Я напряженно искала его глазами, но его – увы! – не было; улица Рю д'Олянд, слабо освещенная редкими газовыми фонарями, была пустынна. Ее высокие темные дома с наглухо закрытыми окнами, напоминавшими глаза мертвецов, выглядели угрюмо и неприветливо…
Когда я играю в театре, мои ворота уже с вечера запираются на замок. Однако у Марианны был с собой ключ от садовой калитки, и мы с ней вошли во двор. Я не хотела беспокоить старого Анри, который обычно дожидается меня, сидя на скамейке возле дома; он был глуховат и часто не мог расслышать звонок.
…Иногда, вернувшись домой, я восхищаюсь своим двухэтажным коттэджем и небольшим, но очаровательным садиком, где в хорошую погоду так приятно отдохнуть после нескольких часов напряженной работы в театре. Но на этот раз, хотя приветливый огонек, как всегда, светился в окнах моей гостиной, это место показалось мне невыразимо тоскливым. В саду после затяжных весенних дождей от земли шел душный, сырой, затхлый запах, и я вдруг почувствовала, что разлюбила этот «райский уголок», хотя сама выбрала его по своему вкусу.
Не удивительно (подумала я), что это тихое, уединенное местечко долго не могло найти покупателя. Когда-то здесь было совершено злодейское убийство, после чего дом и участок несколько лет были необитаемы. Я приобрела их года три назад, когда была лишь «восходящей звездой» и не имела своего театра. Тогда я не боялась покойника, дух которого, как поговаривали, иногда появляется в этом доме и бродит по комнатам. Напротив, подобные рассказы сделали для меня это место еще более привлекательным.
«Иметь замок с собственным привидением, – смеялась я, – считается в Англии признаком аристократичности и хорошего тона».
Но сейчас мне было неприятно думать о таких вещах: события минувшего дня и безмолвная непогожая ночь настроили меня тревожно.
«Уж не привидение ли принесло мне несчастье? – подумалось мне. – Может быть, сегодня как раз годовщина того кровавого преступления, и тень покойника явится ко мне среди ночи? По рассказам, убийство произошло именно в такую отвратительную ненастную полночь…»
Я вошла с Марианной в прихожую, где Анри, худой и сморщенный, как зимнее яблоко, дремал у дверей в расчете услышать, когда подъедет моя коляска. Он вскочил на ноги, мигая и щурясь, как делал это всегда раньше и как будет делать впредь, если моя жизнь будет течь по-старому. Он выразил сожаление, что не услышал мадемуазель. Не желает ли мадемуазель поужинать?
Нет, мадемуазель не желала ужинать. Ей ничего не нужно, и Анри может идти спать.
– Благодарю, мадемуазель. Я пойду, только запру дверь в доме.
– Не надо, я не хочу запираться, – сказала я. – Я немного почитаю, может быть, даже открою окна – тут жарко и душно…
– Визитер, которого ждет мадемуазель, так и не приходил.
– Если он придет, Марианна или я впустим его. Иди! Когда он ушел, я сказала Марианне, что она тоже может идти. Когда человек, которого я жду, позвонит, я сама выйду к нему; это мой хороший старый друг, мистер Ивор Дантес, его Марианна должна помнить по Лондону. Ему нужно видеть меня по очень важному делу, которое займет всего несколько минут; возможно, он даже не зайдет в дом. Когда входной звонок зазвонит, я отопру калитку, поговорю с мистером Дандесом в саду, а потом отпущу его. Так что пусть Марианна не беспокоится и ложится спать.
– Я не хочу ложиться спать, – возразила Марианна. – И не смогу отдохнуть как следует, пока мне не будет позволено раздеть мадемуазель и уложить ее в постель. Мосье Дандес сегодня наверняка не придет, уже поздно. Гляньте-ка на часы!
– Ну тогда ступай в свою комнату и посиди там; я позвоню тебе, если будет нужно, – ответила я. – Долго ждать я не стану, придет он или не придет…
– Предположим, входной звонок зазвонит, и мадемуазель выйдет, а это окажется не мосье, которого она ждет, а совсем другая особа… которую она не желала бы впустить?
Я поняла, о ком она подумала. – Не бойся, Марианна. Не бойся ничего, все будет хорошо.
Она помогла мне снять пальто, взяла мою ювелирную шкатулку и неохотно пошла с ней наверх.
Я вошла в освещенную гостиную, которая после уличной непогоды выглядела очень уютно. Вся она утопала в цветах (подарки поклонников), воздух был насыщен их ароматом, на стенах висели картины в золоченых рамах, вся мебель, в стиле Людовика XV, была роскошна; я подбирала обстановку по своему вкусу, не гоняясь за модой, стараясь приобрести изящные, красивые вещи в антикварных лавках или на случайных аукционах.
