— Я этого не говорила. Но могу предположить, что она знала своего убийцу.
— Некоторые считают, что убийцей был Павел Мовчан. Вы его хорошо знали?
— Вообще не знаю. Но в лицо я бы его узнала. Он был нашим охранником, и я с ним никогда не разговаривала.
— Вы в тот вечер находились в своем кабинете?
— Кажется, да, но точно не помню. Впрочем, нас допрашивали на следующий же день и проверяли по минутам, где и кто был в момент убийства.
— И где были вы?
— Здесь, в основном здании. Остались два сотрудника моего отдела, с которыми мне нужно было разобрать некоторые бумаги.
— Кто именно?
— Фортаков и Зимин.
— Они были у вас в кабинете?
— Не совсем. Сначала в их, потом в моем кабинете. Мы работали примерно до семи вечера, а потом вместе ушли. Мы даже уехали вместе с Фортаковым. Мы с мужем его подвезли.
— Их фамилии есть в нашем списке? — спросил Дронго, доставая список.
— Есть, — кивнул Сыркин, — их обоих допрашивали. Зимин дважды разводился, так этого несчастного мучили в прокуратуре три часа. Они почему-то считали его особенно неблагонадежным.
— Специалисты, — презрительно сказала Фирсова.
— А почему неблагонадежным? — заинтересовался Дронго.
— Так ведь он два раза разводился, — повторил Михаил Михайлович, — значит, не способен ужиться с женщинами. Ну а раз у него такой характер, то он вполне мог… Во всяком случае, что-то подобное.
— Интересно, — засмеялся Дронго, — не знал, что частые разводы могут повлиять на отношение к человеку правоохранительных органов. Очень интересно. И последний вопрос: как вы считаете, маньяк-убийца мог быть сотрудником вашего института?
— Не знаю. Не мне судить. Но думаю, что нет. Однозначно ответить я не могу. Для этого у меня мало фактов.
— Спасибо, — Дронго поднялся, — извините, что отняли у вас время.
— Ничего. Это было даже интересно, — сказала она.
Когда они вышли, Сыркин не удержался от оценки.
— Сильная женщина. А я, кажется, дал маху с этим Зиминым. Она ведь тоже два раза замужем. Но у нее случилось такое несчастье.
— Во-первых, она не была разведена. А во-вторых, это чистой воды идиотизм подозревать мужчину в женоненавистничестве только на основании двух его разводов. Скорее наоборот, он истинный ценитель женских достоинств. Ищет истину. Свой идеал.
— Это вы скажите Левитину, — пробормотал Сыркин. — Видели бы вы, как он мучил бедного Зимина.
— Он сейчас в институте?
— В Новосибирске, в командировке. Вообще у нас сейчас средств почти нет на командировки. Но, как только немного появилось денег, мы сразу отправили его в Новосибирск, подальше от этого жуткого Левитина.
— Когда он должен вернуться?
— Через три дня. Если хотите, поговорите с ним.
— Если к тому времени в этом еще будет необходимость, — загадочно произнес Дронго.
Они спустились по лестнице на второй этаж. Пройдя немного по коридору, Сыркин открыл дверь. На этот раз он не стучал. В большой комнате, выходившей окнами на другую от проходной сторону, сидело человек десять женщин, работавших в белых халатах. Дронго заглянул внутрь. Типичная обстановка больших и бедных научных коллективов конца девяностых.
— Раиса Асафовна, — окликнул одну из женщин Михаил Михайлович.
Сидевшая за первым столом женщина подняла голову, взглянув на него своими раскосыми, настороженными глазами.
— Здравствуйте, Михаил Михайлович, — проговорила женщина. — Зачем я вам понадобилась?
— Не могли бы вы выйти в коридор, — попросил Сыркин.
Женщина вышла вслед за ним. В конце коридора, у большого бокового окна, их ждал Дронго. Это окно как бы разделяло две части здания пополам и освещало весь коридор.
— Наш эксперт хочет задать вам несколько вопросов, — кивнул на Дронго Михаил Михайлович.
— Да, пожалуйста, — как-то испуганно произнесла женщина. Ее испуг заметил и Сыркин.
— Не волнуйтесь, — сказал он, — и не нужно переживать. Мы все знаем, что вы не виноваты.
— Меня все время подозревают, — тихо произнесла женщина.
— Почему? — спросил Дронго.
— Мы с ней поспорили в тот день, — объяснила Сулахметова. — Она должна была принести нам данные технического отдела и забыла вовремя это сделать. Без них мы не могли закончить работу. Поэтому я позвонила и напомнила им об этих данных. Она прибежала сюда и устроила мне скандал: мол, я специально наябедничала Зинко-ву. И все об этом знали.
