Краем уха прислушиваясь к их болтовне, Бабич осмотрел инвентарь Заирова. Тот пользовался новехонькими американскими клюшками, упакованными в черные чехлы. Сумка, в которой они хранились, удовлетворила бы взыскательный вкус любого профессионала. Претенциозная, но впечатляющая экипировка. Под стать владельцу.
– Разыграем? – предложил Заиров, не скрывая презрения к вытирающему взопревшую лысину Бабичу.
– Давай, – согласился тот.
– Орел.
– Решка.
Монета, появившаяся в руке Заирова, закувыркалась в воздухе. Прихлопнув ее обеими ладонями, он объявил:
– Я первый. Выпал орел.
– Но ты даже не дал мне посмотреть, – запротестовал Бабич.
– Эй, зачем тебе смотреть? У меня все по-честному. Или ты думаешь, что я вру?
Покосившись на насторожившихся охранников, Бабич неохотно высказался в том смысле, что не имеет никаких оснований не доверять Заирову. Бред, конечно. Шибко доверчивых отстреляли еще в гремящих девяностых, а Бабич, который занимался коммерцией с первых дней перестройки, цел и невредим.
Заиров выбрал клюшку и повертел в руке мяч.
– «Данлоп», номер один, – сказал он. – Всегда играю одними и теми же мячами. А ты?
– Предпочитаю «Пенфолд», – откликнулся Бабич.
– Хуенфолд, – пошутил Заиров, который, как все выходцы с Кавказа, обожал играть словами, хотя это получалось у него не так изящно, как у англичан. – Ну, Боря, готов? – повысил он голос. – Приступим?
– Приступим, – согласился Бабич.
– По жестким правилам, да?
– Конечно.
– Хорошо. Ты сам напросился. Никто тебя за язык не тянул.
Заиров пошел к воротам, сделал там пару пробных замахов. Это были хорошо отработанные движения человека, потратившего огромные деньги на лучших профессиональных тренеров. Но Бабич, владевший клюшкой значительно хуже, не испытывал комплекса неполноценности. Игра началась задолго до того, как был сделан первый удар, и шла по правилам, неизвестным Заирову.
* * *
– Смотри, как это делается! Учись, пока я живой!
Заиров примерился, клюшка в его руках описала безупречную дугу, и мяч – паф-ф! – улетел метров на сто пятьдесят вперед. Это был великолепный удар, и Бабич знал, что противник будет повторять его снова и снова разными клюшками, ведя мяч по всем восемнадцати лункам.
Ну-ну.
Бабич занял его место, прищурил один глаз и ровным настильным ударом послал мяч вдогонку заировскому. Удар получился что надо. Мяч упал рядом, но прокатился по земле еще сорок метров. Точнее, пятьдесят ярдов, как воскликнул кэдди, отзывающийся на имя Хоукер.
Протянув ему клюшку, Бабич двинулся за нетерпеливым кавказцем, явно недовольным таким развитием событий. Он не любил уступать кому бы то ни было и с трудом подавлял вскипающее раздражение. «Дурак, – беззлобно подумал Бабич. – Лучше бы наслаждался погожим июньским днем, пока есть такая возможность. Травка зеленеет, солнышко блестит, жаворонки щебечут. Живи и радуйся. Хотя бы просто тому, что до сих пор жив».
– А ты, оказывается, не такой пентюх, каким хочешь казаться, – прошипел Заиров, оценив положение мячей.
– Я вовсе не хочу казаться пентюхом, – возразил Бабич. – Зачем мне это надо?
– Ладно-ладно, все равно не выкрутишься, хитрец. Наш разговор записывался. Если дойдет до разборок, то у меня есть кассета, учти.
– У меня тоже.
Признание было сделано самым невинным тоном, но все равно вывело Заирова из себя. Его отработанный удар получился не таким четким, как предыдущий. Отклонение клюшки на пару миллиметров обернулось в конечном итоге двадцатиметровым недолетом.
Воздержавшийся от комментариев Бабич сменил легкую клюшку на среднюю. Взмахнув ею, он умышленно задел песок, осыпавший зрителей. Нечего и говорить, что мяч после такого удара улетел недалеко. Заиров же пробил удачно, попав в лунку. Бабич промазал. Обсуждая начало партии, все дружно зашагали к следующим воротам.
Постепенно Заиров увлекся игрой настолько, что перестал подозрительно следить за каждым шагом Бабича. Меняя клюшки, он наносил удар за ударом, уверенно приближаясь к победе. Проигрывающий по очкам Бабич плелся следом. Иногда ему везло, но чаще мишенью служили окрестные кусты. Его проигрыш казался неизбежным.
Ровно в три часа пополудни Заиров скрупулезно осмотрел «данлоповский» мяч, удачно приземлившийся на небольшом возвышении, вытер вспотевшие ладони о штаны и плотно обхватил ими теплую рукоятку клюшки. Он прицелился с особой тщательностью, но в момент удара его отвлекло какое-то звяканье, и это привело к досадному промаху.
