— Можно сказать, да.
— Дело в том, что это моя собственная, а вовсе не служебная квартира. В прошлом году умер мой отец, оставив неплохое наследство.
— А что же с юной дамой? Она живет в советском посольстве?
— Ну что вы! Они поместили ее в отеле «Ритц». Ведь это же звезда. Великолепно играет. Вчера я слушал концерт Моцарта в ее исполнении. Она была просто божественна, правда, номер концерта я забыл.
— Как я слышал, она имеет свободу передвижения?
— Само собой. Сегодня утром я прошел за ней через весь Париж. Прогулка по Люксембургскому саду, затем обед в ресторане-кораблике на Сене. Завтра у нее по плану лишь одна репетиция в консерватории во второй половине дня.
— Значит, встретиться с ней лучше всего было бы до обеда?
— По-видимому, да.
Между тем они оказались уже в центре Парижа и проезжали мимо вокзала Гар дю Норд.
— Завтра рано утром самолетом из Лондона прибудет курьер с документами, которые Фергюсон приказал срочно выписать, — сказал Хантер. — Фальшивый паспорт и так далее.
Девлин рассмеялся:
— Неужели вы думаете, что она тут же ответит «да» на мою просьбу? — Он покачал головой. — И как вам пришла в голову такая мысль?
— Все дело в том, как ей это преподнести.
— Может быть, и так, — согласился Девлин. — С другой стороны, было бы гораздо проще подсыпать ей чего-нибудь в чай.
Тут уж пришла очередь смеяться Хантеру.
— Знаете что? Вы мне нравитесь, профессор, хотя сначала я ощущал какую-то настороженность.
— Почему же? — удивленно спросил Девлин.
— В чине капитана я служил в бригаде «Райфл» в Белфасте, Лондондерри и Южном Арма.
— А, теперь понимаю.
— С 72-го по 78-й я был там четыре раза.
— Четыре раза за такой срок — это слишком много.
— Точно. Честно говоря, по моему мнению, следовало бы вернуть Ольстер аборигенам.
— Это наилучшее предложение из всех услышанных мной сегодня, — бодро подтвердил Девлин, сдвинув шляпу на лоб, закурил и устроился поудобнее на сиденье.
* * *
В это же самое время генерал-лейтенант Масловский в своем кабинете на площади Дзержинского размышлял над делом Качулейна.
Сообщение Черни было передано Лубовым и получено в Москве два часа назад. Странным образом оно напомнило Масловскому об украинском Друморе, о том дождливом дне, когда Келли с пистолетом в руке не пожелал выполнить приказ.
В кабинет вошел помощник генерала, капитан Игорь Курбский с чашкой кофе. Масловский начал медленно пить.
— Ну, каково ваше мнение?
— По-моему, товарищ генерал, Качулейн прекрасно справлялся со своими задачами в течение многих лет. Но теперь…
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — прервал его Масловский. — Теперь, когда британской контрразведке известно о его существовании, поимка его лишь вопрос времени.
— А Черни англичане вообще могут взять в любой момент.
Постучав, у двери появился ординарец с шифрограммой. Курбский взял ее, отпустил прапорщика и сказал:
— Для вас, товарищ генерал. От Лубова из Дублина.
Смысл сообщения заключался в том, что Девлин отправился в Париж на встречу с Татьяной Ворониной. Как только генерал услышал это имя, он вскочил и вырвал шифрограмму у Курбского. Ни для кого не была тайной его привязанность к приемной дочери, особенно усилившаяся после смерти жены. Считавшийся на работе мясником, дома он был совершенно иным.
— Кто наш лучший сотрудник в парижском посольстве? Белов?
— Так точно, товарищ генерал.
— Сегодня же вечером пошлите ему шифровку: Танины концерты отменяются. Возражения не принимаются. Отвечаете за ее безопасность до момента прибытия в Москву. Масловский.
— А Качулейн?
— Он свое дело сделал. Жаль его, конечно.
— Так мы будем его отзывать?
— Нет. На это нет времени. Действовать нужно немедленно. Качулейна ликвидировать Черни — тоже. Чем раньше, тем лучше.
— Разрешите сказать, товарищ генерал? Лубов в этом смысле не особенно того…
— Что того?! Он что, не прошел соответствующей подготовки? Как бы там ни было, эти двое не ждут такого исхода, так что особых сложностей у него не возникнет.
* * *
Телетайп в советском посольстве в Париже начал отстукивать шифровку. Девушка-оператор подождала, пока не пройдет весь текст, и отправилась к старшему ночной смены.
