— И снова аресты, тюрьмы, расстрелы заложников, истребление неугодных?
— Да, — сказал Курц. — История повторяется. Стратегическое положение ряда стран таково, что при современной военной технике воевать им нельзя — война для них была бы самоубийством.
— А потом опять на восток? — насмешливо осведомился Можайцев.
Курц развел руками:
— Возможно, но до этого у нас все-таки будет много дел в Западной Европе, надо будет отделаться от американцев.
— Я, должно быть, начинаю понимать Функа: он предлагает мне заблаговременно примкнуть к лагерю завтрашних победителей, — насмешливо произнес Можайцев. — Так или нет?
— Вы поняли правильно, — подтвердил Курц. — Что же вы ответите Карлу Функу?
— Передайте ему, что история повторяется не всегда: если после поражения Германии в прошлой войне его не повесили, то после неизбежного разгрома в будущей — петли ему не миновать, — заговорил Можайцев. — Но, возможно, Функу не удастся дожить до новой авантюры — я постараюсь прервать его существование, — Курц в изумлении вскинул на него глаза. — Не удивляйтесь, — спокойно заметил инженер, — увы, всемогущие функи — смертны, не правда ли? Я этим воспользуюсь. Кажется, я теперь знаю, с чего начинать. Не подумайте, что я хвастаю. Функ не просто обокрал меня, он украл у меня плоды трудов моих и преградил мне путь на Родину. Что же мне делать? Служить ему? Зачем? Я много думал, передайте это ему… Я знал, что он рано или поздно разыщет меня, знал все, что может произойти со мной. И я решил повести против него борьбу, всеми средствами. Курц, смотрите на меня внимательно: я говорю об этом вполне серьезно, Шольц может засвидетельствовать, я слов на ветер не бросаю. Шольц — предатель и негодяй, я уничтожу и его. Функу война со мной обойдется дорого. А теперь уходите, Курц, я устал.
Кивнув, немец по-военному повернулся и покинул хижину. Курц шел по склону несгибающимися ногами и старался осмыслить то, что ему только что сказал этот странный русский инженер: он объявил войну Карлу Функу! И ведь при всем том — нормальный и, как утверждает Шольц, весьма серьезный человек. Но бороться с Функом ему не придется — при этом Курц не мог не усмехнуться — он со своей стороны примет кое-какие меры, после которых у Функа одним врагом будет меньше.
Как только стемнело, Можайцев, поддерживаемый друзьями, направился к пещере старика Андерсена. Шли по ущельям и кручам. Пещера оказалась отрытой почти на самой вершине нависшей над фиордом скалы. Глубоко внизу под лунным светом искрились будто позолоченные воды извилистого залива, серые прибрежные горы, безлесные, угрюмые. Можайцев с нетерпением смотрел в сторону моря — оттуда должна появиться яхта Леграна.
Ночь прошла спокойно. Гросс почти до утра просидел с Можайцевым, — он убеждал его, не откладывая, уехать в Советский Союз. Но Можайцев возражал: что скажет он о себе там, на Родине? Что он дал в руки врага Советского Союза оружие, которое тот может направить против ненавистных ему русских? Конечно, он, Можайцев, может засесть за работу и восстановить чертежи, расчеты, но на это уйдет уйма времени, и к тому же главное сейчас вовсе не в документации, а в том, чтобы выбить опасное оружие из рук Карла Функа, — это надо сделать в первую очередь, именно этим и займется он с помощью Франсуа Леграна.
Под утро Гросс и Эрика вернулись в хижину на скале: у людей Гюнтера Курца не должно возникнуть подозрения в том, что Можайцев ускользнул от них. До появления Франсуа Леграна необходимо выиграть время. Вечером они снова вернулись к пещере. Можайцев собирался уходить. Возле него стоял Франсуа Легран. Среднего роста, стройный, подвижный человек с открытым лицом. Его встретил и привел сюда младший из сыновей Петера Андерсена.
Можайцев сердечно распрощался с теми, кто спас ему жизнь; крепко пожал руку Эрике, обнялся с Гроссом и в сопровождении младшего Андерсена ушел к фиорду. Там его ожидала яхта.
Прошло часа три. Ветер постепенно усиливался. По небу мчались рваные лохмотья облаков, то и дело закрывая луну. Уродливые призрачные тени скользили по вершинам гор.
Вернулся провожатый и сообщил, что все обошлось без приключений.
