Она шла впереди меня. На высоких каблуках. В приталенном костюме бежевого цвета. У нее были черные с голубым отливом волосы. Великолепная фигура. Четкий силуэт. Как у гоночной яхты.
Я ускорил шаг. Обогнал даму. У нее был крупный алый рот, большие темные глаза, красивый лоб. Я моментально позабыл, что голоден…
Пускай простит меня моя любимая Лулу: она знает мужчин, и для нее не секрет, что на их верность трудно положиться, когда их отпускают в свободное плавание.
Следующий километр пути вдоль бульвара я вел свою донжуанскую игру. То обгонял женщину, то пропускал ее вперед. И чем дольше я смотрел на нее, тем сильнее она мне нравилась. (Прости меня, милая Лулу, прости меня, ты знаешь, что люблю я одну тебя.)
Дама, конечно, заметила мои маневры. Один раз она даже слегка усмехнулась. Она не рассердилась. Симпатичные женщины никогда не бывают злыми. Она лишь немного ускорила шаги. Я тоже.
Затем перед нами возник ресторан, который рекомендовал мне приятель. И тогда произошло нечто неожиданное. Увлекшая меня дама не прошла мимо. Напротив, она вошла внутрь.
Что ж, сказал я себе, тем лучше, и последовал за ней, не догадываясь, что ожидает меня по другую сторону дверей!
Прекрасную даму я догнал в маленьком гардеробе. Она стояла перед зеркалом и поправляла прическу.
— Алло! — обратился я к ней по-английски.
Она улыбнулась отражению в зеркале и ответила тем же. Я поклонился и представился. Потом произнес такие слова:
— Мадам, должен признаться, что я с самого рождения страдаю болезненной застенчивостью. Никогда раньше я и мечтать не смел о том, чтобы заговорить с незнакомым человеком.
— В самом деле? — сказала она и повернулась.
— В самом деле. Но вот сегодня при виде вас я не смог сдержаться! Вы помогли мне избавиться от моего комплекса. Благодарю вас! Это надо отпраздновать. Здесь, я слышал, готовят изумительно вкусную фазанью грудку с гарниром.
Она серьезно посмотрела на меня:
— Да, фазанья грудка здесь великолепна.
— В таком случае позвольте мне пройти вперед?
Я пошел, она следовала за мной.
Ресторан был средним по размерам, со старинной мебелью, необычайно уютный и переполненный. Свободным оставался один-единственный столик в углу с маленькой табличкой на нем: «Заказан». Пробегавшему мимо официанту я сунул в руку пятидолларовую купюру, сказав:
— Как это мило, что вы так долго держали этот столик для нас.
Затем я помог очаровательной спутнице сесть. Она произнесла:
— Принесите нам, пожалуйста, две порции фазаньей грудки с гарниром, Генри. Но перед этим — суп из раковых шеек. А для начала — аперитив. Как вы относитесь к сухому мартини, мистер Зиммель?
Счастье, что у меня щедрый издатель, подумал я. Опять придется включать счет в командировочные расходы. Я ответил:
— Если можно, то лучше немного виски.
— Для меня тоже. Стало быть, два двойных, Генри, — сказала дама.
— Будет исполнено, шефиня, — ответил официант Генри и удалился.
— Что такое? — спросил я. — Он назвал вас шефиней? Но почему?
— Потому что я здесь хозяйка, — она улыбнулась. — Свои пять долларов вы могли бы сэкономить!
— Что до этого, то за все платит мой издатель.
— Издатель? Вы что, писатель?
— Кто-то говорит, что да, кто-то — что нет. Мисс… э-э…
— Томпсон, Памела Томпсон, — представилась она, рассматривая меня с таким интересом. К чему бы это?
И я сказал вслух:
— Вы вдруг посмотрели на меня с настоящим интересом. Почему?
— Потому что вы писатель, мистер Зиммель. Мне нравятся писатели.
— Как чудесно, мисс Томпсон!
Дамы и господа, не стану вас утомлять: суп из раковых шеек был великолепным, грудка фазана — восхитительной. Я говорил безостановочно. И, разумеется, непрерывно острил. За чашкой мокко я уже довел ее до кондиции. Она была готова отправиться со мной в кино.
— О'кей, мистер Зиммель. О билетах позабочусь я: владелец кинотеатра — мой знакомый. Сеанс начинается в половине девятого. Вы зайдете за мной?
— С преогромной радостью, мисс Томпсон.
— Скажем, в половине восьмого? Тогда бы мы успели зайти ко мне и немного выпить…
— Половина восьмого — отличное время.
Эх, наверняка я произвожу потрясающее впечатление на женщин! Проклятье, может, мне стоило попробовать себя в кино?
