Марко старался растянуть свой сандвич с ветчиной и сыром, но понимал, что надолго его не хватит. Он напоминал себе в следующий раз заказать жаркое, потому что с ним можно долго возиться, даже когда оно остынет, и таким образом продлить обед куда дольше, чем это считалось бы нормальным дома, в Америке. Он неохотно поднялся из-за стола. Почти через час после входа в кафе он расстался с его теплой атмосферой и направился к фонтану, вода в котором была отключена во избежание замерзания. Через несколько минут появился Луиджи, он словно прятался где-то рядом, в тени, и ждал. Несмотря на холод, он предложил мороженое, но Марко уже дрожал. Они дошли до гостиницы и пожелали друг другу доброй ночи.
* * *
Местный куратор Луиджи пользовался дипломатическим прикрытием, числясь в консульстве США в Милане. Его звали Уайтекер, и Бэкман менее всего занимал его внимание.
Бэкман никак не был связан ни с разведкой, ни с контрразведкой, а у Уайтекера было полно забот по этой части, и его мало интересовал бывший вашингтонский воротила, спрятанный в Италии. Однако он прилежно составлял ежедневные отчеты и отправлял их в Лэнгли. Там их получала и прочитывала Джулия Джавьер, имевшая доступ к самому Мейнарду. Именно из-за ее интереса к Бэкману и проявлял в Милане такое усердие Уайтекер. В ином случае никакой необходимости в ежедневных отчетах и не возникло бы.
Отчетов требовал Тедди.
Мисс Джавьер вызвали в его кабинет на седьмом этаже, в «шефский отсек», как он именовался в Лэнгли. Она переступила порог «командного пункта» – так Тедди предпочитал называть свой офис – и, как всегда, увидела шефа в конце длинного стола для совещаний. Мейнард возвышался в кресле-каталке, сиденье которого подняли в верхнее положение, и был закутан в пледы от груди до ног. Одетый в обычный черный костюм, он склонился над кипой донесений. Рядом стоял Хоби, готовый в любую минуту подать чашечку гнусного зеленого чая, который, был убежден Тедди, поддерживал в нем жизнь.
Едва живой, подумала Джулия Джавьер, впрочем, эта мысль не оставляла ее многие годы.
Поскольку кофе Джулия не пила, а к такому чаю не прикасалась, она так ничего и не попросила. Она заняла свое обычное место справа от шефа, своего рода место для свидетелей, куда усаживали всех посетителей – его правое ухо улавливало куда больше левого, – и он устало выдавил:
– Привет, Джулия.
Хоби, как всегда, устроился напротив, готовый записать разговор. Каждый звук на «командном пункте» улавливала самая точная записывающая аппаратура, венец современной технологии, но Хоби тем не менее соблюдал ритуал записи едва ли не каждого слова.
– Проинформируй меня о Бэкмане, – сказал Тедди. Устный доклад предполагался кратким, конкретным, без лишних слов.
Джулия просмотрела записи, откашлялась и начала говорить в потайные микрофоны:
– Он прибыл на место, в Тревизо, приятный маленький городок в Северной Италии. Провел там три полных дня, похоже, он неплохо адаптируется. Наш агент поддерживает с ним постоянный контакт, учитель языка – из местных, работает хорошо. У Бэкмана нет денег и паспорта, и пока он охотно общается с агентом. Он не пользовался телефоном в номере, не пользовался и мобильным телефоном, за исключением одного звонка нашему человеку. Он не проявил желания изучить город, побродить в одиночестве. Очевидно, тюремные привычки преодолеваются с трудом. Он не отходит далеко от гостиницы. Когда он не на занятиях и не ест в ресторане, то сидит в гостиничном номере и учит итальянский.
– Есть успехи?
– Неплохие. Ему пятьдесят два года, в этом возрасте язык дается нелегко.
– Я выучил арабский в шестьдесят, – гордо сказал Тедди таким тоном, будто шестьдесят ему исполнилось сто лет назад.
– Да, я знаю, – сказала Джулия. В Лэнгли это знали все. – Он занимается исключительно усердно и делает успехи, но прошло всего три дня. Учитель им доволен.
– О чем он говорит?
– Только не о прошлом, не о прежних друзьях или врагах. Для нас ничего интересного. Он как бы выключил прошлое, по крайней мере на время. Беседы в основном касаются его нового жилья, культуры и языка.
– Его настроение?
– Он только что вышел из тюрьмы, причем на четырнадцать лет раньше срока, и наслаждается итальянской кухней, хорошим вином. Он абсолютно счастлив. Похоже, не скучает по дому, но ведь фактически у него и дома-то нет. Никаких разговоров о семье.
– Здоровье?
– Неплохое. Кашель прошел. Он хорошо спит. Ни на что не жалуется.
