Марко выдержал паузу, двинулся вслед за пожилым джентльменом и, решив, что слова сложились у него в голове, сказал:
– Buon giorno, scusi[16].
Старик остановился, и на мгновение могло показаться, что сейчас он поднимет свою палку и треснет Марко по голове. Он почему-то не ответил обычным «buon giorno».
– Dov'e ha comprato questo giornale? – Где вы купили эту газету?
Старик посмотрел на газету так, словно это была контрабанда, и поднял глаза на Марко с таким видом, будто тот его оскорбил. Он мотнул головой влево и сказал что-то вроде «вон там». На этом беседа и закончилась. Когда старик проковылял на достаточное расстояние, Эрманно возник рядом и спросил по-английски:
– Разговор не очень-то получился, правда?
– Ничего не вышло.
Они зашли в крошечное кафе, где Марко заказал себе только эспрессо. Эрманно такая простота не устраивала, он захотел обычного кофе с сахаром, но без сливок, и маленькое вишневое пирожное и заставил Марко все это заказать. Эрманно выложил на стол несколько купюр евро разного достоинства, а также монеты по пятьдесят центов и одному евро, и они принялись тренироваться в счете. Потом он решил, что хочет еще чашку кофе, на этот раз без сахара, но с капелькой сливок. Марко взял два евро и принес кофе, затем пересчитал сдачу.
Вскоре они снова вышли на улицу и двинулись по Сан-Витале, одной из главных улиц университетского городка, с крытыми галереями вдоль тротуаров по обеим сторонам и тысячами студентов, спешивших на занятия. Улица была буквально запружена велосипедами – явно самый удобный здесь способ передвижения. Эрманно, по его словам, три года учился в Болонье, хотя Марко с недоверием относился к тому, что слышал от своего учителя, а также от своего куратора Луиджи.
– Это площадь Верди. – Эрманно кивком указал на маленькую площадь, где собиралась какая-то демонстрация протеста. Длинноволосый реликт семидесятых годов прилаживал микрофон, явно намереваясь гневно заклеймить американские злодеяния в какой-то точке мира. Его сторонники начали разворачивать большой, кое-как сляпанный транспарант с лозунгом, понять который оказался не в состоянии даже Эрманно. Но протестующие собрались слишком рано. Студенты протирали заспанные глаза и думали лишь о том, как бы не опоздать в аудитории.
– Против чего они выступают? – спросил Марко, когда они поравнялись с этой группой.
– Я не очень понимаю. Это как-то связано со Всемирным банком. Здесь вечно демонстрации.
Они пошли дальше, влившись в толпу молодежи, с трудом пробираясь вперед в общем направлении к il centro – центру города.
Луиджи встретил их для ленча у ресторана «Тестерино», рядом с университетом. Учитывая, что счета оплачивались американскими налогоплательщиками, он заказывал много, не придавая внимания ценам. Эрманно, нищий студент, ощущал некоторую неловкость от подобной расточительности, но, будучи итальянцем, не без удовольствия предавался долгому застолью. Еда заняла два часа, и при этом не было произнесено ни слова по-английски. Итальянские фразы текли неторопливо, методично и часто произносились повторно без единой уступки английскому. Марко было нелегко наслаждаться едой, когда мозги его постоянно были заняты тем, чтобы ухватить смысл, хорошенько его понять и составить ответ на обращенные к нему слова. Очень часто фраза как бы пролетала мимо, только одно-два слова в ней казались узнаваемыми, и тут же она перекрывалась следующей. А двое его приятелей болтали отнюдь не ради собственного удовольствия. Если они улавливали хотя бы малейший намек на то, что Марко не слушает, что он просто для вида кивает, – чтобы они продолжали говорить, пока он прожевывает очередной кусок, – они тут же резко обрывали разговор на полуслове и спрашивали: «Che cosa ho detto?»[17].
Марко несколько секунд продолжал жевать, выигрывая время и думая – по-итальянски, черт его дери, этот язык! – как бы слезть с крючка. Он учился слушать, стараясь схватывать ключевые слова. Оба его друга много раз повторяли, что он всегда будет понимать гораздо больше, чем сможет сказать.
Выручала еда. Ему разъяснили важнейшее различие между тортеллини (макароны со свининой) и тортеллони (более крупные макароны с сыром рикотта). Шеф-повар, поняв, что Марко канадец, очень искренне интересующийся болонской кухней, настоял на том, чтобы он попробовал оба эти блюда. Луиджи, как обычно, пояснил, что это не имеющее себе равных творение великих болонских поваров.
