— Скажу откровенно: я вам совершенно не верю. Может быть, у Броны будет другое мнение, мы уже неоднократно расходились с ним в оценке событий, но тем не менее дело обстоит именно так, как я уже сказал: не верю ни одному вашему слову.
— Послушайте! — обратился молодой человек к Броне, сидевшему неподвижно и не принимавшему участия в разговоре. — Может, вы мне объясните, чего хочет Хемпель? Почему такое значение придается какому-то пятну на моих брюках и откуда такая агрессивность?
— Тоже мне святая наивность, — пробурчал себе под нос Хемпель.
— Вы не можете сказать что-либо конкретное о фигуре, которую видели около башни? Не напомнила ли она вам кого-нибудь из жителей дома? — спросил Брона.
— Нет. Контуры были слишком расплывчаты.
— И когда это было?
— Я уже говорил: за полчаса до встречи с вами.
— Больше вы ничего не видели?
— Нет.
— Через какие двери вы вышли?
— Через кухонные.
— А вернулись?
— Через них же.
Во время этого диалога теперь уже с лица журналиста не сходила ироническая усмешка.
Снова наступило молчание. Брона закурил очередную сигарету и некоторое время рассматривал гаснущую спичку. Бросил ее в пепельницу и перевел взгляд сначала на Хемпеля, а затем на Кушара.
Вопрос, который прозвучал, привел Хемпеля в изумление. Он был настолько неожиданным, что журналист едва не выронил трубку.
— Скажите, Кушар, зачем вы так жестоко разыграли Шаротку — все эти лица за окном, трупы и глупые письма?
Молодой человек резко повернулся к Броне.
— Как... как вы узнали об этом?!
— Я прошу ответить на вопрос, — в голосе Броны появились металлические нотки.
— Как бы это вам объяснить... — Кушар колебался. — Это такой комичный тип. Он сам напросился на розыгрыш.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не знаю, помните ли вы, что в день приезда Шаротки была гроза. Мы сидели в салоне и начали говорить о духах. Реакция Шаротки на наши басни была такой смешной, что Иоланта в какой-то момент пожелала ему самому когда-нибудь встретить привидение. Он начал хвалиться. Вот тогда и родился замысел шутки...
Брона помолчал и задал очередной вопрос:
— Кто из вас лазил по карнизу и заглядывал в окно?
— Велень.
— А каким образом он изменил свое лицо?
— Мы размалевали его углем и сделали густые брови из женской перчатки на меху.
— А кто изображал в подвале труп?
— Тоже Велень.
— А вы взяли на себя роль проводника — должны были привести Шаротку в нужное место?
— Прежде всего для этого. Кроме того, мы хотели проверить, как Шаротка будет вести себя. После первого раза он делал вид, что ничего не произошло.
— Как вы узнали, что в комнате Шаротки будет слышен голос из подвала?
— Это мы установили еще во время перестройки подземелий. А теперь было достаточно просто проверить это и убедиться, что акустические свойства не изменились.
— Кто входил в вашу группу?
— Иоланта, Сосин, Велень и я.
— Вы посвятили в это дело еще кого-нибудь?
— Нет. Кроме нас четверых, никто об этом ничего не знал.
— А теперь самый существенный вопрос. Прошу на него ответить точно. Кто из вас спрятался в старой мельнице после письма, которое Иоланта оставила в комнате у Шаротки?
Кушар некоторое время молчал.
— Ну, я слушаю! — поторопил его Брона.
— Я, — ответил решительным тоном молодой человек.
Хемпель, который, наклонившись вперед, слушал эту беседу, откинулся на спинку кресла. Взволнованный, он сосал трубку, забыв о том, что та давно погасла.
Брона встал из-за стола.
— Уже поздно. Пошли спать.
Кушар и Хемпель поднялись. Инженер попрощался, и они остались вдвоем. Хемпель ходил по комнате, не в силах скрыть волнения. Когда за Кушаром закрылись двери, он набросился на Брону:
— Это неслыханно! Такая... просто идиотская разгадка событий. Розыгрыш! А мы ломали голову!
— Множественное число в данном случае не совсем уместно, — Брона слегка поклонился.
Хемпель рассмеялся.
— Ну хорошо! Пусть будет единственное. Но как вам удалось раскрыть, что мы имеем дело с мистификацией?
— Я вам объясню, но, пожалуй, завтра. Загадка не была слишком сложной. Сейчас очень поздно, а надо хоть пару часов поспать.
— Ладно. Значит, до утра. Надо будет все объяснить и Шаротке.
— Это вы возьмете на себя. Только осторожно, ибо это будет для него настоящим ударом. В последнее время он ходил в блеске славы героя тысячи приключений.
Хемпель с улыбкой кивнул головой.
