— Я могу быть свободен, мой фюрер? — спросил Цейцлер.
— Да, да, генерал… Идите.
Когда Цейцлер ушел, Гитлер устало опустился в кресло.
Гиммлер тоже присел в кресло напротив.
— Вот с каким человеческим материалом приходится нам иметь дело, Генрих.
— Я закончил книгу об артаманах, мой фюрер. Это были другие люди.
— Да, да, я слышал… Но, надеюсь, не эту новость вы пришли мне сообщить?
— Да, мой фюрер, не эту.
— Говорите. Я устал и хочу отдохнуть.
— Мой фюрер, мы с Шелленбергом задумали операцию. Но нам нужна ваша подпись под одним документом…
— Разве у вас мало прав, Генрих, разве вашей подписи недостаточно?
— Речь идет о приказе генштабу разработать план захвата Швейцарии.
— Швейцарии?
— Этот план будет существовать только на бумаге. Я уже докладывал, мой фюрер, что на территории этой страны свили гнезда вражеские разведчики. И чтобы заставить «нейтралов» разворошить эти гнезда и уничтожить, нужен этот план…
— Понимаю, понимаю, — оживился Гитлер. — Но как он станет известен «нейтралам», ведь, насколько я понимаю, план должен готовиться в строжайшей тайне?
— Об этом позаботится Шелленберг, — ушел от прямого ответа Гиммлер. Он не мог и не хотел говорить, что его служба располагает точными данными о наличии изменников в самом генеральном штабе.
— Но поверят ли «нейтралы»? — спросил Гитлер.
— Поверят. Нужно только, чтобы на время генерал Дитль со своим штабом из Норвегии перебрался бы поближе к швейцарской границе.
— Но генерал Дитль мне скоро понадобится в другом месте.
— Это займет совсем немного времени. Недели две, может, три…
— Эти шпионские гнезда были связаны с «Красной капеллой» в Германии?
— Да, можно сказать, что это звенья одной цепи.
— Их нужно вырвать, выжечь! Дотла! — тотчас же обозлился Гитлер. — Эти слюнтяи из нашего верховного суда приговорили двух баб из «Красной капеллы» к заключению в тюрьме. Я тотчас же вызвал Геринга и сказал, что такой приговор никогда не будет утвержден мной. И пусть все запомнят, что враг, изменник не имеет пола! Он не имеет возраста! Женщина ли, старик! Все равно! Изменник всегда остается изменником, и только смертная казнь — единственное достойное этому наказание!
— Муж графини Эрики фон Брокдорф застрелился, — сообщил Гиммлер.
— Я знаю. Мне говорили. Что ему еще оставалось… Хорошо, Генрих. Я отдам приказ Цейцлеру.
— Мой фюрер, еще одна просьба. О том, что этот план останется только на бумаге, не должен знать даже Цейцлер.
— Неужели вы подозреваете начальника генерального штаба?
— Никак нет, мой фюрер. Но тайна имеет одно свойство: чем меньше людей знают о ней, тем дольше она остается тайной.
Гитлер с удовлетворением глянул на Гиммлера.
— Мне легко работать с вами, Генрих.
На другой день Гиммлер выехал в Берлин. Упоминание Гитлера о «Красной капелле» было неожиданным для рейхсфюрера. Эту разветвленную сеть разведчиков, работавших на русских, Гиммлер в присутствии Гитлера никогда не называл «Красной капеллой». Хотя он был автором этого названия, до поры до времени Гиммлер старался как можно реже докладывать Гитлеру по этому делу. Сначала потому, что оно продвигалось довольно медленно, потом из-за того, что выявилась большая сеть русских разведчиков, которые действовали против рейха, не только на территории стран, захваченных германской армией, — Бельгии, Голландии, Франции, но также на территории Швейцарии и самой Германии.
Когда была раскрыта организация Шульце-Бойзена — Харнака, Гиммлер испытал двойственное чувство. С одной стороны, его, как «истинного немца», возмутил тот факт, что люди, подобные обер-лейтенанту Шульце-Бойзену, правительственному советнику Харнаку, дипломату Шелия, работали на русскую разведку! С другой стороны, дело Шульце-Бойзена сильно пошатнуло авторитет Геринга. На «Толстяка» в последнее время обрушилось немало неприятностей. Рейхсмаршал не выполнил своего обещания — снабдить всем необходимым окруженную под Сталинградом группировку немецких войск, что привело к катастрофе на Волге! А тут еще изменник оказался у него под самым боком!
Нет! «Толстяку» больше не подняться. Декрет от 29 июня теперь только бумажка…
Правда, когда начались аресты по делу «Красной капеллы», Гиммлеру тоже пришлось пережить немало неприятных часов.
