Кажется, она поняла, что несколько перестаралась, говоря о «гениальных озарениях». Но взятый тон не позволял ей резко менять характер разговора. Поэтому она, глядя на свои папки, только спросила:
— У вас есть какие-нибудь новые сведения насчет убийства Мурсаева?
Он чуть заколебался. Рассказать ей о своей поездке в Сыктывкар, о десяти процентах, которые Мурсаев отчислял в офшорные зоны? Рассказать об интригах Мясникова? Но что это дает следователю? Она и без того заморочена всеми этими акциями и офшорными компаниями. В конце концов она может и сама все узнать, если захочет расследовать в том числе и убийство Юрия Авдеечева. А если не захочет, значит, ей и не нужно узнавать об этом.
— У меня ничего нет, — ответил Дронго.
— Не хотите говорить, — по-своему поняла она его колебания, — как вам будет угодно. В любом случае мне нужно будет узнать, кто избил Головина и с кем конкретно вы беседовали. Очевидно, эти люди, которые запрещали вам вести свое расследование, могут иметь непосредственное отношение и к убийству несчастной женщины.
Он хотел возразить, что она была не такая несчастная. Но возражать имело смысл другому следователю. Вообще на тему «несчастливых женщин» не следовало говорить в присутствии женщины, которая в двадцать девять лет все еще одна…
— Если бы я знал, кто именно мне угрожал, — пожал он плечами, — они просто предупредили меня, что мне не стоит проводить это расследование. Кстати, и в этом случае пострадал только Головин. Это через него мне угрожали.
— Опять эта фамилия, — усмехнулась она, — я думаю, что мы будем с ним еще работать.
— Не сомневаюсь, — ответил он. И в этих словах снова был намек на ее решительность. И на ее безжалостность. Она поняла их именно так. И он понял, что она поняла совсем не то, что имел он в виду. Но ничего исправить было невозможно.
— Дайте ваш пропуск, — невозмутимо сказала она, заканчивая разговор.
Он протянул пропуск. Она поставила время, число, расписалась.
— Нужно будет поставить печать, — напомнила она.
— Я знаю, — печально сказал Дронго.
Он поднялся. Разговора не получалось. И не могло получиться. Но теперь он знал самое важное. Часть акций была у клуба «Орфей». Того самого клуба, где познакомились Мурсаев и его будущая жена. Кажется, он давно должен был побывать в этом клубе.
— До свидания, — сказал Дронго, не протягивая руки. Она взглянула на него молча. Но когда он дошел до дверей, она вдруг спросила:
— Почему вы мне не позвонили тогда?
Он обернулся. Сейчас ее светлые глаза обретали прежний цвет.
— Не знаю, — растерянно ответил Дронго, — я вообще никогда не звоню женщинам. Может быть, это мой самый большой недостаток.
Она нахмурилась:
— Вы всем так говорите?
— Только тем, перед кем чувствую необходимость оправдываться, — честно ответил Дронго.
На этот раз она улыбнулась.
— Будьте осторожны, — напомнила Линовицкая, — это вам не частные дела Халуповича. В эти преступления могут быть втянуты очень влиятельные люди.
— Учту, — кивнул он.
— И еще, — сказала она на прощание, — вы, наверно, думаете, что я отправила тогда девочку в колонию? Но я добилась, чтобы она осталась в городе. Мы нашли ее родственницу, двоюродную сестру бабушки, у которой она поселилась. А Халупович тогда выделил им деньги. Вы были обо мне слишком плохого мнения.
— Я не сомневался, что вы так и сделаете, — сказал Дронго, — полагаю, что вы не успели еще сменить номер своего телефона и после расследования разрешите мне вам позвонить? До свидания.
Когда он закрыл дверь за собой, она улыбнулась. Ей нравился этот независимый и такой не похожий ни на кого мужчина.
Клуб «Орфей» был одним из тех заведений, которые возникли в Москве в начале девяностых, когда новая жизнь казалась такой заманчивой, а богатые люди, появившиеся неизвестно откуда и не признававшие кредитных карточек, расплачивались пачками наличных долларов. Тогда в клубе танцевали голые стриптизерки, появлялись мордастые богачи в красных пиджаках с лоснящимися лицами и вороватые чиновники, делавшие деньги, которые совсем недавно им и не снились. На улице первых ждали бритоголовые охранники в спортивных костюмах, а вторые садились в советские машины, которые довольно скоро были заменены на «Мерседесы» и «БМВ» последних моделей.
