– Вы скучаете по своему дому? Где он? В Швейцарии?
– По-моему, все иногда скучают по дому. А вы?
– Я пытаюсь угадать, – сказал Док, – где же именно этот дом? Я плохо знаю Швейцарию. Цюрих да Женева – вот и все.
– Я не оттуда.
– Должны же вы быть откуда-нибудь?
– Крохотное местечко. Никому не известное.
Что это она вдруг засекретничала, удивился Бэйб. Она жила около озера Констанс, сама ему ведь говорила, почему бы и Доку не сказать?
– Готов спорить, вы бегаете на лыжах, – предположил Док, меняя тему разговора.
– Я швейцарка, этим все сказано.
– Не понял, – покачал головой Док.
– Был такой случай. Какой-то валлийский актер, не помню его имени... Он снимался в больших картинах, но их названий я тоже не помню... Совсем не умею рассказывать.
– Да, рассказываете вы неважно, – согласился Док.
Они оба рассмеялись.
– Не важно кто, может, и Дэвид Бартон. Предположим, это был Дэвид Бартон, он был из Уэльса, и его спросили о его роли в фильме или, может быть, в спектакле, не помню, или то, или другое...
– Вы отвратительно рассказываете, – заключил Док.
И опять они захихикали.
Бэйб взглянул в ее голубые глаза. Казалось, они никогда еще не были так прекрасны. Он боялся, что сотворит нечто ужасное, просто ужасное, поэтому изо всех сил стиснул ладони коленями.
– Не важно, что это было, пьеса или фильм, важно то, что по роли ему надо было петь, и вот продюсер или постановщик, кто-то из них, а может, оба вместе, они и спрашивают его, умеет ли он петь, а Бартон отвечает: «Я – валлиец, и этим все сказано».
– Не понял, – сказал Док.
– Валлийцы очень гордятся своей музыкальностью, – объяснила Эльза.
– А швейцарцы – умением ездить на лыжах. Теперь понял, – Док опорожнил свой бокал, заказал еще бутылку. – А где вы учились лыжам?
– Озеро Констанс. Рядом маленький городок, там я прожила всю свою жизнь.
– Бог ты мой! – воскликнул Док, оживляясь. – Я знаю это место. В нашей компании работает один лихой лыжник, и он уже плешь проел, простите, очень надоел всем своими разговорами о лыжах, о том, была ли снежная буря в Китубуле, какой глубины долина Скуар и как здорово подниматься на вертолете на канадские вершины и катиться оттуда по свежему снегу. Если вы думаете, что буровое оборудование – это скука, то вы бы послушали этого типа...
– Вы рассказываете еще хуже, чем я, – съязвила Эльза.
Док заржал. Сидящие за двумя соседними столами с испугом взглянули на него.
– Ох-ох, простите меня, но я уже дошел до главного. Любимое место этого лыжника – район озера Констанс, потому что там рядом Монт-Роз, прав я или не прав? Вы научились кататься на Монт-Роз, признавайтесь!
– Я восхищена, – согласилась Эльза.
– А рядом с Монт-Роз другая гора, Монт-Шарр, и она высокая, чуть выше Монт-Роз, прав я или нет?
– На все сто процентов, – подтвердила Эльза.
– Я все это придумал, – вдруг сознался Док.
– Что «все»? – удивилась Эльза.
– Нет никакого лыжника, нет никакой горы Монт-Роз рядом с озером Констанс, горы Монт-Шарр тоже нет, прав я или нет?
Эльза молчала.
Бэйб, онемев, смотрел на обоих.
Он не понимал, что происходит, но, что бы там ни было, лучше в уж Док и дальше гладил ее руки.
– Я много ездил в Швейцарию по службе и хорошо знаю эту страну, я знаю, как там говорят, вы не швейцарка.
– Нет.
– Кто вы?
– Не можете определить по акценту?
– Немка. Немка, и вам не двадцать пять. Тридцать?
– Тридцать два. Что вы еще хотите знать?
– Когда заканчивается ваш контракт на работе?
Эльза помолчала и произнесла очень тихо:
– Почему вы издеваетесь надо мной?
– Многие иностранцы стремятся к браку с американцами. Иногда у них все в порядке, даже с законом, а иногда браки не совсем удачные.
– Так, значит, вы думаете?! Я заманиваю вашего брата? Могли бы встретиться со мной наедине и расспросить.
– Смысла нет, – спокойно возразил Док. – Если вы не сказали правду раньше, зачем это вдруг говорить ее теперь?
Эльза выскочила из комнатки, Бэйб устремился было за ней, но Док крепко схватил его за руку.
– Пусть убегает.
Бэйб рванулся.
– Почему? Потому что ты так хочешь?
– Ради тебя же.
– Чепуха!
– Только ради тебя. – Док держал его крепко, и Бэйб не мог вырваться. – Я много ездил по миру, я знаю людей. Миллионы проходимцев хотят поселиться здесь и идут ради этого на все.
– Я не просил твоего одобрения.