— Ну, если за это убивать человека, то тогда в трудовых коллективах у нас шли бы гладиаторские побоища, — пошутил Дронго, желая ободрить женщину. — Никто вас не подозревает. Я только хотел задать вам несколько вопросов. Вы были в тот вечер на территории института?
— Да, я немного задержалась из-за Хохловой. Но потом она принесла все данные, и я быстро закончила работу.
— Когда закончили?
— Минут двадцать седьмого.
— Вы были одна?
— Да, я осталась одна.
— И потом вы ушли домой?
— Нет, — убитым голосом сообщила Сулахметова, — потом я пошла в технический отдел. Хотела отдать им уже систематизированные данные и поговорить с Аллой. Объяснить, что я ничего Против нее не имела.
— Объяснили?
— Нет. В лаборатории ее не оказалось. Я спросила, где она, и мне сказали, что в другой комнате. Но ее и там не было. Я подумала, что она уже ушла, и направилась к проходной. Вот и все.
— Кто был в этот момент в лаборатории?
— Алексанян, Коренев, Шенько. Они были втроем.
— А Зинков?
— Его не было. Он вошел, когда я ужевыходила из лаборатории.
— Кто вам сказал про Хохлову? С кем именно вы говорили?
— С Алексаняном. Он мне сказал, что Хохлова должна быть в соседней комнате. Но ее там не было.
— Больше вы там никого не видели?
— Нет, никого.
— И ничего не слышали? Криков о помощи, например.
— Нет, не слышала. Я пошла к проходной, торопилась домой. У в тот вечер был день рождения моей свекрови.
— Поэтому вы так нервничали и хотели поскорее получить данные из техотдела? — понял Дронго.
— Да, я говорила об этом вашему следователю. Он даже приезжал к нам домой, проверить паспорт моей свекрови и убедиться, что я его не обманула.
«Узнаю дотошного Левитина», — подумал Дронго. — Понятно, — сказал он, — извините, что мы вас отвлекли от работы. И последний вопрос. Как бы вы могли охарактеризовать Хохлову? В нескольких словах.
— Я? — растерялась женщина. — Я не знаю… Я не знаю…
— Вы ведь с ней работали в одном институте, как я понял, даже иногда общались.
— Она была хорошая женщина, — медленно и мучительно подбирая слова, произнесла Раиса Асафовна, — только немного необязательная, веселая…
— Это все, что вы можете сказать?
— Все. Я ее не так хорошо знала.
— Спасибо, — поблагодарил Дронго, — до свидания.
Сулахметова как-то неопределенно кивнула и пошла в свою комнату. Дронго и Михаил Михайлович вошли в кабину лифта, чтобы подняться на четвертый этаж.
— Уже шестой час, — заметил Сыркин, посмотрев на часы.
— Поздно, — согласился Дронго.
— Хотите еще с кем-то поговорить?
— Если можно, с Носовым и этим… кажется, Фортаковым из отдела Фирсовой.
— Я их позову ко мне в кабинет, — кивнул Сыркин, — и заодно попрошу принести нам бутерброды из столовой, вы у нас сегодня целый день и даже чаю не выпили.
— Ничего. Потом поем.
Выходя из кабины лифта, они увидели идущего им навстречу Сергея Алексеевича. Тот замедлил шаг.
— Как у вас дела? — спросил он, обмениваясь рукопожатием с обоими.
— Трудно, — честно признался Дронго, — пока все идет трудно.
— А мне сказали, что все уже выяснено. Павел признался, — несколько смутился Архипов.
— Кто вам сказал?
— Левитин. Он даже позвонил в академию, вызвал меня к телефону.
— Он ошибся, — устало ответил Дронго, — парень решил сознаться лишь для того, чтобы; вырваться из многоместной камеры, где над ним наверняка издевались. Его ведь считают почти сексуальным маньяком.
— Да, это отвратительно. И если он не виноват, то отвратительно вдвойне.
— Я думаю, что он не виноват. Просто вошел, увидел убитую, вспомнил про свою судимость и сбежал. Испугался. Днем звонил следователь. Ваш бывший охранник пытался покончить жизнь самоубийством.
— Какая дикость, — вздохнул Архипов, — я позвоню генеральному прокурору. Этого нельзя так оставлять.
— Они уже поняли свою ошибку.
— Я все равно позвоню, — горячился Архипов, — у меня же стоит на столе эта чертова «вертушка».
— Не нужно звонить, — попросил Дронго, — парню ваш звонок все равно не поможет. Им нужны факты и доказательства. А отпустить сейчас Мовчана из тюрьмы не сможет даже генеральный прокурор. Слишком тяжелые улики против него.
