Он устало прошел на кухню прямо в трусах и в майке. Открыл холодильник и достал колбасу, сыр, масло. Нарезал уже немного засохший хлеб. И принялся жевать, только сейчас почувствовав, какой он голодный. Когда он вышел оттуда, первое, о чем он вспомнил, была Элина. Поэтому он ей и звонил. Элина. Может, он что-то говорил и про нее, ведь его мысли были все время заняты этой женщиной. Он все равно не узнает всей правды. Все, что он там делал. Все, что говорил. Как говорил. Каким тоном. С каким настроением. Как оцениваются его ответы. Об этом доложат самому Большакову, и тот будет принимать решение. Или кто-нибудь из его заместителей. А может, есть кто-то другой, более главный.
Он отправился спать, даже забыв про душ, который собирался принять. Перед тем как пройти в спальню, он оглядел квартиру. Нужно найти домработницу, чтобы здесь убраться, подумал он. Вчера он звонил в больницу, где лежала его бывшая домработница, и с удовлетворением узнал, что она уже выписалась. Но пока она еще чувствует себя достаточно слабой, нужно кого-то найти. Он не любил, когда в квартире были беспорядок и грязь.
В эту ночь он не выключил свой мобильный телефон. Но телефон молчал. Ему никто не звонил. На следующее утро он проснулся в половине восьмого. И сразу позвонил Элине. Мобильный был отключен, а городской она снова не взяла. Он разочарованно положил трубку. Сегодня нужно было опять идти на новые процедуры к Иосифу Наумовичу. Интересно, какое заключение они сделают в конце сегодняшнего дня. Или они ему никогда не скажут? Караев отправился бриться, решив, что позавтракает после.
В это воскресенье он пробыл под землей еще восемь часов. На этот раз уколы показались особенно болезненными, а вопросы злыми и жестокими одновременно. Было полное ощущение одиночества и какой-то детской обиды, словно здесь специально собрались люди для того, чтобы свести с ним счеты, намеренно оскорбить или обидеть его, вспомнить самые гадкие сцены из его детской жизни. В какой-то момент ему даже захотелось заплакать и позвать свою маму.
В половине девятого вечера они наконец закончили все процедуры и Караеву разрешили одеваться. Затем Иосиф Наумович пригласил его в комнату, где так вкусно пахло.
— Здесь ваш ужин, — сообщил психолог, — вы должны все это съесть. Это не просто еда, которой вас решили покормить. Вы потеряли слишком много сил, и поэтому вам нужно съесть все, что вам предложат. И выпейте красного вина, вам сейчас это полезно.
— Можно подумать, что вы меня облучали радиацией, — пошутил Караев.
— Мы облучали вашу душу, полковник, — без тени улыбки ответил психолог, — это гораздо опаснее. И страшнее. Причем неизвестно, кому должно быть более страшно. Нам или вам. Поужинайте и поднимайтесь наверх, вам вернут ваш телефон, и вы сможете уехать домой.
— А потом?
— Это вне рамок моей компетенции. Потом вам позвонят и скажут, что нужно делать. Но это не ко мне.
— Я могу узнать, какие результаты вы получили? — спросил Караев. — Все-таки интересно. Мне уже пятьдесят шесть, и я вряд ли стану меняться или развиваться. Своего потолка я уже достиг. Как вы считаете?
— Не уверен, что достигли, — улыбнулся Иосиф Наумович. — И вообще человек не знает, когда он достигает пика своей формы. В политике или в творчестве. У некоторых это случается и после семидесяти. Аденауэр, например. Или Тициан, живший девяносто с лишним лет. Поэт Сергей Михалков женился, когда ему было далеко за восемьдесят. Сейчас ему девяносто три. Как говорят в таких случаях, не зарекайтесь. Тело у вас здоровое, сильное. Физиологически вам лет сорок, сорок пять. Самый расцвет физической формы. Что касается вашего душевного состояния, мне кажется, что вы еще сами не решили, как вам нужно поступить. И поэтому вас мучают сомнения.
— Да, — согласился Караев, — именно так.
— В таком случае не нужно себя терзать. Задайте себе несколько очевидных вопросов. Чего вы хотите? Чем вы будете платить за свое желание? Если потерей душевного комфорта, то ни одна работа в мире не стоит такого стресса. Одним словом, вам нужно разобраться в ваших чувствах.
— Я понимаю, — согласился Караев.
— И последнее. Кто такая Элина? Несколько раз за эти два дня вы говорили о ней. Мы проверили ваше досье, но не встречали там человека с таким именем. Что это? Навязчивая идея? Героиня какой-то книги? Или идеальный образ, который вы себе представляете?
— Это идеальный образ, — улыбнулся Тимур, — но реально существующий.
