Я снова занялся сообщением Каширина.
— Полковник Шагалов? С вами будет говорить майор Никитин.
Полковник давно ждал меня, и я поспешил к нему.
— По намеченному плану операция «Тихвин» была назначена на девять пятнадцать, — докладывал Лунев. — Магазин открывается в девять. Мы вошли в подсобку, Ежов был один. Прочел постановление на арест, побледнел и говорит: «За мной числится говядина…» Заведующий его успокоил: «Мы в присутствии общественности снимем остатки. Не беспокойся, Казя (он его так называл), все будет в порядке!» Я отправил Ежова с конвойным в машину, а сам задержался с заведующим, который уверял меня, что в отделе Ежова недостачи не было, что работал он добросовестно, что в книге предложений имеются благодарности покупателей. Я не удержался и говорю: «Вот мы и хотим объявить ему благодарность». Подошел к машине, старшина мне с эдакой улыбочкой: «Арестованный от страха в туалет запросился…» — «И ты его, спрашиваю, сводил?» — «А как же!» Ну, я приказал старшине вернуться и осмотреть туалет. Прошло минут десять, возвращается. «Ну?» — спрашиваю. «Все обыскал, ничего подозрительного нет». — «А почему так долго?» — «Я, говорит, торкнулся — занято. Подождал. Там была эта рыжая, у которой он папиросы покупал». — «Какие папиросы?» — «Вышли мы из подсобки, он к нам: „Братцы, курева нет! Разрешите, куплю пачку „Казбека“?“ В бакалейном отделе купил он папиросы, спички, и мы отвели его в машину».
— Но Ежов не курит! — вырвалось у меня.
Старшина этого не знал.
— Отделом бакалеи ведает Тутошкина?
— «Магда».
— Что она собой представляет?
— Крашенные хной волосы, модная прическа, глаза навыкате, ровный нос, рот на двоих…
— Как это?
— Ну, двоим бы хватило. Упитанная, крупная женщина. Да, серьги кольцами до плеч — словом, «Магда»!
Вошел полковник Шагалов.
— «Магда» вышла из магазина в пальто, — продолжал Лунев, — остановила такси и долго уговаривала водителя, который сперва не хотел ехать, потом согласился. Они остановились у бензозаправочной колонки. Видимо, рейс большой, и таксист запасается бензином.
— Евгений Корнеевич, срочно исправляйте вашу ошибку. Берите машину и следуйте за «Магдой». Если она направляется в сторону Невьянска, задержите и доставьте сюда. Имейте в виду, при «Магде» может быть записка Ежова, от которой она пожелает избавиться.
— Ясно. Разрешите идти?
— Идите.
Лунев вышел из кабинета, а Шагалов подсел к столу.
— Еще одно важное сообщение: Авдеев подал заявление об уходе. Ему надо ехать в Ново-Оськино, заболела мать. В доказательство он показывал письмо. Затем Авдеев направился в центральный универмаг, почему-то придерживаясь определенного времени, очень торопился, смотрел на часы. В отделе готового платья он выбрал костюм и долго пробыл в примерочной. Из соседней кабины вышел мужчина в новом костюме, взял упакованный продавцом старый и ушел. Кабины отделяются друг от друга декоративной тканью…
— Мужчина с бородой, в очках?
— Нет, без бороды и очков. Лет сорока пяти…
— С какого числа Авдеева освобождают с работы?
— Резолюция с завтрашнего дня. Билет он уже взял через Челябинск, Куйбышев, Пензу, Поворино, Харьков. Поезд отправляется в двадцать часов две минуты.
— Вы сможете направить Лунева в Ново-Оськино к Остапу Журбе?
— Если это нужно, конечно. Когда мы выезжаем в Слободку?
— Как только Гаев вернется из тупика Клевцова. Думаю, что обыск результатов не даст.
— Возможно. Но вы учтите, «Маклер» ушел от Ежова в спешке, мог наследить.
— Такой матерый следов не оставляет.
— Вы что-нибудь утром ели?
— Признаться, не успел.
— Пойдемте в буфет.
Мы молча и торопливо завтракали, когда за нами пришел Лунев.
По дороге он успел доложить:
Взяли «Магду» на шоссе в Невьянск. В такси она успела сунуть за сиденье записку, написанную Ежовым на туалетной бумаге. Водителя такси захватили с собой. Он говорит, что машину она заказывала до Невьянска, а «Магда» уверяет, что до Верхней Пишмы, у нее там тетя. А записку она и не видела! И знаете, так таращит глаза, что они вот-вот вывалятся.
Возле кабинета сидела Тутошкина, а напротив нее водитель такси. Между ними прогуливался старшина. Женщина, глядя в ручное зеркальце, подводила помадой губы.
