— Так, теперь твоя очередь.
Я был в легком льняном пиджаке. Местный мобильный у меня всегда в правом кармане, а американский — в левом. Мы поменялись местами — теперь Кудинов повернулся ко мне спиной и, широко расставив колени, чтобы подобраться поближе, начал непростые манипуляции. Ну, с тем, чтобы достать телефон из левого кармана, он справился довольно быстро.
— Мы дураки, — с гордостью, что на самом деле он-то умный, провозгласил Кудинов. — Надо с американского телефона позвонить ребятам, чтобы они нас отслеживали.
Я об этом тоже думал.
— Не уверен. Мало ли кто в резидентуре работает. Днем на нас, ночью — еще на кого-нибудь. У меня этот номер уже давно, меня по нему и через сто лет после смерти найти можно.
— А Мохову?
Я подумал. Володя Мохов был у меня на связи с резидентурой. Я не только звонил ему, но и встречался с ним сто раз. Так что перед ним я в любом случае был засвечен.
— Ему можем. Только как он-то сможет нас отслеживать?
— Пусть у него будет твой номер на крайний случай, — мягко настоял мой друг. — Чтобы отсчет времени на эти сто лет, на которые ты мрачно намекнул, не начался прямо сегодня. Только я буду звонить, он мой голос лучше знает.
Меня опять взяли сомнения:
— Нехорошо это, нехорошо. Черт возьми, это же мой вечный телефон.
— Попросить тех ребят, чтобы притормозили у автомата?
— Черт! — снова выругался я. — А у тебя есть его личный мобильный?
Я-то связывался с Моховым тоже, как я считал, через автоответчик.
— Конечно. Я его на память помню.
— Ну ладно, звони. Только Эзопом. Мало ли при ком он свои сообщения будет слушать.
— Естественно. Я без ваших указаний ни на шаг.
Мы снова поменялись местами. Я спиной к Кудинову принялся нажимать кнопки — своего личного телефона, американского. А Лешка наклонился к трубке и откашлялся.
У Мохова сработал автоответчик. Не смутившись, Кудинов поведал о нашем похищении в следующих (английских) словах:
— Мы тут с нашим американским другом отправились на прогулку. Нас пригласили, а отказаться было никак невозможно. На работу мы позвонили, что нас не будет, но их без крайней нужды в детали лучше не посвящать. А тебя мы бы рады были видеть, да и хороших друзей можешь прихватить. Номер у тебя высветился, но нам лучше не звони. Мы сами свяжемся, когда сориентируемся. Просто, если захочешь присоединиться, будь наготове.
— Вроде все понятно, — не без самодовольства заключил Лешка. — Давай теперь отключим тебе звонок.
Я на ощупь залез в паутину опций. Лешка смотрит, я нажимаю. Это заняло еще минут пять. Фургон, к счастью, все еще несся по автостраде.
— Ты придумал, куда мы твой телефончик спрячем? — вздохнув с облегчением, спросил мой друг.
— Придумал. — Я ношу слипы, такие плотные трусы, как плавки, с резинками, обтягивающими ноги. — Расстегни мне молнию на ширинке. Справишься?
Мы проделали в обратном порядке наши балетные па. Кудинов повернулся ко мне спиной и взял из моих рук телефон. А я мелкими переступаниями развернулся к нему лицом и максимально выпятил таз вперед, как в ламбаде.
— Вот уж не думал, что наши отношения зайдут так далеко, — проворчал Кудинов, одной рукой держа телефон, а второй подтягивая меня поближе. — Ты ведь теперь и дальше пойдешь в своем бесстыдстве?
— А если бы я был ранен или парализован? Ты что, не оказал бы мне посильной мужской помощи? Давай-давай, лезь внутрь.
— Ну хорошо. И что теперь? Еще проталкивать? Бр-р… Как это может нравиться женщинам?
Старательности, впрочем, возникшее неудобство ему не убавило. Все правильно делал, несмотря на брезгливость и отсутствие свободы движений.
— А то ты как-то по-другому устроен. И не думай, что я от твоих прикосновений тащусь.
— Ладно, ладно. Хватит теперь?
— Нет, так они его найдут. Дальше пропихивай, чтобы не выпячивался.
— Глубже никуда не нужно его засунуть? — продолжал ворчать Лешка. — Там вообще было бы незаметно.
— Доставать труднее. Теперь убирай руки — посмотрю, угнездился ли.
Рука вылезла наружу, заботливо поправив по пути резинку трусов. Я покрутил бедрами. Вроде нормально: лежит строго между ног, в самой промежности.
