— Где парень?
Неприятный грубый голос. И еще более неприятный вопрос. Хорошо, что хоть задан он по-болгарски.
— Понятия не имею.
— И даже знать не хочешь?
— Как же не хочу, раз уж его навязали мне! Ломаю голову, как поступить: сообщить в полицию прямо сейчас или немного подождать?
— И давно его нет?
— Со вчерашнего вечера.
— Никуда не сообщай. Сиди на месте.
— Черт его знает, куда он мог подеваться. Говорил ведь, что не надо мне никаких олухов в помощники! А теперь думай-гадай, чем заниматься — то ли этого искать, то ли того, другого.
— Ты все еще ищешь его?
— Такое у меня задание.
Один из типов вроде бы хочет сесть в машину. Открываю ему дверцу. Но он не садится. Только заглядывает в салон, как будто чего-то ищет.
— Где тебя можно будет найти при необходимости?
— «Место встречи изменить нельзя» — смотрели такой фильм?
— А ты у нас большой хохмач.
И исчезают.
Теперь, похоже, жди головной боли от этой милой парочки.
Час ночи. Решетка гаража медленно поднимается, но останавливается на середине. Внутри полумрак. Оттуда показывается Макс или Мориц и машет мне рукой: «Заходи».
Табаков отрывает взгляд от бумаг на столе и еле заметно кивает мне. Я знаю, что он едва ли предложит сесть, поэтому сажусь, не дожидаясь приглашения.
— Могу я быть уверен, что на этот раз ты не привел за собой хвост?
— Не сомневайся.
Незачем рассказывать ему, какие меры предосторожности я предпринял на сей счет, но я уверен: хвоста за мной не было.
— Ты не сказал, в какой гостинице остановился.
— А зачем? Я оттуда съехал.
— И где ты сейчас?
— Под открытым небом. Правда, в моем распоряжении личный БМВ.
— И ночевать собираешься в машине?
— Лучше в машине, чем на тротуаре.
— Какой еще тротуар! Здесь дюжина комнат, а он собирается спать на тротуаре, чтобы потом всем рассказывать, какой я скупердяй.
Он постукивает толстыми пальцами по столу, словно пробует клавиши пианино.
— Мне ничего не стоит поселить тебя здесь, но тебе это не понравится. Будешь чувствовать себя как в тюрьме. Поэтому рассмотрим другие варианты. Например, Марта. Да, этот вариант будет лучшим.
Не спрашиваю, кто такая Марта и почему ее вариант лучший, потому что в этот момент из-под стола показывается пес и смотрит на меня с некоторым любопытством.
— Черчилль, иди сюда, толстячок! — приветствую его.
Покачивая боками, он приближается ко мне, словно желая посмотреть, что из этого выйдет. Поглаживаю его по спине, чтобы в свою очередь посмотреть, что из этого выйдет. Не исключено, что выйдет нечто неприятное, но раз уж протягиваешь к собаке руку, то лучше это делать без страха. Поначалу Черчилль апатичен, но это только поначалу, потому что я нащупываю его слабое место: он тает от удовольствия, если почесать у него за ухом.
— Одно-единственное существо на этом свете любит меня, и ты уже покушаешься отобрать его у меня, — бормочет Табаков и возвращается к своим бумагам.
Украдкой наблюдаю за ним, продолжая поглаживать собаку. Говорят, что с течением времени собака начинает походить на своего хозяина. В случае с ТТ и его бульдогом все произошло наоборот. Бульдожью физиономию афериста смягчили в какой-то мере глубокие тени под глазами, в ней появилась какая-то грусть. И все же это бульдог с характерной мощной челюстью. Он говорит с мягким рычанием в голосе, едва открывая рот, а его редкая улыбка напоминает оскал, озаряемый зловещим блеском золотых коронок.
Он невысок, но широкоплеч и массивен, не будучи при этом толстым, к чему, по-видимому, прилагает немало стараний. Ту же цель преследовал его портной, когда кроил неброский серый костюм, в котором ТТ выглядит почти стройным. Упоминаю об этих деталях только для того, чтобы подчеркнуть, что его внешний вид внушает доверие. Изысканно одетый, импозантный и уверенный в себе мужчина, которому можно доверить если не жизнь, то деньги. Мягкий хрипловатый голос и неторопливые движения также согласуются с образом этакого большого добряка. Прямо как тигр, умеющий прикинуться большим котом.
Что касается лица, то в нем ничего примечательного. Говорят, глаза — окна души. Эта максима, без сомнения, известна Табакову, поскольку он почти постоянно держит занавески на своих «окнах» задернутыми. В общем, то же лицо, какое я видел много лет назад, — упитанное, невозмутимое и почти без печати возраста. В этом преимущество мужчин, которые знают, когда и сколько требуется прибавить в весе. Морщины у таких почти незаметны.