— Сделаю со всей осмотрительностью.
Когда Брона вышел, Хемпель быстро разделся и, погасив свет, скоро заснул. Поэтому он не видел, как в усеянное звездами небо взвился блестящий снаряд, высоко взмыл вверх, на секунду застыл в неподвижности, а потом расцвел зеленым фонтаном огней.
Хемпель проснулся поздно. Дом был пуст. Он прошел через столовую и гостиную и вышел на террасу. Но и здесь никого не было. Журналист решил отыскать Брону, чтобы закончить с ним ночной разговор и выяснить все до конца.
Задача эта оказалась нетрудной — сойдя с террасы, Хемпель сразу же заметил среди фруктовых деревьев соломенную шляпу с широкими полями. Он направился в сад и увидел Брону, стоящего на лестнице под яблоней. Тот срывал яблоки и заботливо укладывал их в кошелку, висевшую у него на шее.
— Вот это идеальный садовник! — воскликнул журналист вместо приветствия. Злость на товарища по ночному приключению уже прошла.
Брона высунул голову из листвы и, наклонившись вниз, спросил:
— Пресса уже соизволила встать?
— Соизволила. И приходит теперь приветствовать мастера по фруктам и загадкам.
— Что-нибудь новое? — спросил Брона, спускаясь с лестницы.
— Нет. Зато куча сомнений.
Брона осторожно снял с шеи кожаный пояс и поставил кошелку рядом с лестницей. Затем неторопливо вытащил пачку сигарет и протянул ее Хемпелю.
— Благодарю, не хочется. Но очень хочется задать вам несколько вопросов.
У кустов малины, вытянувшихся длинными рядами, стояла скамейка. Они пошли к ней.
— Прежде всего мне интересно, — начал Хемпель, когда они уселись, — как вы открыли, что все приключения Шаротки были устроены молодежью? Надо признать, что они проявили большую сообразительность и хитрость. Сначала лицо за окном, потом призыв на помощь, исчезающий труп... Одним словом, неплохая сатира на детективный роман. Вы только подумайте, как просто и в то же время остроумно была организована сцена в подземелье. Можно было бы над этим от души посмеяться, если бы они разыгрывали друг друга. Но выбор в качестве жертвы Шаротки, по-моему, был очень легкомысленным.
Брона курил и слушал, не прерывая собеседника. Когда Хемпель умолк, он повернулся к журналисту.
— Почему легкомысленным?
— Потому что у Шаротки больное сердце. Фарс легко мог закончиться драмой.
— Действительно, — согласился Брона. — Но есть еще и другие причины, говорящие о легкомыслии этих молодых людей.
— Что вы имеете в виду?
— Хотя бы то, что, устраивая свои представления, они страшно затемнили картину настоящей драмы, которая вовсе не вытекала из фарса, а разыгрывалась рядом с ним. Ну и очень облегчили действия преступнику, путая следы и позволяя ему обследовать подвалы.
— Каким образом? — Хемпель поднял брови.
Брона оставил этот вопрос без ответа. Журналист бросил на него испытующий короткий взгляд, помолчал и задал следующий вопрос:
— Вы можете мне объяснить, что означали белые кресты на камнях подвала?
— Я думаю, что это были ориентиры, которыми наш ночной гость обозначил места, где нужно копать.
— Ага! Теперь я вспоминаю, что несколько дней назад у Станека пропала рулетка. Тогда я не думал, что это будет первым сигналом к развернувшимся событиям.
— Мне кажется, вы правы. Если бы мы нашли рулетку, была бы очень веская улика.
— Теперь я возвращаюсь к первому вопросу: как вы сумели разгадать подлинный смысл первоначальных приключений Шаротки? Признаюсь честно, мне и в голову не пришло, что это могут быть шутки.
— Не знаю, помните ли вы наши разговоры на эту тему. Уже тогда я подчеркивал два характерных обстоятельства. Первое то, что, несмотря на рассказы очевидцев, не было ни убийцы, ни убитого. И второе — все события развертывались вокруг Шаротки.
— Да, действительно, вы говорили что-то в этом роде.
— Это были первые наблюдения. Как только была обнаружена рубашка, я сразу же по цвету пятен понял, что это не засохшая кровь — Она имеет совершенно другой вид. Анализ подтвердил мои предположения.
— Теперь все это выглядит совершенно невинно. А тогда весь дом был под впечатлением этих происшествий.
— Для меня они давно отошли на второй план.
— Конечно. Смерть Процы коренным образом изменила ситуацию. На сцене началась драма. Как странно переплелись комедия и трагедия!
— Их связывают невидимые нити, а комедия была только маской, под которой скрывалось лицо отнюдь не шута, — тихо сказал Брона, глядя прямо перед собой.