Неожиданно послышался шум мотора вверху, высоко за облаками. Самолеты прошли почти над их головами и повернули на восток. Что это значит? Неужели?.. Но гадать было ни к чему: пробив облака, над землей повисла сброшенная на парашюте «люстра», ярко осветившая все вокруг. И хотя до того места, над которым висела «люстра», от пещеры было сравнительно далеко, друзья безошибочно определили — в центре освещенного круга сейчас находилась хижина, в которой они еще недавно обитали.
Послышался рев ракет, и тотчас загремели взрывы. Стиснув руки, Гросс не отрывал взгляда от места, где только что находилась хижина — самолеты уничтожили ее ракетами. Так вот какие еще полномочия от Функа имел бывший эсэсовец Гюнтер Курц! Он, должно быть, боялся, что при нападении на хижину его людей с обычным огнестрельным оружием Можайцеву посчастливится в темноте ускользнуть, — а тут — дело верное. Теперь Курц доложит, что все в порядке, Можайцев уничтожен вместе с его друзьями.
В Комитете государственной безопасности ни на минуту не забывали о человеке, прорвавшемся через границу на нашу территорию в районе Пореченска, однако самые тщательные поиски его пока что результатов не дали.
Перед чекистами Пореченска была поставлена боевая задача — во что бы то ни стало найти «окно», через которое несомненно проник на нашу землю и убийца женщины в ватнике, личность которой с помощью польских товарищей без труда удалось установить. Каким же образом смог он проникнуть к нам через Буг? Казалось, пробраться на территорию Советского Союза в районе Пореченска можно было лишь или незаметно для советских и польских пограничников переправившись через неширокий здесь Буг, или, приехав с Запада по железной дороге, обманув бдительность пограничников. Однако в данном случае возможность переброски агентов иностранной разведки непосредственно по железной дороге, по-видимому, отпадала: убитая диверсантом женщина была одета так, что не могла бы не привлечь к себе внимания. К тому же при ней имелся автомат. Нет, не по железной дороге попала она к нам. Пограничники же, в свою очередь, заверяли, что переплыть реку незамеченным вражеский агент не мог: дозоры и наряды пограничников бдительно несут службу по охране границы, да и самые тщательные поиски вдоль нашего берега Буга ничего не дали — следов не оказалось. Так откуда же агент иностранной разведки пробрался в лес, где его заметил лейтенант Пинчук, — с неба? Но ни в ту ночь, ни в предыдущие появления неизвестных самолетов над нашей территорией не отмечалось. И все-таки факт оставался фактом — чужие люди проникли на советскую землю, и именно в районе Пореченска. Каким же образом? Пограничники пытались пройти по предполагаемому следу, однако это ни к чему не привело: ясно различимых на местности следов было обнаружено не так уж много, а собака оказалась бесполезной — обувь нарушителей границы, видимо, была обработана химикалиями. Так поиски вроде бы зашли в тупик. Генерал Тарханов решил послать в Пореченск одного из своих офицеров. Выбор Тарханова пал на капитана Пчелина.
Среднего роста, крепкого сложения, кареглазый, русоволосый молодой человек, Пчелин сравнительно немного еще прослужил в КГБ. Он пришел в органы сразу же после окончания вуза с мечтами, свойственными хорошим юношам, желая всего себя отдать делу борьбы с врагами Родины, с пламенной любовью к заветам Дзержинского, понимая требования, которые предъявляются к службе государственной безопасности. Было в Пчелине то, что особенно нравилось генералу Тарханову в его сотрудниках: наряду с высокой бдительностью и способностями контрразведчика крепко развитое чувство заботы о советском человеке, гуманность и органический дар воспитателя. Чекист-воспитатель! Человек, призванный не только карать, но и заниматься «профилактикой», заботливо предупреждать некоторых неопытных и чрезмерно наивных советских людей о грозящей им опасности попасть в лапы замаскировавшихся иностранных шпионов. Не всегда нужно ждать, пока человек незаметно для себя окончательно запутается и попадет в хитро расставленные вражеские сети, порой имеется возможность вовремя вмешаться в развитие событий и спасти человека от гибели, позора и преступлений. Пчелин был горячим сторонником такой «профилактики». Но не только это определило в данном случае выбор генерала Тарханова, — в молодом чекисте имелись как раз те качества, которые при выполнении предстоящего задания могли весьма пригодиться: отличался он наблюдательностью, терпением и склонностью к анализу, которую его товарищи по работе иногда дружески вышучивали как неуместную тягу к «философствованию».
