Преследуемый этой навязчивой идеей, внимательнее обозреваю не только сам дом ТТ, но и ближайшие окрестности. В особенности мое внимание приковано к зданию, пристроенному к тыльной части этого чертова дома, фасад которого обращен к параллельной улочке. Пристройка почти такого же старинного типа, как и сам дом, но поскромнее. Здесь нет фигур атлантов, подпирающих эркеры и балконы. Нет и консьержа.
Но если оба здания примерно одного типа и одинаковой высоты, то, стало быть, и этажи их расположены на одном уровне. Однако мое подозрение о том, что ТТ входит в квартиру через пристройку, не оправдывается. Квартира на втором этаже пристройки также необитаема. Надежно прикрытые металлическими решетками двери, никаких следов недавних посещений. Имя хозяина квартиры на запыленной табличке ни о чем не говорит.
Однако меня по-прежнему гложет моя навязчивая идея. А после осмотра второго здания — гложет еще сильнее. Больше всего меня занимает та подробность, что оба расположенных на одинаковом уровне этажа необитаемы. Совпадение, как сказал бы находчивый Пешо.
Именно ради этого совпадения решаю на следующий день продлить мое бесцельное наблюдение до раннего утра. На улице темно, пустынно, и ниша при входе в дом напротив дает мне отличную возможность вволю подремать. Угол зрения обеспечивает мне обзор входной двери и ворот гаража. И та, и другие заперты. Но, как оказывается, не навечно. После полуночи улавливаю еле слышный скрип. Медленно поднимается металлическая решетка гаража, обнажая ярко освещенную внутренность помещения. Оттуда выползает черный «мерседес» и останавливается у тротуара. Вслед за «мерседесом» появляется Табаков.
Хлынувший из гаража свет не позволяет мне и дальше оставаться невидимым. Да я уже и не стремлюсь к этому. Пересекаю улицу и делаю два шага к стоящему перед гаражом другу юности.
— Здравствуй, Траян.
Он смотрит на меня почти равнодушно.
— Откуда ты взялся?
— Из прошлого, Траян. Тень из прошлого.
— Соскучился? И пришел проведать, как я поживаю?
— Можно сказать и так.
— Как говорили древние, «пришел, увидел, победил». Небось радуешься, что нашел меня?
— Радуюсь приятной встрече.
— Ну, хорошо, встретились. А теперь, с твоего позволения, я поехал, а то у меня дела.
Молодой человек за рулем «мерседеса» открывает дверцу, дабы удостовериться, все ли в порядке, но ТТ делает ему знак сидеть на месте. Второй, тоже молодой человек, стоит перед гаражом, однако ТТ на него не смотрит.
— Понимаю, что я незваный гость, — признаю. — Но все-таки рассчитываю, что ты уделишь мне несколько минут для короткого разговора.
— Не могу. Должен признать твой успех в том, что ты меня обнаружил. Но я сейчас занят. Давай увидимся завтра, здесь же, скажем, в час.
Потом, похоже, ему что-то приходит в голову, потому что, приблизившись ко мне, вполголоса произносит:
— Лучше в час тридцать.
На другой день вновь посещаю оба здания на соседствующих улицах — чтобы проверить, снят ли режим конспирации. Никаких признаков жизни. Обе квартиры выглядят такими же безжизненными, как и прежде.
Ночью в условленный час стою перед гаражом. Решетка уже поднята, и, когда заглядываю внутрь, вижу, как уже знакомые мне молодые люди волокут тело еще одного знакомого молодого человека — моего водителя Пешо. Как раз в этот момент на узкой лестнице на другом конце гаража показывается Табаков.
— Ну заходи же. Специального приглашения, что ли, ждешь?
— Зачем вы убили парня? — спрашиваю.
— Не убили, а всего лишь усыпили. Ну, поднимайся уже!
Лестница, крутая и узкая, не подходит для разговоров. Только когда мы оказываемся на втором этаже, ТТ спрашивает:
— Этот мерзавец, он твой телохранитель или он следит за тобой?
— Он мой водитель.
— Тогда зачем вчера вечером он прятался за углом?
— Самодеятельность. Ты из-за этого изменил время?
— А как же.
— Смотри, чтобы ему не причинили вреда.
— Все, что нужно, он уже получил.
— Когда вы его отпустите?
— Может, и отпустим, но не сразу.
Вид помещения, в котором мы оказываемся, можно назвать жалким. Старый письменный стол, несколько стульев с ободранной обивкой, столик с разбросанными на нем газетами.
— Садись, — бросает Табаков, устраиваясь за письменным столом.
Некоторое время он с умеренным любопытством изучает меня, потом решает заговорить:
— Смотрю я на тебя и диву даюсь: беспокоишься о каком-то водителе, а о себе подумать не спешишь.
