– Откуда у вас этот снимок?
– Я нашла его в письменном столе мужа. В тумбе под нижним ящиком он устроил что-то вроде тайника. Иногда оставлял в нем служебные бумаги. А потом появилась эта карточка. В тот день Дима был на работе, я мыла пол. Короче, заглянула в его тайник. Позже увидела, как он искал эту карточку, все вверх дном перевернул. Когда я спросила, не могу ли помочь, он ответил, что все в порядке. Якобы он потерял визитку какого-то чиновника из Уайтхолла, но не беда, если визитка пропала. Телефон этого деятеля есть в записной книжке.
– Значит, муж ничего не знал о вашей находке?
– Я не хотела устраивать сцен ревности. Чтобы вся наша колония в Лондоне на следующий же день муссировала свежую сплетню. Срок командировки заканчивается, мы вернемся в Москву, и Дима забудет свою подружку. Так я рассудила. Я хотела сохранить семью, потому что люблю его. Потому что у нас ребенок.
Колчин опустил карточку во внутренний карман пиджака и поспешил попрощался, потому что не выносил женских слез. А хозяйка, кажется, снова решила расплакаться.
Москва, Тверская улица. 3 октября.
Рабочий день давно закончился. Тучи разогнал южный ветер, и над Москвой распустились фиолетовое небо, раскрашенное ядовитыми красками уличных фонарей. В такое время не принято беспокоить людей, отсидевших положенные часы в присутственном месте. Но сегодня Колчин решил плюнуть на все законы приличия.
Из автомата он позвонил по домашнему телефону Леонида Медникова, сказал, что есть срочное, не терпящее отлагательства дело и надо бы срочно встретиться. Собеседник думал долго, выбирая для встречи подходящее место, дышал в трубку. «У меня дома сейчас, к сожалению, нельзя, – сказал он. – Жена плохо себя чувствует. Ты сейчас где? Давай встретимся на полдороге. Схлестнемся в сквере у кинотеатра „Россия“, возле фонтана. Лады?» Колчин ответил, что будет на месте через сорок минут. Он вышел из телефонной будки, поймал такси и сказал водителю: «Давай прямо к Пушкину».
Последний киносеанс закончился полчаса назад, площадка возле кинотеатра «Россия», днем запруженная людьми, сейчас выглядела пустой и голой. В сером плаще и надвинутой на лоб кепке Медников, ссутулившись, сидел на крайней лавке и смолил сигарету. Его нельзя было не заметить издали, как нельзя не заметить одинокую человеческую фигуру на пустом вокзальном перроне. Усевшись рядышком, Колчин тряхнул протянутую руку Медникова, попросил прощения за то, что выдернул человека из дома. Тот только поморщился, мол, оставь церемонные пустяки. Колчин в двух словах пересказал сегодняшний разговор с Ходаковой и полез в карман за фотографией.
Медников долго вертел в руках снимок женщины по имени Джейн Уильямс. Он, ловя свет ближнего фонаря, то относил карточку на расстояние вытянутой руки, то снова приближал к себе и, щуря глаза, разглядывал физиономию незнакомки. Презрительно фыркнув, прочитал трогательную надпись на обратной стороне карточки. И, наконец, покачав головой, вынес свой приговор.
– Нет, это не та бабец, – Медников вернул фотографию Колчину. – Ничего общего. Ходаков встречался у кинотеатра «Эвримэн» и бассейна «Оазис» совсем с другой женщиной.
– Точно, не ошибаешься?
– Еще бы я ошибался. Я могу срисовать человека за секунду, вспомнить через год и дать подробное описание. А на эту цацу в общей сложности я любовался минут двадцать пять. На снимке эта Уильямс, или как там её зовут на самом деле, изображена по плечи. Но не так уж трудно вычислить все параметры её фигуры. На ней майка в обтяжку. Плечи прямые, полные. На вид лет тридцать, но уже ясно наметился двойной подбородок, лицо округлилось. Значит, склонна к полноте. Возможно, она даже не знает значения слова «талия». Фотография сделана человеком, который выше Уильямс по крайней мере на полголовы. Вывод – ростом эта дама метр шестьдесят пять.
– И что? – Колчин не понимал, куда клонит Медников.
– А то, что женщины низкого и среднего роста, полноватые, с круглыми физиономиями не во вкусе Ходакова. Заметил, что Инна Петровна ростом сто семьдесят пять сантиметров, худощавая? Грудь второй номер, зато спину можно использовать вместо стиральной доски. И та лондонская девочка из «Оазиса» одной комплекции с Ходаковой. Лицо у подружки вытянутое, как у молодой лисицы, которой прищемили морду. Спортивная, длинноногая. Своего высокого роста не стесняется, держит спину прямой, да ещё носит длинные плащи.
– Возможно, у Ходакова было сразу две любовницы?
