И она была права. Он уже продал кое-что из своих работ, рисуя в перерывах между заданиями на семейной ферме под Лудэ, где делами до сих пор занималась его мать.
Рассветы на берегах реки Уст с плывущими по течению опавшими листьями старых буков, запах влажной земли. Места, где он родился и вырос...
Он с удивлением почувствовал желание взять с собой эту девушку и вместе с ней увидеть еще раз старый серый сельский дом, вросший в землю в тени деревьев, посетить все его сокровенные и любимые уголки.
– Конечно, может быть, у тебя уже есть кто-то, – сказала она спокойно и словно бы невзначай, но он почувствовал в ее голосе мучительный холодок неуверенности и то, насколько легко было ранить ее сейчас. Он прижал ее к себе.
– Была одна девушка в Алжире. Очень давно. Она дала мне счастье, дала тогда, когда я нуждался в этом, как никто другой. Она поплатилась за это жизнью. Дорогая цена, Фиона. С тех пор я не могу забыть ее.
Оба замолчали. Потом она мягко сказала:
– Ты задумывался когда-нибудь, что единственное, что ты хочешь забыть, – это Алжир? Эта девушка стала для тебя символом всего случившегося там.
Он вдруг понял, насколько верны ее слова. Каким-то чудом ей удалось угадать все удивительно точно.
– Мне мало лет, Рауль, и я не видела изнанки жизни, но знаю одно: война в Алжире не была первой, после которой мужчины возвращались домой с руками по локоть в крови, не будет она и последней. Но жизнь есть жизнь. Без плохого нет хорошего. Надо жить.
– Ты говоришь так, будто прожила тысячу лет.
Гийон нежно поцеловал ее, а она сомкнула руки, повиснув у него на шее, и всем телом прижалась к нему.
Через какое-то время она откатилась в сторону и легла на спину, затаив дыхание. Глаза ее блестели:
– А теперь, как ты считаешь, увижу я ферму в Британии?
Он поставил ее на ноги и обнял:
– Разве у меня есть выбор?
Она потянулась к нему губами, потом вырвалась и побежала, вниз. Гийон отпустил ее ярдов на двадцать и бросился догонять. Радость переполняла его, рвалась наружу, впервые за много лет.
* * *
Бар отеля представлял собой длинную, уютную, с белеными стенами комнату, окнами выходящую на море. Две громоздкие керосиновые лампы свисали с дубовой потолочной балки, поддерживающей низкую крышу.
Жако и еще двое сидели за столом в дальнем углу и играли в карты. Оуэн Морген наблюдал за игрой, опершись о стойку.
Это был седеющий человек небольшого роста, с горячими валлийскими глазами и огрубевшим от морских ветров лицом. Меллори и Энн сидели друг против друга за столиком у открытого окна и курили. Где-то у горизонта мерцали огоньки проходящего судна, словно подавая какие-то тайные знаки от инопланетян.
Энн вздохнула:
– Большой корабль. Куда, интересно?
– Танжер, Азорские острова, выбирай.
– Это приглашение?
– Да. Может быть, немного неуклюжее, – ответил Меллори с улыбкой.
– Улыбайся почаще. Тебе очень идет.
Прежде чем он успел ответить, чья-то тень упала на столик. Это была Жюльетт Венсан. На подносе, который она держала в руках, стояли бутылка шампанского и два бокала. Лицо Жюльетт, простоватое лицо полнеющей женщины лет тридцати пяти, трудно было назвать красивым, но кожа была свежей и чистой, а на щеках играл румянец.
– От мсье графа, мадам, – просто сказала она, ставя бутылку и бокалы на стол.
В дальнем углу бара несколько широких ступеней вели в комнату поменьше, где у камина расположился де Бомон. Он поднял свой бокал, и Энн кивнула.
– Слабовато для ответа на наш прием.
– Пригласить его? – спросил Меллори.
– Нет, если только ты сам этого хочешь.
У отеля остановилась машина, и из нее вышли Фиона и Рауль Гийон. Они помогли выбраться генералу и вошли в бар.
– Сюда, Хэмиш! – крикнула Энн, и он повернулся, направляясь к ним. Меллори встал и пододвинул ему стул, а Фиона ловко проскользнула к дивану у окна, пристроившись поближе к Энн. Гийон взглянул на бутылку и одобрительно кивнул:
– Хэйдсик, пятьдесят второго года. Как это типично для англичан – самое лучшее приберегать для себя! Но последнее слово за мной.
Он встал и пошел к стойке, а Хэмиш Грант вытащил коричневый кожаный портсигар и протянул Меллори:
– Попробуй-ка моих. Гадость, но лучшего я не припомню. Пристрастился к ним в Индии.
Меллори взял сигару и поднес старику огонек. Вернулся Гийон.