— Я так и думал. Вы еще вдобавок можете и влюбляться. Прекрасно. Значит, ваше душевное состояние способно вместить в себя целую гамму чувств. От возвышенной любви до горечи утраты своего товарища. У меня все. Можете поужинать и поехать домой. До свидания.
Ужин оказался вкусным и необыкновенно калорийным. Он выпил два бокала вина и отказался от фруктов, которые ему подали сразу после десерта. На этот раз ему не разрешили садиться за руль, пояснив, что его «Вольво» ему привезут завтра на стоянку. Сегодня его отвезут на другой машине домой. Тимур не возражал. Приехав домой, он снова набрал ее телефоны. Мобильный по-прежнему был отключен, а городской не отвечал. Это уже было похоже на издевательство. Он положил трубку, твердо решив больше не звонить. И перезвонил через десять минут, получив такой же результат.
В эту ночь он снова видел кошмары. Вместо Иосифа Наумовича в кресле сидела Элина, которая внимательно исследовала содержимое его тела, словно копаясь в тайниках его сердца и легких.
— Вы слишком легко верите людям, — строго говорила Элина, и он не знал, как ей отвечать. Среди ночи, проснувшись в третьем часу, он взял трубку и перезвонил. Мобильный был все еще отключен, а городской не отвечал. Он положил трубку телефона и повернулся на другой бок. Разочарование было достаточно сильным. Это была уже не ревность. Он чувствовал гнев и пустоту. В конце концов, она должна понимать, что так нельзя поступать. Завтра будет понедельник, и он постарается найти ее на работе. Интересно, какими словами она попытается оправдаться. Или она не будет защищаться, считая, что все происходившее в порядке вещей. Посмотрим, что будет завтра, подумал он, перед тем как заснуть.
Нью-Йорк. Штат Нью-Йорк. США. 21 мая 2006 года
Виктория снова уехала в Москву. С тех пор как у них появилась эта возможность, она уже в третий раз летает в Москву. Наверно, хорошо, что летает. Рассказывает, что все изменилось. В центре Москвы почти одновременно снесли все гостиницы, о которых помнил Ползунов, — «Москва», «Россия», «Минск» и «Интурист». На их месте возводились другие отели с другой звездной категорией. Повсюду шло строительство. Виктория рассказывала о невероятных ценах в московских бутиках и ресторанах. После щадящих и дешевых цен американской глубинки им даже цены в Нью-Йорке казались предельно высокими, а цены в Москве вообще выглядели астрономическими.
Он взглянул на себя в зеркало. По утрам он брился безопасным лезвием, не признавая элетробритвы. Эта привычка осталась у него после Афганистана, где невозможно было применять электробритву. Он потрогал выбритое лицо и остался доволен. Сегодня воскресенье. Он может заехать к Изабелле, поужинать вместе с ней и остаться на ночь у нее. А утром поехать на работу прямо из ее квартиры. Она живет на Манхэттене, и так будет гораздо удобнее. Нужно будет ее предупредить, что он приедет. Но он позвонит позже, сейчас она наверняка спит. Изабелла была сотрудницей художественного салона, и ее основные презентации и встречи приходились на вечернее время.
В их доме на Оушн-авеню было четыре комнаты. Две спальни наверху, гостиная и небольшой кабинет внизу. Ему сразу понравился этот дом, когда они решили перебраться сюда с юга. В Далласе было скучно, к тому же там было не так много выходцев из бывшего СССР. Другое дело в Бруклине, где по-русски говорили чаще, чем на английском. С одной стороны, это было удобно, но с другой — вызывало у него некую озабоченность. При желании его бывшая организация могла найти нужного человека среди его окружения. Именно поэтому он в первый год старался не посещать разных вечеринок, которые устраивали бывшие соотечественники, а посещая их уже на второй или третий год, старался не есть и не пить в подобных местах. Он ясно сознавал, что прошло уже более десяти лет после его ухода на Запад и, возможно, его просто забыли, ведь за эти годы так много произошло изменений на его бывшей родине.
Он услышал, как кто-то позвонил, и нахмурился. В воскресенье утром его могли бы и не беспокоить. Интересно, кто это может быть? Он прошел к входной двери и открыл. На пороге стоял темнокожий высокий мужчина. Ползунов нахмурился. Неужели рекламный агент, который решил таким образом устроить свои дела? Нет, не похоже. Рекламные агенты в эту часть Бронкса не совались. Здесь жили в основном выходцы из бывшего СССР, а они могли просто спустить с лестницы человека, который решился побеспокоить их в воскресенье. И этот темнокожий совсем не похож на рекламного агента. Он одет в хорошо сшитый костюм, и у него умные глаза.
