гауптштурмфюрер.
Поворот разговора не нравился Вальдорфу.
— А разве я отказываюсь? — спросил Мордвиненко-Жилински. — Это мой долг перед прошлым. Ведь никто меня не освобождал от присяги, которую я принес когда-то на верность фюреру. Эти документы принадлежали рейху, и я должен был передать их вышестоящему по должности офицеру. Таким офицером для меня являешься ты, Гельмут. И когда увидел тебя на шхуне, то сразу понял, зачем ты явился. И не колебался ни минуты. Я отдам тебе сейф, Гельмут.
— Ты настоящий немец, Конрад, и добрый фронтовой товарищ, — растроганно, дрогнувшим голосом проговорил Вальдорф.
— Спасибо, — просто сказал «Никита Авдеевич». — А деньги… Деньги мне нужны. Я вовсе не бессребреник. Только где мне тратить ваши доллары? Меня накроют прежде, чем я попытаюсь реализовать первый их десяток. У нас совсем иная жизнь, Гельмут. За два дня жизни в России ты ничего в ней не поймешь. Отправиться на Запад? Вопрос серьезный. Надо привыкнуть к этой мысли, а главное решить, как быть с Ириной. Я любил ее мать, она помогла мне выстоять…
— Твоя жена знала?..
— Нет. Для нее я был Никитой Мордвиненко, раненым сержантом, которого она выходила в госпитале.
— Ты сумел?
— Да, прикрылся документами убитого русского парня. Все сошло как нельзя лучше. Он оказался круглым сиротой, воспитанником детского дома. До сих пор, а прошло столько лет, я ни разу не наткнулся на того, кто знал человека, давшего мне свое имя. Вернее, я сам взял его… Но представляешь, каково было мне, когда понял, что обречен остаться здесь навсегда.
— Представляю, — сказал Гельмут Вальдорф и, нервно пощелкав зажигалкой, закурил сигарету. — И ты не попытался переправиться через границу?
Конрад-Никита рассмеялся.
— До чего же наивные вы люди, на Западе, — сказал он. — Поэтому, наверно, и попадаетесь так часто в лапы здешней контрразведки… Ты слышал выражение «Граница на замке»? Так вот у русских она и в самом деле на замке. И никакие отмычки твоих коллег, Гельмут, не помогают.
Вельдорф буркнул неразборчиво, втянул голову в плечи и замолчал, нахохлившись.
Они проехали еще минут пятнадцать и после столба с указателем «Корфовка — 5 км» Жилински свернул направо.
— Скоро уже? — спросил Вальдорф.
Конрад покосился на него.
«Злая ирония судьбы, — подумал бывший оберштурмфюрер. — Думал ли я, что через сорок лет увижу бравого Гельмута в обличье этого старика? Конечно, он еще пыжится, мой бывший шеф, но это уже только безжалостная карикатура на него. Время, время… Конечно, я тоже далеко не юноша. Но сумел наладить свою жизнь, пусть и не такую блестящую, о которой мечтали мы, когда ждали приказа фюрера, сосредоточив танковые дивизии за Бугом. «Сначала мы завоюем Европу, а потом весь мир…» Теперь мне снова сулят Европу. Уже, так сказать, в индивидуальное пользование. Это, увы, вовсе не партийная постановка вопроса. Нас учили иначе… Личность сильна, когда она сливается в единую массу, образует коллективную силу. Народ, партия и фюрер едины. И как только нарушилась эта тройная связь, мы проиграли… Нет, Гельмут, такая Европа мне не нужна. Уж лучше я останусь капитаном на шхуне, которая никогда не выйдет в море. Я прикован к ней, как раб-галерник к своему веслу».
— Потерпи, Гельмут, — сказал он гауптштурмфюреру. — Осталось совсем немного.
Они проехали Корфовку, за поселком Жилински свернул направо, затем с высокого обрывистого берега спустился к морю и погнал свой «Москвич» у самого уреза воды.