«Готовится к бою», — подумал я и спросил:
— Фамилия таксиста?
— Ремизов Иван Сергеевич, — ответил Лунев.
В кабинет вошел Ремизов, он производил впечатление человека, разбуженного среди ночи, был неряшлив и с застывшим недоумением в глазах.
— Садитесь, Иван Сергеевич, — пригласил я и, глядя на него, улыбнулся.
По-своему истолковывая мою улыбку, он развел руками.
— Вот ведь какая история может получиться…
— Ничего с вами не случилось, деньги по счетчику вы получите полностью, ну, а помочь следователю, думаю, ваш долг. Не так ли?
— А как же! На этом стоим!
— На чем стоите?
— Выполнить долг и прочее…
— Скажите, Иван Сергеевич, почему вы поначалу не хотели ехать с гражданкой Тутошкиной?
— У нас, у таксистов, закон — чтобы сорок километров, дальше ни-ни, а ей под самый Невьянск, к храму Всех Скорбящих. Знаем мы эту церковь — почти восемьдесят километров. Она говорит, полчаса стоянки оплачиваю и обратный рейс. Я подумал — подходяще, согласился, почти суточный план, за пять часов смотаюсь!
— Евгений Корнеевич, пригласите Тутошкину.
Он вышел, и я спросил Ремизова:
— Сколько у вас на счетчике?
— Два рубля шестьдесят копеек.
С Луневым вошла Тутошкина, кокетливо кивнула, поправила локон на лбу и села в кресло.,
— Мелания Егоровна, куда вы заказывали такси?
— Врать не стану — ко Всем Скорбящим.
— А почему старшему лейтенанту вы говорили — в Верхнюю Пишму?
— Я так считала, что они не в курсе, а теперь я поняла, не дурочка.
— Оплатите по счетчику такси два рубля шестьдесят копеек.
— Со всем моим удовольствием. — Она вынула из сумки кошелек и расплатилась, потребовав сдачу сорок копеек.
— Евгений Корнеевич, запишите показания товарища Ремизова и оформите побыстрей, ему надо работать.
Лунев и Ремизов вышли из кабинета. Я взял скомканную записку, разгладил ее и прочел;
«Ника! Меня взяли. За что, не знаю. Предупреди С. Прояснится, дам знать. Казя».
— Ну рассказывайте, Мелания Егоровна. — Я включил звукозапись. — Если хотите, чтоб вас обошло стороной, говорите правду.
— Что говорить-то?
— Вы знали, зачем Ежов послал вас в церковь Всех Скорбящих?
— Казя, то есть Ежов, написал мне: «Срочно на такси смотайся к Нике, отдай записку». Говорю как на духу, гражданин начальничек!
Я понял, с кем имею дело.
— За что вы, Тутошкина, отбывали наказание?
— Откуда вам…
— По какой статье? — перебил я ее.
— Недостача у меня была… В ларьке…
— Как же вас приняли в заведующие секцией?
— Казя, то есть Ежов, посодействовал. Я честно работала, об этом все знают…
— В книге предложений есть благодарности покупателей.
— О! Точно, гражданин начальничек…
— Скажите, вы читали записку Ежова?
— Читала, но я женщина глупая…
— Ничего не поняли?
— Ничегошеньки, ну ни вот столечко! — Она показала кончик мизинца с большим ногтем.
— Кто такой Ника, вы знаете?
— Нику знаю, богомаз. Мужик жадный…
— До чего?
— До всего, что попадет под руку. Копеечку — и копеечку, баба какая — так и… На что я женщина старая, если Казя напьется, так он и до меня руки тянет. — Она улыбнулась и поправила локон на лбу.
— Вы что же, встречались?
— Было такое.
— Кто да кто?
— Ника, Казя и я. Дом большой, я за хозяйку.
— Это в тупике Клевцова?
— Точно, гражданин начальничек.
— А вы знали художника Доната Юколова?
— Нет. Про такого не слышала.
— В церкви Всех Скорбящих бывали?
— Один раз с Казей на такси ездили. День был выходной. Ника ключи от храма принес. Походили мы, поглядели. Гулко, сыро и страшно.
— Откуда вы узнали, что Ежов в туалете оставил записку?
— А мы там всегда письмами обменивались. Людишки у нас до чужого белья интерес имели. Языки — во! — Она показала ладонью. — Ну, мы через переписку уславливались: когда, где. Записочку на бачок и камешком придавим. Скажите, а вы это надолго?
— Что — надолго?
— Казю, то есть Ежова, взяли?
— Подержим.
— Ну да вам видней.
— Это вы правы. А почему это вас интересует?
— Так я вроде невеста.
Вошел Лунев и положил на стол протокол допроса Ремизова.
— Гражданка Тутошкина, выйдите в коридор и подождите.