14 сентября сорок второго года гестапо схватило Анну Краус, известную берлинскую «предсказательницу судеб». Узнав об аресте Анны Краус, рейхсфюрер нервно забарабанил пальцами по столу. Начальник гестапо Мюллер находился в его прямом подчинении, но отношения с ним у Гиммлера были совсем не те, что с Шелленбергом. Анну Краус следовало немедленно забрать из гестапо и передать Шелленбергу.
Гадалке надо было как можно скорее отрубить голову.
Дело «Красной капеллы», по сути, было закончено.
А ведь потянул эту организацию за одну малюсенькую ниточку этот… как его, Беккерт, кажется… Тот, что был у него тогда на приеме…
Какая ирония судьбы! Человек, уже стоявший одной ногой в могиле, успел отправить на тот свет десятки людей. И все эти люди были здоровы, молоды и могли бы прожить еще много лет…
Керстен тогда предрекал ему, кажется, год. Жив ли еще Беккерт? Надо спросить об этом Вальтера.
Карл Беккерт с трудом поднялся на третий этаж. Приступ тяжелого кашля сотрясал его худое тело. Беккерт никогда не был склонен к полноте. Болезнь его иссушила.
Копков, который встретил его в коридоре, посмотрел на него как на выходца с того света. Никто из его сослуживцев не думал, что он притащится сюда после санатория.
Открыв своим ключом дверь в кабинет, Беккерт прошаркал к окну и распахнул его. Застоявшийся воздух стал редеть, с улицы вливался густой, напоенный запахом цветущих деревьев, свежий поток.
Беккерт присел на кожаный диван неподалеку от окна и закрыл глаза. Постепенно дыхание восстанавливалось и головокружение прекращалось.
При входе в здание он столкнулся со Старым Гюнтером, истопником. На его попечении, перед тем как отправиться в больницу, а потом в санаторий в Кюлюнгсборн, он оставил свою канарейку.
— Мойн, Гюнтер! Как поживает моя птичка?
— Мойн, мойн, герр Беккерт! — У Гюнтера для его лет были на редкость хорошие, зубы, но слух стал неважным.
— Как поживает моя птичка? — громче повторил Карл.
— Аллес ин орнунг! (Все в порядке!)
— Притащи ее наверх.
— Яволь.
Чуть припадая на правую, раненую ногу Старый Гюнтер внес в кабинет клетку: в кормушке — конопля, в небольшой стекляшке — водица.
Канарейка Симка весело прыгала по жердочкам. Беккерт приблизился к клетке, и Симка забеспокоилась. Узнала. Во всяком случае, Беккерту приятно было так подумать.
— Здравствуй, Симка! — сказал он.
Пока Беккерт лечился, Симка жила в подвале, в помещении, отведенном Старому Гюнтеру, где у него хранились кочережки, совки и всякие другие вещи, необходимые истопнику.
Запахи из окна будоражили. Симка весело защебетала.
— Радуется вам, хозяин, — желая сделать приятное, сказал Старый Гюнтер.
— Спасибо тебе. Возьми. — Беккерт достал из портмоне 50 марок и протянул истопнику.
— Что вы, что вы, герр Беккерт?! Здесь слишком много!
— Бери! — Беккерт почти насильно сунул деньги в карман поношенного пиджака, который, как на вешалке, висел на тощих плечах Старого Гюнтера.
— Данке шён, данке шён. — Пятясь, Старый Гюнтер двинулся к двери.
Беккерт взял клетку и повесил ее на гвоздь у окна. Это было ее место летом. Зимой Симка жила неподалеку от кафельного щита.
Устроив Симку, Беккерт подошел к столу и опустился на дубовый стул с резной спинкой. Стул этот путешествовал с ним уже много лет из здания в здание, из города в город. Он привык к нему и не хотел с ним расставаться. Одно время он стоял у него на квартире, но Беккерт так мало проводил времени дома, что стул перекочевал в кабинет и прочно там обосновался. Два раза за годы службы Беккерта в здании меняли мебель. Но стул оставался: никто не посягал на него.
Освободив один из ящиков письменного стола, Беккерт переложил туда из кармана парабеллум. Большинство его коллег предпочитали небольшие пистолеты системы «Вальтер», у Беккерта же была привычка к старым вещам. Парабеллум этот, как и стул, тоже, можно сказать, прошел с Беккертом всю службу.
Тяжелый приступ кашля снова сотряс все его тело. После кашля он стал задыхаться. Таблетка эуфиллина сняла на время спазмы. Беккерт почувствовал себя лучше.
Часы показывали одиннадцать. Группенфюрер Мюллер в это время обычно бывал на месте.
Беккерт вышел из кабинета и пошел по длинному коридору.
