Она нахмурила брови, будто с трудом улавливала смысл его слов:
– Но у вас так мало людей. Вы не сможете противостоять такой большой группе.
– Обо мне беспокоитесь, миссис Хьюм? Напрасно. – Он встал и сунул револьвер в кобуру. – У нас свои методы.
В дверях он бросил вполоборота:
– Оставайтесь здесь. На этот раз я приказываю.
Она уже открыла рот, чтобы возмутиться, но не издала ни звука и неожиданно почувствовала страх. Страх перед этим жутким человеком. Она не могла ничего предпринять, никак не могла предотвратить надвигающуюся трагедию. Она чувствовала, что в борьбе с ненавистным ему злом Меллори не щадит ни правых, ни виноватых. Удивительнее всего было то, что он не был ей безразличен.
Меллори вышел на мол и остановился. Двое бойцов сидели на корточках у тяжелого станкового пулемета. Второй пулемет стоял на вершине холма, на удалении пятидесяти ярдов, так что в секторы их обстрела попадал весь этот участок реки. На краю мола расположился Тевак со своими людьми. Двое из них стояли пригнувшись у невысокого парапета, тяжелые баки огнеметов бугрились за их спинами. Дождь тугими и толстыми струями хлестнул по поверхности реки, наполняя воздух шипением и бульканьем. Меллори почувствовал, как сердце сжимает непонятная, саднящая тоска. Как будто что-то подобное уже было с ним, только в другом месте, в другое время. Все, что случилось несколько часов раньше, словно стерлось из памяти и стало нечто средним между сном и явью. Послышался легкий плеск: черная масса темнее самой темноты двигалась по реке. Меллори тронул Тевака за плечо. Маленький сержант вынул из кармана фонарь. Тонкий светлый луч пронизал темноту и уперся в контуры двух рыбачьих баркасов, плывущих по течению борт о борт со спущенными парусами, направляемых только длинными рулевыми веслами. С переднего баркаса послышались крики: он первым наскочил на трос, за час до этого натянутый Теваком и его людьми поперек реки. Форштевень неестественно задрался вверх, баркас развернуло течением, и его корма с треском вошла в борт второго, на котором тоже закричали и открыли стрельбу из легкого оружия по пристани.
Меллори что-то крикнул, и двое с огнеметами встали в полный рост. Огненные дуги прорезали темноту, жидким пламенем расплескавшись по баркасам. Надстройки и паруса ярко вспыхнули, и было видно, как людские фигурки высыпали на палубу и заметались.
В это время заработали оба тяжелых пулемета, разнося в щепки палубу и кроша людей. Тевак корректировал огонь, а затем и сам присоединился к остальным, поливая баркасы автоматными очередями.
Через несколько минут все было кончено. Те, кому чудом удалось вырваться из пылающего ада, в отчаянии прыгали в воду, но и здесь струи огнеметного пламени, с хищным шипением лизавшие поверхность воды, находили их одного за другим. Отсветы пламени падали на реку и деревню поодаль, ярко освещая их. Меллори безучастно стоял неподалеку, наблюдая за происходящим. Он взглянул на часы. «Третий час ночи, – подумал он. – Как там Харрисон?» Он обернулся и увидел в нескольких шагах от себя Мери Хьюм. Она что-то кричала.
– Палач! – донеслось до него. – Я добьюсь, чтобы вас повесили за все, что вы натворили этой ночью!
– Не сомневаюсь, миссис Хьюм, – сказал он, спокойно проходя мимо. Оставалось всего двадцать четыре часа до самолета, и этого было достаточно. Если они поторопятся, то скоро выйдут навстречу группе Харрисона, которая идет с юга вдоль реки. Тогда будет уверенность в том, что ни один из уцелевших после боя на каучуковой плантации не ускользнул. Двадцать четыре часа. Только когда он взбежал по склону наверх и направился к КП, за его спиной раздалось громкое шипение – это остов баркаса скрылся под водой.
Хэмиш Грант закурил «гавану», и огонек спички осветил на мгновение его лицо.
– А что расследование?
Было уже довольно темно, только волны пенились внизу, перекатываясь через скалы в узком горле маленькой бухты. Стояла теплая ночь, звезды клонились к горизонту. Когда луна проглядывала из облаков, террасу заливал ее яркий, прозрачный свет. Меллори оторвал взгляд от ночного моря и пожал плечами:
– Все было предрешено заранее. Они использовали формулировку считывая прежние заслуги", намекали на то, что я не вполне нормален после двух лет в китайских лагерях.
– И благополучно вас разжаловали?
– Они обошлись со мной гораздо мягче, чем могли бы. Можно сказать, меня тактично попросили уйти самого. Разумеется, для пользы общего дела.
