— Если хочешь сегодня поймать их наверняка, пойди в кафе “Лабиринт”. Только не сейчас, попозже. Они будут там. Думаю, что будут. Причем одни, без Сяйска.
Я нажал кнопку звонка в квартиру Кульчицкого. Я знал наверняка, что он дома: на тротуаре перед подъездом стояла на своем обычном месте машина № 04–89 ЭСТ. Подождав, я позвонил снова. Потом еще несколько раз. Только после четвертого или пятого звонка резкий, уверенный в себе голос спросил из-за двери:
— Кто там?
— Откройте. Госавтоинспекция.
Кульчицкий был человеком среднего роста, круглолицым, голубоглазым, с коротко стриженными, серыми, сильно поредевшими волосами. Он располнел раньше времени, но черты его лица, в общем, были приятны. Правда, сейчас, когда я пришел к нему и представился как сотрудник ГАИ, на лице Кульчицкого отразилось волнение. Первая реакция Кульчицкого при виде меня была одна — испуг. Испуг неприкрытый, явный. Мне даже показалось — он еле удержался, чтобы не захлопнуть дверь перед самым моим носом. Но, сдержавшись, натянуто улыбнулся и провел меня в комнату.
— Извините… Просто… Такая ситуация сейчас, что… Вы только скажите — вы насчет гаража?
— Нет, я не насчет гаража.
Кульчицкий облегченно вздохнул.
— Насчет машины?
— Да, насчет машины.
Кульчицкий покачал головой, потер лоб. Он будто готовился к тому, чтобы объяснить мне все как можно лучше.
— Понимаете, и гараж и машина записаны на имя моей жены. Но приобретено все это было на мои деньги. Понимаете? У меня есть свидетели. Только поймите — я не хочу доводить дело до суда. В принципе, хоть это и несправедливо, я согласен отдать ей машину. Согласен. Понимаете? То есть я мог бы требовать раздела. И так далее. Но я не буду этого делать. Машину я отдаю. Но гараж должен остаться мне. Я и так иду на уступки.
— Извините. — Я слышал, как жена Кульчицкого ходит по квартире. — Меня, честно говоря, это не очень интересует. Я пришел к вам выяснить: где была ваша машина четырнадцатого и пятнадцатого сентября? Когда вы взяли отгул? Три дня подряд?
— Видите ли… — Кульчицкий помедлил. Теперь он был совершенно спокоен. Голос его стал таким же, каким я его впервые услышал из-за двери, — резким, уверенным. — Как вы поняли, я развожусь с женой. И могу ездить куда хочу. В данном случае я ездил по личному делу. Если ГАИ это интересует… Но, думаю, вряд ли это представляет для вас интерес.
— Мы расследуем крупную автокатастрофу. С этой катастрофой связана… машина, похожая на вашу.
Кульчицкий пожал плечами. То, о чем я спрашивал, его почти не интересовало:
— Пожалуйста. В тот день я был в пригороде. В Нымме. Нымме, 83-а. У своей знакомой. Зовут Сильвия. Сильвия Кооре. Работает в филармонии.
Было видно, что Кульчицкий не врет. Да и врать ему сейчас не было никакого смысла. Тем не менее, выйдя от него, я позвонил Велло Юсту и дал задание съездить в Нымме, найти там дом № 83-а и поговорить с Сильвией Кооре, а заодно и с соседями.
Для того чтобы проверить вторую машину, мне пришлось пойти в кафе “Лабиринт”, занять столик и полвечера держать на нем два места, пока не появятся Агнесс и Эвика. Швейцар сказал мне, что именно это “их” столик, за которым обычно они сидят вдвоем, как постоянные посетительницы. Сам себе я не завидовал — столик был поставлен вплотную у эстрады, как раз под динамиком ритм-гитары. Потом, когда Агнесс и Эвика сели за этот столик, пришлось прикидываться, что я их знаю, потом, когда они не поверили этому, знакомиться и изображать приятного собеседника. Еще часа два ушло на прощупывание темы где они были или могли быть в эти два дня, которые меня интересовали. Наконец с большим трудом и удалось напасть на довольно точный след. В намеках, разговора шутках я выяснил, что вечером два дня до налета, то есть как раз накануне первого утра, когда серые “Жигули” стояли на обочине, все трое — Сяйск, Агнесс и Эвика были здесь, в “Лабиринте”. Этого с одной стороны, было мало. Но с другой — много. Главное, от этого можно было идти к основному и попытаться узнать, что все трое делали потом.
Когда объявили танго и погас свет, я пригласил Эвику. Мы вышли на середину и скоро оказались окружены танцующими. Эвика танцевала легко. Казалось, не музыка командует и приказывает ей, как танцевать, а наоборот, ее тело само командовала музыкой, так что мелодия, слушая Эвику, как будто подчиняется каждому ее движению.
— Ну и что же было дальше? — спросил я.