– Много пьет?
– Очень умеренно. Наслаждается вином за ленчем и обедом, выпивает кружку пива в соседнем баре, ничего лишнего.
– Давайте попробуем добавить спиртного, вдруг заговорит.
– Мы это планируем.
– Он в безопасности?
– Все прослушивается – телефоны, гостиничный номер, уроки языка, ленчи, обеды. Микрофоны запрятаны даже в его штиблеты. В обе пары. В подкладку пальто вшит «Пик-30». Мы отслеживаем его повсюду.
– Значит, мы не можем его потерять?
– Он адвокат, а не шпион. По крайней мере пока он наслаждается свободой и делает то, что ему говорят.
– Этот человек совсем не глуп. Помните об этом, Джулия. Бэкман знает, что его хотели бы найти малоприятные люди.
– Верно, но сейчас он как дитя, льнущее к матери.
– Он сам чувствует, что находится в безопасности?
– С учетом обстоятельств – да.
– Тогда давайте его припугнем.
– Сейчас?
– Да. – Тедди начал тереть глаза и отпил глоток чая. – А что его сын?
– Наблюдение третьей степени. В Калпепере, штат Виргиния, практически ничего не происходит. Если Бэкман попытается с кем-нибудь связаться, то это наверняка будет Нил Бэкман. Но мы узнаем об этом в Италии раньше, чем в Калпепере.
– Сын – единственный человек, которому он доверяет, – сказал Тедди. Джулия повторяла это не раз.
– Совершенно верно.
Выдержав долгую паузу, Мейнард спросил:
– Что-нибудь еще, Джулия?
– Он пишет письма матери в Окленд.
– Очень мило, – улыбнулся Тедди. – Мы их читаем?
– Да, наш агент вчера сфотографировал черновик письма, и мы только что его получили. Бэкман прячет послание между страницами местного туристического журнала в гостиничном номере.
– Длинное?
– Два абзаца. Видимо, еще не дописал.
– Прочтите его мне, – сказал Тедди, откинулся на спинку кресла-каталки и закрыл глаза.
Джулия порылась в бумагах и нацепила на нос очки.
– Без даты, написано от руки, и это проблема, потому что почерк у Бэкмана чудовищный.
«Дорогая мама, не знаю, когда ты получишь это письмо и получишь ли его вообще. Я не уверен, отправлю ли его, от этого и зависит, получишь ты его или нет. Так или иначе, я вышел из тюрьмы и у меня все в порядке. В моем прошлом письме я писал, что все шло своим чередом в той плоской, как стол, стране Оклахома. Тогда я и понятия не имел, что президент меня помилует. Все произошло так быстро, что я до сих пор в это не верю».
Второй абзац:
«Я живу на другой стороне Земли, не могу сказать, где именно, потому что это кое-кого огорчит. Я предпочел бы оказаться в Соединенных Штатах, но это невозможно. От меня это не зависит. Жизнь не бог весть какая, но куда лучше той, что была неделю назад. Я погибал в тюрьме, хотя не писал тебе об этом. Не желал тебя расстраивать. Здесь я свободен, а это самое важное на свете. Я могу ходить по улицам, обедать в кафе, заходить куда угодно и делать, что заблагорассудится. Свобода, мама, – это то, о чем я мечтал долгие годы и считал недостижимым».
Джулия отложила листок и сказала:
– Дальше он не продвинулся.
Тедди открыл глаза.
– Ты считаешь, он настолько глуп, что отправит это письмо?
– Нет. Просто он писал ей раз в неделю в течение многих лет. Это привычка, не лишенная терапевтического эффекта. Ему нужно с кем-то говорить.
– Мы проверяем ее почту?
– Да, то немногое, что она получает.
– Хорошо. Напугайте его посильнее и доложите.
– Слушаю, сэр. – Джулия собрала бумаги и вышла из комнаты. Тедди взял в руки отчет и нацепил на нос очки. Хоби удалился в маленькую кухню, смежную с кабинетом.
Телефон матери Бэкмана в доме для престарелых в Окленде прослушивался, и пока это ничего не дало. В день объявления президентского помилования позвонили два старых друга, задали уйму вопросов и сдержанно поздравили мать Бэкмана, но она была так напугана, что ей дали снотворное, и она почти все время спала. Никто из внуков – троих, произведенных на свет Бэкманом и тремя его женами, – ни разу не звонил ей за последние полгода.
Лидия Бэкман пережила три инсульта и оказалась прикована к инвалидному креслу. Когда карьера сына была в зените, она жила в относительной роскоши в просторной квартире с круглосуточной сиделкой. Его тюремное заключение положило этому конец, и ей пришлось перебраться в дом призрения, где она жила рядом с сотнями других престарелых.