Мои мрачные мысли немного рассеялись, когда я очутилась в этой привычной обстановке. Я бросилась на свою любимую персидскую софу, взяла в руки книгу, но читать не могла и через минуту вскочила, выключила верхний свет и стала расхаживать по комнате, то и дело поглядывая на большие часы, сверяя их с моими наручными и удивляясь, что могло случиться? Была уже половина первого. Почему же Ивор, такой аккуратный человек, не сдержал своего обещания прийти ровно в двенадцать часов?..
Конечно, его могли задержать сотни разных безобидных причин, но сейчас я думала только об одной – самой худшей, и довела себя чуть ли не до сумасшествия.
В дополнение к моим дурным предчувствиям я внезапно услыхала совсем близко от себя шорох, а затем чьи-то осторожные шаги и снова вспомнила о привидении – окровавленном трупе, который беспокойно бродит по дому в темные, безлунные ночи. Галлюцинация? Нет, я вполне отчетливо расслышала слабый скрип половиц: кто-то крался ко мне!
Шаги все приближались, приближались… а потом вдруг стали удаляться. Я еще не успела по-настоящему испугаться, когда сообразила, что звуки эти доносятся сверху, из комнаты Марианны: наверное, она как и я, расхаживает сейчас по комнате взад и вперед, ожидая моего звонка…
Я посмеялась над этими ночными страхами, но, собственно говоря, все это было не так уж смешно: за последнее время я стала чересчур нервной, мнительной, вздрагивала от каждого шороха. Неужели меня так сильно напугала угроза графа Орловского? «Берегитесь, Максина!» Своим тоном он дал мне понять, что угроза эта нешуточная и таит в себе нечто зловещее. Почему он дважды намекнул на Германию?!..
Ах да, Германия!
События минувших дней всплыли в моей памяти, как иногда затопленное бревно, долго лежавшее на дне, вдруг всплывает на поверхность.
…Это произошло несколько лет назад. Тогда я была ангажирована парижским антрепренером Жаком Тибо. Наш театр целых полтора месяца гастролировал в Берлине, где мною увлекся уже немолодой генерал фон Бухгольц, крупный военный специалист, заместитель начальника штаба германских артиллерийских войск. Я произвела на него неотразимое впечатление, по его словам, «взяла его в плен». Конечно, я воспользовалась этим и постаралась очаровать его еще больше. Все свободное время мы проводили вместе, встречаясь почти ежедневно.
Мы совершали прогулки верхом (у генерала была отличная конюшня), катались на его собственной яхте по рекам Шпрее и Хафелю, посещали шикарнейшие рестораны, где он всегда заказывал отдельный кабинет.
– Мы с вами должны быть отрезаны от всего мира! – говорил он.
Оставаясь наедине со мной, седоусый генерал переживал вторую молодость: изливался в любовных речах, нежно целовал мои руки, плечи, шею, сулил золотые горы… но мне от него нужно было только одно… Мы, конечно, выпивали: он – значительно больше положенного (к этому поощряла его я, хотя сама едва прикасалась к бокалу губами). В такой интимной, откровенной обстановке у него развязывался язык, и я осторожно направляла разговор на интересующие меня темы, выведывая важную информацию. Безусловно, я не записывала ничего: моя отличная память заменяла мне блокнот.
Я внимательно слушала, как подвыпивший генерал, с присущей всем швабам хвастливостью, описывает мне новейшие виды германского вооружения и места их сосредоточения. Считая меня француженкой, он обрушивался нападками на англичан – извечных врагов Германии; стуча кулаком по столу, он грозил, что «Большая Берта»[14] разгромит Лондон, а доблестные германские войска сотрут Британию с карты Европы. При этом он намекал, что Германия активно готовится к войне…
Кончилось это тем, что на поведение фон Бухгольца обратили внимание высшие военные круги, особенно когда он пригласил меня на раут в военное министерство, а я имела глупость пойти туда. Думаю, его заподозрили в разглашении военной тайны, и тогда немецкая контрразведка заинтересовалась мною. Меня, очевидно, решили «обезвредить», не дать мне возможности использовать собранную информацию; для этого избрали простейший способ – «дорожная авария», в которой погиб шофер, а я уцелела лишь по счастливой случайности.
В мире шпионажа всегда существовала неразборчивость в средствах для достижения цели, и жизнь агента расценивается не дороже пистолетной пули…
Об аварии в газетах было помещено несколько строк в разделе «Происшествия», а днями позже появилось сообщение германского военного ведомства о том, что «наш заслуженный ветеран, генерал фон Бухгольц, занимавший высокий пост в руководстве вооруженными силами, ушел по болезни в отставку»…