— В смысле? — Щека Эвики чуть касалась моего плеча. Она вся была в танце, и мой вопрос, наверное, показался ей сейчас лишним.
— Ну… тогда. В тот вечер. В “Лабиринте”.
— Ааа… — Эвика засмеялась. — Почему тебя это интересует?
— Так. Скажи.
— Ну… ничего особенного. Поехали в “Олень”. Там был Лембит. Он жил там, понимаешь. Один.
Неважно, кто был этот Лембит. Друг Сяйска. Или одной из девушек. Важно узнать, где была машина. “Олень” — всем известный пансионат под Таллином.
— А дальше?
— Дальше. — Эвика подняла глаза. — Ну что тебе? Зачем? Хочешь узнать, что было дальше? Вдрызг пьяные ночью ехали в “Олень”.
Вдрызг пьяные. Значит, Сяйск был пьян и сидел за рулем. Поэтому они и поехали ночью. И естественно, поэтому тщательно избегали постов ГАИ. Этим и объясняется, что никаких данных о машине Сяйска ни от свидетелей, ни по сведениям ГАИ к нам не поступало.
— Ты не боялась?
— Я? Чудак. Ты смеешься… Знаешь, как Яак водит машину? Супер.
— Когда же вы добрались?
— Ну… — Тело Эвики танцевал независимо от нашего разговора. Так, будто разговора и не было. — Часов в пять. Представляешь, ввалились ночью к Лембиту. Он жил коттедже. Сонный, ничего не поймет. Ну просто умрешь.
— Сколько же вы там пробыли?
— Не помню. Дня три—четыре.
Музыка кончилась. Мы с Эвикой вернулись к столику. Да, и этот номер оказался пустым. Ясно, присутствие машины № 28–11 ЭСТ в пансионате “Олень” в день налета и накануне могут подтвердить несколько десятков свидетелей.
За передним стеклом нашей оперативной “Нивы” хорошо видна часть старого Таллина. Мы с Антом сидим в машине, наблюдая привычное дневное оживление на углу улицы Виру и Ратушной площади, и ждем шефа. Мне кажется, ждем зря, потому что, если бы не шеф, который хочет лично все осмотреть и проверить, мы бы вдвоем с Антом давно же были на полпути к Ярве. Примерно полчаса назад мне позвонил начальник ярвеского РОВД капитан Туйк и сообщил, что сегодня рано утром из детского оздоровительного лагеря ярвеской райкооперации угнали “Москвич-пикап”, а днем этот пикап был найден в полукилометре от лагеря. Лагерь этот сейчас стоит пустой, живут там только сторож и иногда — два—три сотрудника.
Я наблюдаю за улицей. Ант от нечего делать достает из кармана и рассматривает фотографию Галченкова, наверное, в тысячный раз. Подумав, ставит ее перед собой, прислонив к лобовому стеклу. Это лицо — невысокий лоб, близко посаженные глаза и особенно складывающиеся в характерную асимметричную гримасу узкие губы, — я изучил наизусть. Анту же, как мне кажется, это лицо давно уже просто снится во всех снах.
— Что, пусто? — спрашиваю я. Без всяких пояснений понятно — эти мои слова относятся к “колпаку” над Галченковым. Ант пожимает плечами. Жест этот ясен без слов — “пустой номер”.
— Сочувствую. У меня, знаешь, не лучше.
Мы снова молчим. Думаю о Валентиныче. Считается, что, отдав нам серые “Жигули” и Галченкова, Сторожев берет на себя поиски “младшего лейтенанта”. Человека в очках и шлеме, словесный портрет которого по показаниям свидетелей подобрать так и не удалось. Но шеф, по-моему, больше занимается сейчас изучением накладных продбазы № 18 и склада, где был начальником Горбачев. И всем, что с этим связано, главным образом разговорами с сотрудниками Горбачева по складу и базе. Думаю еще и о том, что косвенно поиски “младшего лейтенанта” связаны с поисками источника сигнала о выезде из таможни госбанковского “рафика”. Дать такой сигнал не так просто — для этого надо долгое время незаметно и, главное, скрытно наблюдать за таможней. И все-таки никак не лезет в этот вариант кто-то из пятерки Ленциус — Кырвиттас — Северцев — Инчутин — Кряквин. Даже если допустить такую дикую мысль, что кто-то из этих людей пошел на нарушение закона, никто из них ну просто никак не мог бы согласиться на роль “шестерки” при Пахане. Этой пятеркой занималась целая группа. Велись исследования документов, послужных списков, характеристик, да и просто человеческих характеров. Подозрение об участии кого-то из этих людей в незаконном провозе валюты и ограблении сейчас снято. Да и какой смысл диспетчеру порта, начальнику портовой радиостанции, старшему карантинному врачу, начальнику таможни, смотрителю портового маяка — какой им смысл участвовать в сомнительной валютной махинации? И уж тем более в масштабно проведенном ограблении.