Здесь Конрад развил скорость, они промчались вдоль моря по плотному песку минут десять, затем водитель притормозил и, свернув налево, ввел машину в овраг, заваленный обломками ракушечника.
— Что здесь? — спросил Гельмут Вальдорф.
— Когда-то добывали строительный камень открытым способом, — ответил директор кафе «Ассоль», ведя машину по извилистой заброшенной дороге. — Бывший карьер…
— Черт побери! — выругался Конрад по-русски, едва не налетев на лежавший у самой дороги камень, резко вывернул руль вправо.
Он проехал еще немного и остановил машину.
— Будешь ждать меня около часа, Гельмут, — сказал Жилински. — Сиди спокойно в машине, кури, пей кофе, вот здесь, в сумке, термос. Во фляжке коньяк…
— Может быть, я пойду с тобой? — неуверенно предложил гауптштурмфюрер. Ему очень не хотелось оставаться в этом мрачном месте одному.
— Нецелесообразно, — отрезал Конрад Жилински, выключив фары и вылезая из машины. — Можешь выйти и размяться. Только ни в коем случае не отходи далеко. А лучше вообще не вылезай…
Он хлопнул дверцей и исчез в темноте. Гельмут Вальдорф остался один. Помедлив немного, он вздохнул и положил на колени сумку, о которой говорил ему бывший заместитель, оберштурмфюрер Конрад Жилински.
«Мой заместитель, — усмехнулся «Кэптэн» и покачал головой, — как давно это было… Да и было ли? Порой мне кажется, что все это происходило и не здесь, и не со мной. Не слишком ли долго я живу на этом свете?»
Усилием воли гауптштурмфюрер отогнал расслабляющие дух мысли и расстегнул сумку. Он нащупал в ней термос, фляжку и пакет с бутербродами. Есть ему не хотелось, а вот выпить было бы кстати.
Гельмут Вальдорф отвинтил колпачок фляжки и сделал два добрых глотка. Напряжение медленно отступало, мир, погруженный в темноту, уже не казался таким мрачным.
«И все же у меня есть шанс, — подумал бывший начальник Легоньковской службы безопасности. — Пусть он так долго не давался мне в руки, но уж сейчас я не выпущу его. Чудак Конрад… Он не знает, куда ему девать доллары. Спроси у меня, старый камерад! Впрочем, он и прежде был в некотором роде идеалистом, а сейчас такая долгая жизнь среди славян вовсе развратила арийскую сущность Конрада».
Тут мысли Вальдорфа приняли практическое направление. Он подумал, что если Жилински-Мордвиненко откажется от вознаграждения, а это неизбежно произойдет в случае… «Да-да, — прикинул гауптштурмфюрер, — Конрад останется здесь, значит, ему деньги фирмы Хортенов ни к чему…»
Вальдорф стал лихорадочно прикидывать, как бы приобщить к своему гонорару и деньги Конрада, но толкового ничего в голову не приходило.
«А не ликвидировать ли его в этом карьере? — явилась вдруг мысль, и Гельмут Вальдорф не удивился ее возникновению. — Товар он мне передаст, его миссия будет выполнена… Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. На тот свет… Только вот что это даст мне? Полковник Адамс имеет на Конрада свои виды, это становится понятно, если задуматься над инструкциями, которыми снабдил меня Биг Джон».
Гауптштурмфюрер хорошо знал, что бывает с тем, кто нарушит инструкции, отнесется к ним неуважительно.
Он снова хлебнул из фляжки. Настроение явно улучшилось, хотя Вальдорф и не придумал еще, как положить деньги Конрада к себе в карман.
«Надо поговорить с полковником Адамсом, — решил гауптштурмфюрер, — он сумеет найти правильный ход. Впрочем, рано об этом думать…»
Ему вдруг припомнился тот еще совсем недавний солнечный день, утром которого этот бармен-макаронник говорил, что Клауса Барби, скрывавшегося в Боливии под фамилией Альтман, надо повесить… «Повесить такого ловкого делового человека! — мысленно возмутился Вальдорф. — Только истинный немец мог так элегантно провернуть ту историю с австрийскими танками…»