— А чего мне бояться?
— Да хотя бы вот этого!
И с этими словами достает из ящика стола 9-миллиметровый браунинг.
— И этого!
Рядом с браунингом появляется глушитель.
— Неужели не догадываешься, что после того, как ты имел нахальство пробраться в мое убежище, у меня не остается другого выхода, как только пристрелить тебя.
— Не верю, что ты можешь поступить так с другом юности.
— Зачем мне делать это самому, когда есть люди, которым я плачу. Позову парней, скажу им, что делать, потом ненадолго выйду в соседнюю комнату и вернусь, когда они вынесут твое тело.
— Ты этого не сделаешь, — качаю головой.
— Не провоцируй меня!
— Ты этого не сделаешь, — настаиваю. — Ты никогда не делаешь ничего, что не сулит тебе выгоды. Мое же убийство ничего, кроме неприятностей, тебе не принесет. Возможно, мелких неприятностей, но все же… Так какой смысл?..
— Хорошо, — кивает ТТ. — Отложим вопрос экзекуции на потом. К нему всегда можно будет вернуться. Зачем ты пришел?
— Просто пришел посмотреть, как ты, как у тебя дела, поговорить о том, о сем…
— А нельзя ли без этого паясничания? — прерывает меня Табаков. — Как я, как у меня дела — вряд ли тебя волнует. Переходи сразу к делу — кто тебя послал и с какой целью?
— Вот это мужской разговор, — киваю с уважительным видом. — Я тоже против хождений вокруг да около; кто же не знает, что время — деньги; но как раз те, кто меня послал, велели мне быть поделикатнее, действовать, если можно так выразиться, в шелковых перчатках. Вот я и начал несколько абстрактно.
— Сказка о шелковых перчатках звучит прямо-таки трогательно, — кивает в свою очередь Табаков. — Чудная идея, вот только прибегли вы к ней поздновато. Не знаю, Эмиль, в курсе ли ты, но до тебя у меня перебывало немало твоих коллег, и все они были экипированы не шелковыми, а боксерскими перчатками.
— Не понимаю, о чем ты.
— Значит, решили не обременять тебя лишней информацией. Я мог бы ее восполнить, но в данный момент мне недосуг.
— На что ты намекаешь, говоря о боксерских перчатках?
— Намекаю? Засветить бы тебе хук, а потом спросить, считаешь ли ты это намеком.
Он смотрит на меня, желая убедиться, что я не прикидываюсь дурачком, потом протягивает руку к коробке с сигарами, достает одну и держит ее как указку, показывая на коробку, как на какое-то наглядное пособие. Вот только слова, которые он при этом произносит, к теме сигар никак не относятся:
— Я битый. Возможно ли назвать такую пакость, которую не подстроили мне твои дружки? Не говоря уже о том, что вынудили покинуть страну. Я не жалуюсь: нет худа без добра. Но они и на этом не успокоились. Сколько могли сорвать сделок — сорвали. Сколько можно было сочинить клеветы — сочинили. Писали доносы местным властям. Пытались экстрадировать в связи с якобы совершенными мною преступлениями. Сожгли одну машину. Взорвали другую. Еще и года не прошло, как в меня стреляли.
— Не может быть!
— А почему я, по-твоему, скрываюсь? Думаешь, боюсь простудиться?
— Хорошее убежище ты себе устроил, — замечаю, чтобы переключить его на другую тему.
— Вряд ли такое уж хорошее, раз ты сумел меня обнаружить.
И чтобы я не слишком возгордился, спешит добавить:
— Хотя вряд ли ты нашел бы меня, не позволь я тебе этого сделать. Или ты думаешь, я не заметил, как ты тут рыщешь?
— Ладно, Траян. Согласен. Не понимаю только, зачем ты в таком случае решил показаться.
— Да потому что мне осточертело прятаться от всяких идиотов.
— Ну и?..
— И я решил изменить тактику.
Он встает и берет со стола коробку с сигарами:
— Перейдем в другое место.
Чтобы перейти в «другое место», мы пересекаем три комнаты, обставленные с той изысканной роскошью, оценить которую способны лишь ценители антикварной мебели, персидских ковров, лиможского фарфора и венецианского хрусталя. Комната, в которой мы устраиваемся, — кабинет. Обстановка тут почти такая же, с той лишь разницей, что письменный стол здесь громаден, и еще более громаден книжный шкаф, занимающий всю стену и заставленный книгами в старинных кожаных переплетах.
— Я вижу, ты по-прежнему любишь литературу, — замечаю из вежливости.
— Эти книги не для чтения, а для интерьера, — уточняет ТТ.