— Теперь с моим местным давай разберемся, — сказал я. Лешка запыхтел — только устроился поудобнее на коленях и расправил руки. — По нему нежелательные звонки тоже были. Давай просто сим-карту из него вынем и уничтожим.
Мы спешили. Наш фургон съехал с автострады на узкую петляющую дорогу, впрочем, едва сбавив скорость. Нас с Кудиновым мотало из стороны в сторону на каждом повороте. Однако и с этой задачей мой друг справился. Вынув сим-карту, он попытался засунуть ее в щель кузова, но в итоге сломал. Оно, может, так было и к лучшему.
— Теперь осталось придумать, в какой складке твоего организма спрятать твой наградной «маузер», — пошутил Лешка.
— Кстати.
Я в бумажнике ношу шариковую ручку. Нормальная такая ручка для использования по прямому назначению. Но еще ее можно повернуть в одну сторону до щелчка, потом, нажав кнопку, в другую тоже до щелчка. И теперь, когда снова нажмешь на кнопку, из нее вылезет не шариковый стержень, а толстая сантиметровая игла, на раз пробивающая кожаную куртку и все, что под нею может быть надето. Мне нужно только ткнуть ею в человека, и из иглы сама вытечет крошечная капелька, которая в течение пары секунд парализует нервную систему. Я имею в виду, что по прошествии этого времени человек окажется на полу и сам с него уже никогда не встанет. Все это, только намного короче, я изложил Кудинову.
— Твой ядовитый зуб так в бумажнике и лежит?
— А что такого? Давай-давай, достань ручку оттуда и просто сунь мне в карман. Вдруг не заберут.
Мы так и сделали, еще пять минут заняла эта незамысловатая операция.
Уф! Мы удовлетворенно присели на пятки рядом друг с другом. Лешка даже двинул меня легонько плечом — так он был доволен, что все успели сделать. А фургон вскоре свернул на дорожку, засыпанную гравием, и проехав с хрустом метров триста, остановился.
— Просто не терпится познакомиться с ребятами поближе, — проворчал Кудинов.
А мне как хотелось! У меня возникло с полдюжины вариантов, кто бы мог стоять за нашей вынужденной прогулкой. И начинать анализировать с этой точки зрения каждого из моих контактов в Лондоне стоило с самого начала, с египтянина.
За пять дней до похищения
1
Ненавижу, когда важные дела приходится делать наспех. Когда встречи, в которых имеет значение каждое слово, высказанное или невысказанное, каждое секундное колебание собеседника, возможно, и не затрагивающее непреклонность его характера, каждый его напускной наскок, способный скрывать уже созревшее отступление, — одним словом, встречи, которые нужно выстраивать заранее, проигрывая с партнером и свою роль, и чужую, — должны произойти вдруг, вот прямо сейчас.
А в тот приезд в Лондон в конце сентября 1999 года я даже не успел повидаться с кем-либо из Леса, чтобы по-настоящему обсудить задание. Встреча с агентом должна была состояться через час после моего прилета, в девять утра. У выхода из таможенной зоны в Хитроу, держа в руке табличку с моим именем, меня ждал пожилой человек в кителе цвета нейви и в форменной фуражке транспортной компании. Довольно смуглый, с орлиным носом и чрезвычайно вежливый, как-то по-английски церемонно учтивый — по всем этим признакам на русского не похожий. И общались мы с ним на языке страны пребывания — если обмен двумя десятками слов с обеих сторон можно назвать общением. Однако, как это следовало уже из самого факта его появления рядом со мной, высоким доверием Конторы этот джентльмен был облечен всецело. Совершенно неожиданные люди попадают иногда в нашу паутину.
Пока мы доехали до города, я успел просмотреть несколько страничек, лежавших в запечатанном конверте, который вручил мне этот переквалифицировавшийся дворецкий из романов Вудхауса. Там была справка на помощника египетского военно-морского атташе, которого звали Ашраф Абдельхамид и который лишь за две недели до того прибыл на место службы в Великобританию. Не знаю, насколько майор Абдельхамид отрабатывал свои обязанности по прикрытию, но на самом деле он был профессиональным контрразведчиком, и его задачей было выявление и нейтрализация радикальных исламистов. Из справки явствовало, что брат Ашрафа был телохранителем президента Садата и что он был убит во время того покушения в октябре 1981 года, когда погиб и сам Садат. С этого момента Ашраф начал собственную священную войну, и врагами его были все мусульманские экстремисты, а в особенности люди из «Египетского исламского джихада». В справке отмечалось, что, будучи образованным человеком и заботливым отцом четверых детей, Ашраф отличался непримиримостью и даже безжалостностью, как только речь заходила о террористах.