– Понятно, – сказал старик. – Грязная работенка накладывает свои отпечаток на всех, кто так или иначе с ней связан.
– Я поступил с Ли точно так же, как он поступил бы со мной, – сказал Меллори. – Цель терроризма – устранение. Это сказано еще Лениным и является основой основ любого коммунистического наставления по ведению революционной войны. И бороться с террором можно только тем же оружием. Действовать иначе – значит опустить руки и позволить событиям выйти из-под контроля. Это я усвоил в китайских лагерях, генерал.
– Интересная точка зрения.
– Единственно верная в таких обстоятельствах. Я делал то, что было необходимо, и положил конец ночному террору в Пераке. Больше не будет Кота-Бану, и никто не станет резать невинных девчонок. Мне кажется, это уже кое-что.
Меллори умолк. В лунном свете лицо Энн казалось совсем белым, он ничего не мог разглядеть в ее темных глазах. Луна скрылась за облаком, и Энн превратилась в безмолвный силуэт. Все так же молча она повернулась к нему. Меллори вздохнул и отбросил окурок сигареты.
– Таковы были обстоятельства, генерал. Может быть, это в какой-то мере оправдывает меня. Отличный вечер выдался. Я бы не отказался выпить.
Он повернулся и взбежал по лестнице. Звук его шагов растворился в темноте. Немного погодя Хэмиш Грант тихо сказал:
– Нечасто встречаются такие люди. Такие, как он, добровольно несут на себе и долю вины каждого из нас. А это требует смелости совершенно особого рода.
Лицо Энн было едва различимо в темноте. Словно бы решив что-то для себя, она встала:
– Ты не против?
Он тронул ее за руку.
– Оставишь мне машину, хорошо? Я появлюсь попозже.
* * *
Ну вот и все, сказал себе Меллори. Так оно и случилось. Что она думала о нем, было ясно и так. Ее молчание, эта неподвижность уже сами по себе были ответом. Но самым странным было то, что это значило для него. Впервые та защитная скорлупа, тот панцирь, которым он ограждал себя, дали трещину, и теперь он был беззащитен.
Опустив голову, Меллори сошел на пружинистый дерн обочины дорожки, ведущей к гавани, извилистой и белой от лунного света.
Слабый ветерок касался лица, и он глубоко вздохнул. Не было слышно ни звука, но он чувствовал: она где-то рядом. Спокойно, со слабым ирландским акцентом, унаследованным от отца и всегда появлявшимся в минуты нервного напряжения, спросил:
– Чего вы хотите, Энн Грант?
– Пропустить стаканчик, Нил Меллори, – в тон ему сказала она. – И может быть, еще один. Я не слишком многого требую?
Он остановился и повернулся к Энн. В лунном свете она казалась очень красивой, красивее, чем он мог представить себе. Слезы стояли в ее глазах. Меллори обнял ее за плечи, и уже вместе они стали спускаться с холма по дорожке, ведущей вниз, где светились огоньки отеля.
* * *
Рауль Гийон лежал в высокой траве на вершине холма, над утесами, заложив руки за голову. Рядом с ним, поджав ноги, сидела Фиона Грант и расчесывала волосы. Она повернула к нему лицо, освещенное лунным светом, и улыбнулась.
– Ну так что, ты собираешься сделать меня достойной женщиной?
– Как всегда, у тебя просто талант задавать трудные вопросы.
– Да или нет? Я вполне цивилизованный человек.
– Неподходящий эпитет для женщины, – сказал он и закурил. – Жизнь гораздо сложнее, чем просто «да» или «нет», Фиона.
– Ну нет. Люди нарочно все усложняют. Отцу ты нравишься, это немаловажно, и я не знаю, что может вызвать недовольство со стороны твоих. В конце концов, мы можем жить во Франции.
– Я уверен, мать будет без ума от тебя. Но, с другой стороны, мы, бретанцы, кое в чем очень старомодны. Она, например, ни за что не позволит мне жениться на девушке без приданого.
– Одиннадцать тысяч фунтов будет достаточно, как ты считаешь? Мой любимый дядюшка умер в марте прошлого года.
– Я уверен, это произведет впечатление на мать, – сказал Гийон.
Одна прижалась к нему, положив голову ему на грудь:
– И вообще, почему мы должны думать о деньгах? Я знаю, многим художникам приходится сводить концы с концами, но скажи, многие рисуют так, как ты?
И она была права. Он уже продал кое-что из своих работ, рисуя в перерывах между заданиями на семейной ферме под Лудэ, где делами до сих пор занималась его мать.
Рассветы на берегах реки Уст с плывущими по течению опавшими листьями старых буков, запах влажной земли. Места, где он родился и вырос...