Постепенно все менялось. Исчезли охранники в спортивных костюмах, и их места заняли бывшие сотрудники спецслужб, одетые в традиционно темные костюмы и отличавшиеся от прежних телохранителей одной важной особенностью: гораздо более осмысленными взглядами. Затем постепенно исчезли красные пиджаки. Чиновники исчезли еще раньше. На их местах появились молодые люди, одетые в дорогие, но не очень эффектные костюмы. Вместо наличных денег гости начали расплачиваться кредитными карточками. А вместо стриптизерок в клубе начали появляться популярные певцы и певицы. В общем, из обычного ночного притона начала девяностых с его атрибутами — паханами, новыми миллионерами, голыми девушками, обычными разборками «Орфей» превратился в респектабельное заведение, куда пускали лишь членов клуба, уже успевших внести достаточно высокий взнос. Теперь здесь нельзя было увидеть обычных проституток с улицы, которым платили от пятидесяти до ста долларов за час. Если проститутки и появлялись в клубе, то только в сопровождении мужчин, а их «услуги» стоили гораздо больше годовой зарплаты обычного российского служащего.
Дронго и Кружков приехали в клуб к семи часам вечера, когда обычные клиенты только собирались. На входе их остановили двое охранников. Гости любезно сообщили, что являются друзьями Павла Головина и хотят увидеться с руководителем клуба. Дронго уже узнал от Кружкова, что директором-распорядителем клуба был некто Юрий Мальгасаров, который работал в «Орфее» уже больше четырех лет.
Имя Головина подействовало, и гостей пропустили в здание клуба. Охранник провел их в кабинет директора. Мальгасаров оказался мужчиной невысокого роста с непропорционально большой головой и длинными, вытянутыми руками. Ему было чуть больше пятидесяти. Одетый в светло-синий костюм, он носил широкие, весьма элегантные галстуки фирмы «Леонардо», которые стоили около двухсот долларов и отличались буйной расцветкой. Энергично пожав руки гостям, он пригласил их разместиться на синем кожаном диване, стоявшем в его кабинете, а сам уселся в другое кресло, которое было немного выше дивана. И таким образом Мальгасаров был на одном уровне со своими гостями.
Попросив секретаря принести гостям кофе, он любезно улыбнулся. За годы, проведенные в клубе, он научился радоваться появлению любых гостей, понимая, как важно поддерживать имидж респектабельного заведения, в котором бывают политики, бизнесмены, журналисты и звезды шоу-бизнеса и где не должно быть обычных бандитских разборок, продажи наркотиков и дешевых проституток. Хотя вообще-то все это было, но в закамуфлированной форме. «Орфей» часто посещали и некоторые руководители правоохранительных органов, в том числе один заместитель министра обороны и один заместитель генерального прокурора страны. А имея столь влиятельных клиентов, клуб мог работать, не опасаясь милицейских проверок и облав. К тому же в местном управлении милиции прекрасно знали, кто составляет основную массу клиентов клуба, и поэтому не старались проявлять ретивость в отношении именно «Орфея».
Секретарем Мальгасарова оказалась девушка лет двадцати. Высокого роста, с широко расставленными голубыми глазами, она была похожа на фотомодель. Дронго уже давно обратил внимание на эту особенность. Чем ниже и некрасивее был начальник, тем выше и симпатичнее у него была секретарь. Недостатки руководителя подсознательно компенсировались очевидными достоинствами его секретаря.
— Мне сказали, что вы были другом Паши, — переспросил Мальгасаров, — но мы, кажется, не были с вами знакомы.
— Да, — согласился Дронго, — я только недавно с ним подружился. Мы были знакомы и с Аллой.
— Бедная Аллочка, — вздохнул Мальгасаров, — она была такой простодушной, такой доверчивой. Всем верила, абсолютно всем. Как могло так получиться, что ее убили, сам не понимаю. Как вас зовут? Она мне не говорила, что у нее был такой друг.
— Мы бывали у нее дома, — сообщил Дронго, — это мой друг Леонид Кружков, а я Дронго.
— Не может быть, — радостно воскликнул Мальгасаров, — вы тот самый Дронго, о котором мне говорил Паша? Конечно, я о вас слышал. Он мне рассказывал, что вы приходили к Аллочке. У него, кажется, даже были неприятности из-за вас.
«Этот Головин вдобавок к своим недостаткам еще и болтун», — недовольно подумал Дронго.
— Были, — кивнул Дронго, — но мне кажется, что сейчас у него еще более крупные неприятности.
— Как ужасно, — вздохнул Мальгасаров, и его крупные глаза изобразили скорбь, — его арестовали за убийство Аллочки. Это такая глупость. Они были друзьями столько лет.