После обеда я отправился к парикмахеру. А затем купил две красивые орхидеи. Надел свой самый лучший костюм. Темно-синий. И ровно в половине восьмого с целлофановой картонкой в руках позвонил в дверь квартиры с латунной табличкой: ТОМПСОН.
Долго ждать не пришлось. Дверь отворилась. На пороге стоял какой-то мужчина. Лет пятидесяти. Высокий, худощавый, узкое лицо, умные глаза, высокий лоб, поседевшие виски. Благородный греческий нос. Небольшие усы, которые так нравятся женщинам…
— Мистер Зиммель, я полагаю, — произнес мужчина. — Входите. Очень рад познакомиться с вами. Моя жена уже рассказала мне о вас.
— Ваша… гм… ваша жена?
— Да, моя жена. Мое имя Томпсон, Роджер Томпсон.
За его спиной возникло какое-то движение. Памела, моя милая Памела, вошла в небольшой холл. На ней было зеленое платье-коктейль с золотыми арабесками и очень глубоким декольте. Ее улыбка была сияющей и невинной.
— О, вот и вы! Боже мой, какие чудные орхидеи! Разве он не прелесть, Роджер? Кстати, надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если мой муж пойдет с нами в кино?
Позднее, когда я рассказал эту историю моей милой Лулу, она, хорошо меня знающая, смеялась до упаду, заметив:
— Браво! Так тебе и надо!
В этот вечер в кино мне было жаль себя. Я постоянно ударялся коленями о стенку ложи. Место было неудобным и жестким. Да еще жара. Да еще разыгравшаяся мигрень. И когда я увидел, что по окончании киножурнала господин и госпожа Томпсоны взялись за руки, то сказал себе: все ясно, вечер псу под хвост.
Но я снова ошибся. И еще как! Ибо вечер этот после окончания фильма превратился в самый приятный, какой когда-либо был у меня в Америке. Мы отправились поужинать — разумеется, в ресторан Томпсонов. И как мы ели, боже ты мой! Меню составил мистер Томпсон. Он сам отправился на кухню. И тогда на какое-то время я остался наедине с Памелой.
— Сердитесь? — спросила она.
— Да нет.
— Знаете, вы показались мне сегодня днем таким милым, таким симпатичным… Все, что вы говорили, мне понравилось…
— А что я такого сказал?
— Что вы любите хорошую еду, общество прелестных женщин, что никогда больше не захотите надеть военную форму, что в любой точке мира, где у вас друзья, чувствуете себя как дома…
— Сударыня, я должен к этому добавить еще кое-что.
— Да, и что же?
— Я… я… тоже нахожу вашего мужа очень милым и также очень симпатичным…
Она расцвела:
— Не правда ли, он именно такой и есть! Ах, вы его не знаете. Вы не знаете, что я с ним пережила. Вы не знаете его образа мыслей. Я лично люблю головой. Я не могу по-настоящему полюбить мужчину, если его поступки и образ мыслей не вызывут у меня восхищения. Роджер — это была любовь с первого взгляда. Большая любовь моей жизни…
— Но… но зачем тогда вы пригласили меня, миссис Томпсон?
— Памела.
— Почему вы пригласили меня, Памела?
— Потому что вы писатель. Вы поймете это позднее, а может быть, может быть, и нет… Все зависит от него.
— Вы исполняете все, что он вам говорит?
— Да… — она одарила меня лучистым взглядом. — А он исполняет все, что я скажу. Всегда. Он постоянно советуется со мной. Порой он, конечно, похаживает налево, как и все мужчины. Но всегда возвращается ко мне. Я знаю: я единственная, с которой он хотел бы жить вместе. Это делает женщину очень сильной, не правда ли?
Странная штука жизнь!
То, о чем я возмечтал, не сбылось. Этого подарка от Памелы я не получил. Я получил кое-что получше: ее дружбу и дружбу ее мужа.
В последующие три недели мы практически целые дни проводили вместе. Мы наговорились всласть! Казалось, у нас и в самом деле было обо всем единое мнение.
Часто я замечал, что Томпсон наблюдает за мной, о чем-то раздумывая. Затем я обратил внимание на то, что он много и подробно меня расспрашивает. О моем прошлом. О моих взглядах. О моем опыте. И снова о моих взглядах. Сам же о себе ничего не рассказывает.
Я собирал материал для моего нового романа. Из-за этого мне несколько раз пришлось уезжать из города. Каждый раз я радовался возвращению, так как каждый раз Томпсоны встречали меня на вокзале или в аэропорту. В конце концов я посчитал, что материала собрано достаточно. Я заказал себе билет во Франкфурт-на-Майне. Мой самолет должен был улететь 29 октября 1958 года в 20.45.
28 октября Роджер Томпсон позвонил мне в гостиницу, сказав:
— Я слышал, что вы собираетесь покинуть нас. Я очень хотел бы угостить вас скромным ужином.