Марко работал челюстями, старательно отдавая должное этой вкуснятине и таким образом уклоняясь от разговора по-итальянски.
Через два часа он потребовал сделать перерыв, допил вторую чашку эспрессо и попрощался. Марко расстался с сотрапезниками у входа в ресторан и ушел побродить, а в ушах у него звенело от тяжких гастрономических и филологических испытаний.
* * *
Он дважды описал круг, свернув с улицы Риццоли. Затем проделал это еще раз, чтобы убедиться, что за ним нет хвоста. Длинные крытые галереи служили идеальным укрытием. Когда появились группы студентов, он перешел на другую сторону улицы Верди, где протесты против Всемирного банка уступили место истерической речи, и Марко на минуту почувствовал себя счастливым оттого, что не понимает по-итальянски. Он остановился у дома 22 по улице Замбони и снова посмотрел на массивную деревянную дверь, за которой располагался юридический факультет. Вошел, старательно делая вид, что он здесь свой. Никакого указателя на глаза не попалось, только студенческий бюллетень, в котором предлагались квартиры внаем, книги, знакомства и все прочее, в том числе летняя учебная программа в юридической школе в Уэйк-Форресте, штат Северная Каролина.
Дальше по коридору оказался выход в открытый внутренний двор, где студенты бродили, болтали по мобильникам, курили в ожидании следующего учебного часа.
Его внимание привлекла лестница слева. Он поднялся на третий этаж, где наконец-то увидел некое подобие указателя. Он понял слово «uffici» и, миновав две аудитории, нашел дальше по коридору кабинеты профессоров. На большинстве дверей были таблички с фамилиями, на некоторых – нет. Последний кабинет принадлежал Рудольфу Висковичу, это было единственное иностранное имя из тех, что он увидел. Марко постучал, но ему никто не ответил. Он повернул дверную ручку, но дверь была заперта. Он быстро достал из кармана пальто листок бумаги, который захватил в гостинице «Кампеоль» в Тревизо, и набросал записку:
Дорогой Рудольф, прогуливаясь по университетскому городку, я наткнулся на ваш факультет, и мне захотелось поприветствовать вас. Быть может, мне удастся увидеться с вами в баре «Фонтана». Мне доставила удовольствие наша вчерашняя беседа. Так приятно время от времени услышать английскую речь.
Ваш канадский друг Марко Лаццери.
Он просунул записку под дверь и спустился по лестнице с группой студентов. Снова оказавшись на улице Замбони, он побрел по ней без всякой определенной цели. Остановился, купил мороженое и медленно побрел к гостинице. В его крохотной комнате было чересчур холодно, в ней не хотелось даже прилечь и вздремнуть. Он решил завтра же выразить недовольство куратору. Ленч стоил больше, чем платили за три дня проживания в его гостиничном номере. Бесспорно, Луиджи и те, кто стоял над ним, могли бы подыскать жилье для Марко поприличнее.
Марко медленно побрел по направлению к дому Эрманно: близилось время дневного урока в крохотной квартирке, размером не превышавшей стенной шкаф.
* * *
Луиджи терпеливо ждал прибытия на болонский вокзал Сентрале безостановочного экспресса «Евростар» из Милана. На вокзале было тихо и безлюдно, царило затишье, предшествующее пятичасовой суматохе. В 15.35, точно по расписанию, обтекаемая торпеда подкатила к перрону на минутную остановку, и из вагона вышел Уайтекер.
Поскольку этот человек никогда не улыбался, они лишь сухо поздоровались, пожав друг другу руки, и направились к «фиату» Луиджи.
– Как наш мальчик? – спросил Уайтекер, захлопывая дверцу.
– Неплохо, – сказал Луиджи, завел двигатель и тронулся с места. – Усердно учится. Других занятий у него в общем-то нет.
– Держится поблизости?
– Да. Любит бродить по городу, но далеко не уходит. К тому же у него нет денег.
– И не давайте их ему. Делает успехи в итальянском?
– Продвигается довольно быстро. – Они выехали на широкую улицу Независимости, по которой двинулись на юг, к центру города. – Целеустремленности ему не занимать.
– Напуган?
– Думаю, да.
– Он умен и к тому же прирожденный манипулятор. Помните об этом, Луиджи. И будучи человеком умным, он сильно напуган. Он знает, что опасность рядом.
– Я рассказал ему про Крица.
– И?..
– Он пришел в ужас.
– Значит, испугался?
– Думаю, да. Кто прикончил Крица?
– Полагаю, что мы, но кто знает? Надежная квартира для него готова?