– Наш приятель Оуэн рыщет сейчас у себя в погребе. Конечно, нет гарантии, что с точки зрения закона там все безупречно, но это неважно. Он говорит, что налоговый инспектор приезжает к нему раз в год и всегда загодя предупреждает.
– Оно и понятно, – сказал генерал. – Они вместе служили на флоте.
Через минуту появился сияющий Оуэн Морган. Протягивая бутылку Гийону, он сказал:
– Никакой лед не нужен. В том месте, откуда она взята, и так холодно.
– Отлично, – отозвался Гийон. – Пока я буду открывать, принесите стаканы.
Его веселость была заразительна, и через минуту они уже покатывались со смеху от его рассказа о каком-то диком и совершенно неправдоподобном случае из прошлого. Завязался живой, непринужденный разговор. Меллори заметил, что трое мужчин в углу поглядывают в их сторону с откровенным раздражением.
Меллори наклонился к Энн:
– Тот слева, стриженый. Сегодня днем правил лодкой де Бомона. Кто это?
– Я слышала, его зовут Жако. Он по пятам ходит за де Бомоном. Мне кажется, те остальные его боятся.
– И неудивительно, – влез в разговор Гийон, – вон какая гора костей и мускулов, и, судя по всему, мускулов больше, чем костей.
Жако вышел из-за стола, поднялся по ступеням к де Бомону, наклонился и что-то быстро сказал. Меллори следил за ним, поглядывая поверх ободка стакана. Де Бомон оглянулся и посмотрел в их сторону. Холодным взглядом он смерил Меллори и снова повернулся к Жако. Здоровенный француз вернулся к своему столику, и Оуэн Морган включил радио.
Звуки музыки наполнили комнату. Гийон потянул Фиону за руку и улыбнулся:
– Потанцуем?
Они были отличной парой. Красивая молодая девушка и Гийон с его живым загорелым лицом, гибкий и жизнерадостный. Энн с легкой завистью смотрела на них, а когда заметила на себе взгляд Меллори, мучительно покраснела.
– Когда вижу Фиону, всегда думаю, какая же я старая.
– Ну не такая уж старая. – Меллори обернулся к генералу: – Вы извините нас, сэр?
Старик тронул бутылку своим бокалом и поднял его:
– Развлекайтесь, как хотите. А я пока разберусь вот с этим.
Они вышли на середину. Она обняла его одной рукой, положила голову на плечо и прижалась так плотно, что он почувствовал ее всю, от груди до бедер. Запах ее духов щекотал его ноздри, и он ощутил внутри знакомый холодок желания. Меллори уже и не помнил, когда в последний раз спал с женщиной, но это только отчасти объясняло то, что творилось с ним теперь. Бесспорно, Энн Грант – привлекательная женщина, но не только это влекло к ней. Было в ней что-то еще, что-то необъяснимое, выходящее за пределы его понимания.
Музыка умолкла, и танцующие вернулись к своему столику. Когда Фиона садилась, из-за стола Жако и его друзей раздался взрыв грубого смеха и какая-то реплика по-французски в ее адрес, судя по тону, явно непечатная. Гийон резко обернулся, улыбка сползла с его лица. Трое мужчин нагло, в упор разглядывали его. Он встал и решительно шагнул к ним, но Меллори успел поймать его за рукав и силой усадил на место:
– Оставь их.
Гийон кипел от злости:
– Ты слышал, что он сказал?
Фиона придвинулась к нему и положила свою ладонь на его:
– Не обращай внимания, Рауль. Они просто перебрали, вот и все.
И тут Меллори увидел стоящего возле их столика человека среднего роста, в грубых хлопчатобумажных брюках и голубой матросской куртке из джерси, которого Оуэн Морган при нем несколько раз называл по имени: Марсель. Марсель был сильно пьян и с трудом держался на ногах.
– Парень, давай-ка уймись и сядь на место, – сказал ему Меллори по-французски.
Не слыша его, француз перегнулся через стол и, роняя стаканы, схватил за руку Энн.
– Теперь со мной потанцуй, – пьяно прохрипел он, коверкая английские слова.
Меллори схватил его за правую руку, сильно надавив большим пальцем на локтевой сгиб. Пьяный дернулся от боли и закричал. В этот момент Гийон пнул его носком ботинка под правую коленную чашечку. Марсель качнулся, потерял равновесие и плашмя упал на соседний столик. Жако отбросил его в сторону и поднялся. Он слегка покачивался, но в ледяных серо-голубых глазах не было и намека на винные пары.
– Двое на одного, мсье, – сказал он на превосходном английском, – не слишком честно.
Оуэн Морган, бледный, с вытаращенными глазами, выбежал из-за стойки. Здоровенный француз легким движением руки отшвырнул его в угол и грубо захохотал.
– Он же напрашивается, Жако, – раздался деревянный голос де Бомона, – прекрати немедленно.