— Шифровка из Москвы для полковника Белова.
— Его нет в Париже, — ответил дежурный офицер. — Если не ошибаюсь, он сейчас в Лионе. Приедет завтра во второй половине дня. Без его личного кода расшифровка все равно невозможна.
Оператор зарегистрировала входящий номер, положила шифровку в сейф и вернулась на свое рабочее место.
В Дублине Лубов прекрасно провел вечер, посмотрев великолепную постановку «Заложника» Брендана Биена и поужинав в одном из лучших рыбных ресторанов города. Так что в посольство, где его ждала шифровка из Москвы, он возвратился около полуночи.
Прочитав ее в третий раз, он никак не мог поверить в то, что там было написано. В течение ближайших двадцати четырех часов он должен был убрать и Черни, и Качулейна. Руки его вспотели и дрожали. Несмотря на основательную подготовку и долгие годы службы в КГБ, убивать людей Лубову еще никогда не приходилось.
* * *
Татьяна Воронина выходила из ванной комнаты своего роскошного номера в «Ритце», когда принесли завтрак: чай, бутерброды и мед — именно то, что она заказывала. На ней были оливково-зеленый комбинезон и мягкие коричневые сапожки, так что все вместе это напоминало нечто полувоенное. Таня была изящной молодой женщиной с темными непослушными волосами, которые все время приходилось убирать со лба. Она недовольно посмотрела на себя в золоченое зеркало над камином и собрала волосы на затылке в узел. Затем села и принялась за завтрак. Не успела она закончить трапезу, как в номере появилась приятная седоватая женщина лет сорока пяти. Это была постоянно сопровождавшая ее на гастролях секретарша — Рубенова.
— Доброе утро. Как настроение?
— Прекрасное! Отлично выспалась.
— Я рада. В полтретьего тебя ждут в консерватории на генеральной репетиции.
— Нет вопросов, — сказала Таня.
— До обеда пойдешь гулять?
— Да, хотела бы все-таки сходить в Лувр. В следующие дни у нас столько дел, так что сегодня, наверное, последняя возможность расслабиться.
— Пойти с тобой?
— Да нет, я одна. Увидимся в час, на обеде…
Чудесным парижским утром Таня вышла из отеля и спустилась по ступеням главного входа. На противоположной стороне бульвара ее уже ждали Девлин и Хантер.
— Она, кажется, просто решила прогуляться, — заметил Хантер.
Девлин кивнул.
— Поедем потихоньку за ней, а там посмотрим.
Перебросив полотняную сумку через левое плечо, Таня шла, как бы приплясывая, — прогулка на свежем утреннем воздухе явно доставляла ей удовольствие. Вечером в программе — четвертый концерт Рахманинова. Она особенно любила это произведение, так что не чувствовала даже обычного нервного напряжения перед большим концертом. Кроме того, у нее был опыт, а после успеха в Лидсе и на конкурсе Чайковского и международная известность.
Музыка была практически единственным увлечением в ее жизни. Правда, один раз Таня влюбилась в молодого военного врача из десантной бригады, погибшего в прошлом году в Афганистане. Этот трагический случай, однако, не сломил ее. В тот вечер, когда пришло известие о его смерти, Таня давала один из лучших своих концертов. Но мужчин с тех пор избегала. Слишком много неприятного было связано с ними. И не требовалось быть особо изощренным психиатром, чтобы понять: несмотря на славу и успех, несмотря на связанные с этим привилегии, несмотря на огромное влияние генерала Масловского, она во многом продолжала оставаться маленькой девочкой, стоящей на коленях перед телом отца, столь жестоко вырванного из ее жизни.
* * *
Бодрым шагом по Елисейским полям она направлялась к Плас де Конкорд.
— По утрам, наверное, трусцой бегает, — заметил Девлин.
Она свернула в прохладный и тихий сад Тюильри. Хантер кивнул.
— Я так и предполагал, что она пойдет в Лувр. Следуйте за ней пешком. Я посмотрю, где можно припарковать машину, и буду ждать вас у главного входа.
В саду Тюильри были выставлены скульптуры Генри Мура, и Таня, не останавливаясь, мельком оглядывала их. Девлин тоже не находил особо интересным для себя ни одно из произведений. Так через парк она дошла до Лувра.
Таня оказалась исключительно искушенной экскурсанткой, задерживалась лишь перед творениями великих мастеров, Девлин же следовал за ней на почтительном расстоянии. Некоторое время она провела в зале Рембрандта, потом остановилась перед самой знаменитой картиной в мире — «Моной Лизой» Леонардо да Винчи.