— Изучаешь меня, пытаясь определить, сильно ли я постарел? — замечает вдруг ТТ, отрываясь от бумаг.
— В том-то и дело, что нисколько не постарел.
— Преимущество уравновешенных людей, — хозяин кабинета опускает свою тяжелую челюсть, изображая на лице некое подобие улыбки.
— Преимущество людей, убежденных в своей правоте, — льщу ему. — Теперь понимаю, на кого ты похож.
— А я все время жил с убеждением, что похож исключительно на самого себя, — отвечает он, убирая улыбку.
— Верно. Ты неповторим. Но своим кротким и невинным выражением лица ты напоминаешь Карапуза.
— Какого еще Карапуза?
— Того самого, твоего благодетеля, если ты еще не забыл его.
— Карапуз. Вот, значит, как вы его называете. — ТТ снова изображает на лице некую полуулыбку.
Однако эта тема его не привлекает, и он торопится ее сменить:
— И что ты скажешь, если я отправлю тебя к Марте?
— Скажу, что не понимаю тебя. Ты даже собаку ко мне ревнуешь. И в то же время, не колеблясь, отправляешь к своей жене.
— Бывшей жене. Откровенно говоря, Марта никогда меня не интересовала.
— Персональная антипатия или пренебрежение к женскому полу вообще?
— Не наглей. И не пытайся залезть в мою сексуальную жизнь: молния на моей ширинке давным-давно застегнута.
И, чтобы поставить точку, заключает:
— Так что, раз тебе некуда пойти, пойдешь к Марте.
— Она может возразить.
— Не возразит. Разве ты еще не понял, что я не знаюсь с людьми, которые мне возражают? Единственное исключение — ты. Но если я терплю тебя, то это не значит, что я готов болтать с тобой ночи напролет, переливая из пустого в порожнее. Да, это скрашивает мою бессонницу, но здесь как-никак нелегальная квартира, а не адвокатская контора.
— Надо ли это понимать как конец дружеским отношениям?
— Я этого не говорил. Где мой офис, тебе известно. Проходя мимо, поглядывай на рекламный щит в глубине. Если он освещен, значит, вечером я настроен принимать гостей. Если темно — меня нет. А теперь, чтобы ты не улегся на тротуаре, Мориц отведет тебя в одну из спален. И не вздумай утащить с собой моего пса.
И, обращаясь к бульдогу, нежно произносит:
— Черч, мой мальчик, иди к папе!
На другой день едва минуло 16.00, останавливаю свой БМВ перед уже знакомой калиткой.
— Позавчера, когда я вас увидела, что-то подсказало мне, что меня ждут неприятности, — доверительно сообщает мне Марта, соблаговоляя впустить меня в палисадник.
— Искренне сожалею, но я прибыл согласно воле вашего мужа.
— Бывшего мужа. Именно его я имела в виду, говоря о неприятностях. Допускаю, что вы просто игрушка в его руках. Так же, как и я.
И, мученически вздохнув, приглашает:
— Ну, входите же.
— Спасибо. Я только позволил бы себе спросить, нельзя ли мне загнать сюда мою машину? Знаете, в этом городе угоняют ужасно большое количество автомобилей.
— Как же не угонять, если Вена на самой границе Восточного блока.
— Но ведь блока уже нет?
— Блока, может, и нет, но его бандиты на месте. Хорошо, я открою ворота, чтобы вы загнали машину, хотя есть риск, что вы потопчете мне грядки.
Элегантный способ, которым я припарковал во дворике машину, ее удовлетворяет, и мы с моей сумкой наконец допускаемся в дом.
— Я приготовила вам спальню внизу. А мои апартаменты наверху, поскольку жить в нашем городе становится все более опасно.
И дополняет холодно-любезным тоном:
— Устраивайтесь. Вам что-нибудь нужно?
— Ничего не нужно, — уверяю. — Не стоит превратно истолковывать тот факт, что я приехал ко времени, когда пьют чай.
— А вы нахал, — отмечает она. — Как только увидела вас позавчера, сразу поняла, что проблем не избежать. И что вы предпочитаете — чай или кофе?
— Выбор предоставляю вам, — отвечаю галантно. — Я привез и то, и другое.
Упаковки, о высоком качестве содержимого которых свидетельствуют красноречивые этикетки и которые я достаю из сумки, делают отношение Марты ко мне немного теплее. Процесс потепления ускоряется, когда приношу из машины большую круглую коробку.
— Это шляпная коробка?
— Не совсем. Это торт от «Захера».
— Я почти забыла его вкус. Мне ничего не стоит усесться с важным видом за столик в кафе «Захер», но если ты сидишь одна, то люди думают о тебе бог знает что.