Разъяренный Заиров обернулся к Бабичу и его кэдди, помахивающему связкой ключей.
– В чем дело?
– Ни в чем, – невозмутимо ответствовал Хоукер, не прерывая своего занятия.
– Эй, скажи своему приятелю, чтобы он не бренчал этими железяками, – обратился Заиров к Фоуллсу.
– Каждый дрочит, как он хочет, – дерзко заметил тот.
Это было произнесено на чистейшем русском языке и без вежливой приставки «сэр», но Заиров не сразу сообразил, что поведение его кэдди не укладывается ни в какие рамки. Вначале он просто попытался отнять ключи у Хоукера, а когда тот встретил его ленивым ударом в челюсть, отшатнулся и поискал взглядом охранников.
Они находились поблизости, но не спешили на помощь шефу. Все трое лежали в неловких позах, напоминая издали тряпичных кукол, разбросанных по зеленой лужайке.
Заиров проглотил слюну. Каким образом, черт возьми, Бабичу это удалось? Вывести из строя трех боевиков, прошедших школу партизанской войны, не так-то просто. Отравили их, что ли? Загипнотизировали?
Заиров уставился на Бабича и хрипло спросил:
– Что с ними?
Ответил тот, которого вроде бы звали Хоукером:
– Наверное, солнечный удар, – произнес он, не скрывая издевки.
– Какой, на хер, солнечный удар! – рыкнул Заиров, скосив глаза на кулак строптивого кэдди. Его давно никто не бил. Не потому ли он утратил звериное чутье, позволявшее ему распознавать присутствие опасности?
– И в самом деле, – поддержал кавказца глумливо ухмыляющийся Фоуллс. – Мы не в Чечне, а в Англии. Умеренный климат. О солнечных ударах тут слыхом не слыхивали.
– Ребят просто сморило, – предположил Бабич. – Если хочешь, пойдем взглянем, Ахмет. Может быть, твоим парням нужна помощь.
– «Скорая», – озабоченно добавил Хоукер.
– Вы мне за это ответите, – прошипел Заиров, не сдвинувшийся с места.
Оба кэдди синхронно пожали плечами, считая ниже своего достоинства как-то комментировать столь сомнительную угрозу. Отреагировал лишь Бабич. По мере того как он говорил, в груди Заирова собирался холод, от которого у него по коже побежали мурашки.
Оказывается, два сына, дочь и жена кавказца находились вовсе не в уэйбриджском особняке, где он их оставил. Какие-то злоумышленники, переодевшиеся в полицейскую форму, заманили домочадцев Заирова в автофургон и увезли в неизвестном направлении. Их жизнь висела на волоске. Бабич даже показал, как это, по его мнению, должно выглядеть. Его скорбное лицо было преисполнено сочувствия к собеседнику, а глаза отливали красным, как это бывает на снимках, сделанных дешевым фотоаппаратом со вспышкой.
– Почему-то мне кажется, – доверительно обратился он к Заирову, – с твоими близкими не случится ничего плохого. В таких случаях главное соблюдать благоразумие. Вот съездим вместе в Астрахань, уладим там наши дела, а за это время тут, глядишь, все образуется.
– Никуда я не поеду, – буркнул Заиров. – С места не сдвинусь, пока…
– Как хочешь, – осклабился Хоукер. – Оставайся здесь.
Пародируя позу игрока в гольф, он занес клюшку и несколько раз взмахнул ею над головой. Клюшка рассекала воздух с грозным шмелиным гудением, напоминая Заирову, что у него есть сердце, готовое провалиться в пятки.
Бабич обидно засмеялся:
– Выходит, умирать страшней, чем убивать? – Он повернулся к своему кэдди. – Ну что, продолжим игру, Хоукер? Думаю, здесь ты обойдешься парой легких ударов.
– Позвольте мне, – вмешался Фоуллс. – Я проломлю ему висок с одного раза, спорим?
– Подождите, – быстро сказал Заиров.
Еще минуту назад он велел себе держаться до последнего, но его решимость растаяла, как случайный снег на ярком солнце. На клюшках обоих парней в клубной униформе отчетливо виднелись пятна бурого цвета. Это была не ржавчина. Металлический сплав, из которого были отлиты клюшки, не боялся коррозии. Человеческой крови тоже.
– Пять ударов на троих, – произнес Бабич, заметивший расширившиеся зрачки Заирова. – Одна целая шестьсот шестьдесят шесть тысячных на брата. Почти по Евангелию. Кто имеет ум, тот сочтет число зверя, ибо это число человеческое. Не будем менять результат?
– Нет, – ответил кто-то вместо Заирова. Этот кто-то сидел внутри его и трепетал там, как овечий хвост.
– Нет?
Бабич, который еще совсем недавно выглядел таким потешным и безобидным, разительно переменился. Оказалось, что выдержать его испытующий взгляд не так-то просто.