– Ты еще спасибо мне скажешь. Я раскусил ее с первого взгляда. Да нет, черт возьми! Я понял все из твоего письма. Не влюбляются так друг в друга, вот если только один очень старается...
– Ты не знаешь...
– Знаю, знаю, черт возьми, поверь мне!
– Поверить?! Сначала ты выворачиваешь ее наизнанку, а потом подставляешь ножку.
– Это всего лишь тактика: сначала размягчить – и поймать врасплох.
Док сжал руку Бэйба сильнее. Стало больно. Они стояли и, перебивая друг друга, шептали в тишине кабинета.
– Нельзя всем говорить правду, кое-что надо и попридержать. Я искренне просил тебя поехать в Вашингтон. Если бы я сказал, что получил твое письмо про парк, ты бы подумал, что я испугался, но я не хочу ранить тебя жалостью. Я получил твое письмо, знал о бандитах... Не врал и не вру, когда говорю тебе: брось ее, она не любит тебя, забудь ее.
– Ты не знаешь, что...
– Я знаю. Думай головой! Она же красавица – зачем ты ей нежен?
– Я люблю ее! – крикнул Бэйб, вырвался и бросился через зал. Он врезался в официанта с подносом, споткнулся, полетел дальше. Вниз, по ступенькам, через две, три, бегом, спотыкаясь, мимо бара, в октябрьский вечер, на тротуар, рванулся в сторону, в другую, сел в такси и помчался к Эльзе домой.
Он упрямо нажимал на звонок ее двери, снова и снова, но тщетно. Он звонил еще – тишина, никого, ничего... Может, он обогнал ее, она еще добирается? Нет, она вообще не поехала домой. Она ведь думает, что это он все подстроил, уничтожил ее. Где она сейчас? Сидит в кино, не глядя на экран? О многом ей теперь надо подумать.
Он любит ее. И плевать хотел, даже если она и кореянка. Он любит ее. Она не поймет, каково ему после двадцати пяти лет мытарств вдруг почувствовать радость от того, что она рядом.
Оставалось только одно – вернуться к себе и ждать ее звонка. Молить Бога, чтобы она позвонила. Можно подождать у ее двери, но это как-то неудобно, он сам терпеть не мог навязчивых людей. Док уже, наверное, собирается улетать. Им больше не о чем говорить.
Бэйб побежал. Бежал он быстро, быстрее обычного, изо всех сил, чтобы выдержать три мили до дома. Бэйб мчался сквозь ночь. Зуб болел нестерпимо...
Было уже почти одиннадцать, когда они вошли в Риверсайд-парк и направились к лодочному пруду. Широкоплечий лысый пропустил вперед спутника в черном плаще. Тот начал было:
– Осторожно...
Широкоплечий оборвал его по-английски:
– Лучше не привлекать к себе внимания.
– Как изволите. Но смотрите под ноги. Здесь очень темно.
– Не люблю встречаться в таких местах. Даже наши газеты пишут о преступности в американских парках.
– Назначал Сцилла. И место, и пароль. Ему нравятся парки.
– Очень глупо.
– Вам страшно?
– А тебя это забавляет?
– Да.
– Мы все испытывали страх, даже когда выигрывали. Те из нас, у кого были мозги, не переставали бояться. Как только забываешь о страхе, упускаешь мелочи, и тогда до могилы – два шага.
К пруду они подошли ровно в одиннадцать и направились по аллее, отсчитывая нужное число скамеек. Наконец в половине двенадцатого они сели на пустую скамью и уставились на Гудзон. Широкоплечий время от времени поглядывал по сторонам. Привычка. Вокруг деревья, кусты, тени. Никакого движения.
– Сколько времени? – спросил широкоплечий в четверть первого.
– Пятнадцать минут, – ответил «плащ». – Вы не взяли часы?
– Взял, часы у меня при себе, решил проверить, точно идут или нет.
Дряхлая старуха проковыляла мимо возле самой воды.
– Чего это она шатается в такое время? – сказал широкоплечий.
– Не думаю, что это старуха, – ответил «плащ». – Наверное, полицейский. Сейчас у них это в моде.
– Америка, – широкоплечий покачал головой.
Они молчали до тех пор, пока старуха не скрылась из вида.
– Время? – спросил широкоплечий.
– Двадцать пять минут.
– Сцилла опаздывает. Хочет потрепать мне нервы.
– Сцилла никогда не опаздывает, – послышалось за скамейкой.
Оба так и подскочили.
Голос Сциллы доносился из глубокой тени.
– Я смотрел и слушал, как у вас бурчит в животах от страха. И, надо сказать, мне было очень приятно.
– Выходи оттуда! – приказал широкоплечий.
– Не сказав пароля? – в голосе Сциллы прозвучало удивление. – Какое нарушение этикета! Где ваше уважение к традициям?
Широкоплечий сердито буркнул:
– Когда-то здесь купались. – Он указал рукой в сторону Гудзона. – А сейчас это опасно для жизни.