– Слушай, он же не сексуальный маньяк, не Казанова и не Калигула из одноименного фильма.
– Тогда откуда у него взялась эта фотография?
– Представления не имею. Но, по большому счету, это не имеет значения. Может статься, Ходаков заклеил эту дамочку на каком-нибудь приеме. Наших посольских часто приглашают на всякие сабантуи в другие посольства, и мы в долгу не оставались. А на приемах тусуется масса народу, совершенно посторонних людей, любителей халявной выпивки и закусона. Халяву везде любят. А в Англии, скажу по секрету, особенно. Посольский прием – лучший способ сэкономить бабки на еде. А сбереженные деньги потратить на какой-нибудь распродаже.
– И что?
– А то, что наш герой любовник не разобрал по пьяной лавочке, что она собой представляет. Заперся с ней в пустом кабинете. И трахнул. То есть наоборот, она его трахнула. Может, эту Уильямс год никто не имел или того дольше, все желающих не находилось. А тут доброволец выискался. На следующее утро Ходаков протрезвел и забыл о ней думать. А дамочка – особа влюбчивая, приняла минутное приключение за большое и сильное чувство. С кем не бывает? Стала его доставать, даже карточку подарила. От избытка эмоций.
– Слабая версия.
– Придумай сильную, – Медников усмехнулся. – Хотя, можешь не стараться. Откуда взялась фотография в столе Ходакова, мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем. Это не имеет отношения к твоему заданию. Мой совет: порви этот снимок, брось вон в ту урну и забудь о нем навсегда. Когда вылетаешь в Лондон?
– Седьмого буду на месте.
– Счастливо добраться. Когда-нибудь я приглашу тебя на ужин. Но не сегодня. Надо складывать чемодан и вообще дел полно. Только с завтрашнего дня выпросил двухнедельный отпуск. В августе и сентябре не отпускало начальство. Уезжаю в Прибалтику, в Пярну. Десять дней вольной жизни в санатории.
– По-моему, купальный сезон на Балтике уже закончился. Или я ошибаюсь?
– Для любителей водных процедур там есть бассейн с морской водой, – Медников не понял шутки. – Уже много лет я отдыхаю в Прибалтике. Крым и Сочи не люблю. Я тебе больше не нужен?
– Да-да, у тебя ведь жена болеет, – Колчин, чувствуя свою вину, развел руками. – А я донимаю разговорами.
– Жена поправится, – Медников усмехнулся. – Тебе нельзя отвлекаться на всякую ерунду. Иначе с бабами Ходакова будешь всю жизнь разбираться и только ещё больше запутаешься.
Медников зябко поежился, встал и протянул руку. Колчин крепко пожал теплую ладонь и пошел к метро. Карточка, не разорванная, осталась лежать в кармане пиджака.
Москва, район Басманной. 3 октября.
Поднявшись лифтом на седьмой этаж, Медников не стал терзать звонок, открыл дверь ключом. В прихожей было темно, из приоткрытой двери в большую комнату пробивалась полоска света, доносилась музыка, видимо, работал телевизор. Медников хотел включить настенное бра, уже потянулся рукой к включателю, но передумал. Скинув кепку и плащ, пристроил одежду на вешалке, принюхался. Пахло сигаретным дымом и ещё чем-то кислым, отвратительным, будто возле деревянной галошницы или вешалки, стилизованной под старину, стошнило человека, злоупотреблявшего спиртным сутки напролет, а то и дольше.
Медников вошел в комнату, сел на диван и вытянул ноги. В кресле перед телевизором, запрокинув голову назад, дремала жена Любовь Юрьевна.
Челюсть отвисла, по подбородку растеклась слюна, из полуоткрытого рта высовывался кончик языка, покрытого нездоровым серым налетом. На журнальном столике со стеклянным верхом пепельница, переполненная окурками, большая уже ополовиненная бутылка итальянского вермута, плоская фляжка коньяка и стакан с золотым рисунком, в котором Люба смешивала свое пойло. По столу растеклась лужица спиртного. На темном ковре и обивке кресла серые размазанные следы сигаретного пепла.
Дотянувшись до пульта, Медников выключил телевизор.
– Ау. Проснись, красотка.
Любовь Юрьевна подняла голову, зажмурившись от света, уставилась на мужа мутными пустыми глазами. Три дня назад Медникова с супругой пригласил на новоселе сослуживец по МИДу. Обычное бестолковое застолье, на которое нельзя было не взять Любу, которая обещала держаться молодцом, только пригубить десертное вино, но коньяка – ни глотка. Он поспешил откланяться первым, уволок за собой жену, пока она не надралась, не начала молоть ахинею при начальстве Медникова. Но той малости, что успела выпить Люба, ей хватило, чтобы завестись. И вот четвертый день она не могла остановиться.
