— Хорошо. Скажите Рене, чтобы подал машину. Я скоро спущусь.
Женщина вышла. Женевьева слегка тронула помадой губы, застыла на минуту в нерешительности, потом добавила помады, вспомнив, что говорил ей Мишель в Холодной гавани. Она быстро оделась — белье, чулки, комбинация, блузка, юбка — одежда Анн-Мари. По мере того как она одевалась, ей все больше казалось, что она перестает быть собой.
Ей не стало страшно, когда она надела жакет сестры и посмотрелась в зеркало, наоборот, она ощутила холодное восхищение. Правда состояла в том, что все это шло ей и она знала это. Женевьева защелкнула чемодан, накинула на плечи плащ с капюшоном и вышла. Она обнаружила Анри Дюбуа на кухне рядом с женой. Это был маленький человек с желтоватым лицом, внешне совсем незаметный, последний, кого можно было заподозрить в подпольной деятельности.
— Рене подгоняет машину, ма-амзель.
Она достала из сумочки серебряную зажигалку и "Житан".
— Снесите вниз мои вещи.
— Да, ма-амзель.
Он вышел. Женевьева закурила и подошла к окну, чувствуя на себе взгляд мадам Дюбуа, жесткий, не приемлющий ее, но это не имело значения. Ничто теперь не имело значения, кроме работы, ее работы.
"Роллс-ройс" появился в проеме ворот одного из складов и подъехал к дому. Рене вышел, и Женевьева открыла дверь. Он стоял внизу у лестницы, одетый в форму шофера, и с восхищением смотрел на нее. Затем открыл перед ней дверцу машины, и она села на заднее сиденье.
Появился Дюбуа с чемоданами. Он положил их в багажник, обошел машину и заглянул в окно, пока Рене устраивался за рулем.
— Не соблаговолите ли передать мое глубочайшее уважение графине, ма-амзель?
Женевьева не ответила, просто подняла стекло и похлопала Рене по плечу. Когда они выехали со двора, она обратила внимание на глаза Рене, следившие за ней с выражением застывшего в глубине страха.
"Только теперь все и начинается по-настоящему", — подумала она, откинулась на спинку, полная горделивого вдохновения, и достала сигарету.
По мере того как они приближались к замку, пейзаж вокруг становился все более знакомым, зеленые поля и лес, слева горы со снежными вершинами, река, блестящая в лучах раннего солнца внизу в долине. Пастух в овечьем полушубке гнал свое стадо по склону холма.
— Холмы детства, Рене. Ничего не изменилось.
— О, все, ма-амзель.
Конечно, он был прав. Она запахнула плащ, потому что было довольно холодно. Они спустились к маленькой деревне, которая называлась Пуажо, она вдруг это вспомнила.
Женевьева наклонилась вперед.
— Когда мы были детьми, вы обычно останавливали машину здесь, у кафе на площади, чтобы мы могли поесть мороженого. Им управляли старина Дантон с дочерью. Он все еще здесь?
— Его расстреляли в прошлом году за то, что боши называют "террористической деятельностью". Его дочь в тюрьме в Амьене. Недвижимость конфисковали, а потом продали. Ее купил Комбу.
— Папаша Комбу? Но я не понимаю…
— Все просто. Как многие другие, он сотрудничает с ними и по ходу дела урывает кусок и для себя. Они питаются телом Франции, такие, как он. Как я уже сказал, ма-амзель, здесь все изменилось.
На полях работали женщины, но, когда они проезжали по деревне, улицы показались Женевьеве странно пустынными.
— Не очень-то много людей вокруг.
— Самых крепких отправили в трудовые лагеря в Германию. На фермах работают женщины. Они бы забрали и такого старого пса, как я, с одним глазом и все такое прочее, если бы не графиня.
— И она ничего не смогла сделать для остальных?
— Она делает все, что может, ма-амзель, но во Франции сегодня это очень трудно. Да вы сами почувствуете это очень быстро.
Они проехали поворот дороги и тут же увидели черный «мерседес» у бровки. Капот был поднят, солдат ковырялся в моторе. Рядом с ним стоял офицер и курил сигарету.
— Господи Боже, это Райсшлингер, — пробормотал Рене, когда офицер повернулся и поднял руку. — Что мне делать?
— Остановиться, конечно, — спокойно ответила Женевьева.
— Анн-Мари к нему ничего не испытывает, кроме презрения, ма-амзель, и не скрывает этого.
— А он заводится от этого еще больше?
— Именно так.
— Хорошо. Посмотрим, как я справлюсь, ладно?
Женевьева открыла сумочку, достала вальтер, который ей дал Крэйг, и сунула его в правый карман пиджака. Машина медленно остановилась, и, когда Райсшлингер подошел, Женевьева опустила стекло.
Он выглядел точно так же, как на фотографии. Светлые волосы, узкие глаза под тульей фуражки, злобное лицо, так что мундир СС ничего не добавлял к его внешнему виду. Он улыбался, и от этого выглядел еще более неприятным, чем обычно.
— Мадемуазель Треванс, мне очень повезло, — сказал он по-французски.
— Разве? — холодно бросила Женевьева. Он указал на свою машину.
— Топливный насос барахлит, и этот никудышный шофер никак не может его исправить.
— Ну и?.. — продолжила вошедшая в роль Женевьева.
— В этих обстоятельствах мне остается только просить вас подвезти меня.
Она выдержала паузу, и просьба Райсшлингера повисла в воздухе, отчего его желтоватые щеки начали медленно наливаться краской, потом небрежно бросила:
— Что ж, представитель расы господ показал свою власть. Что мне остается, кроме как сказать "да"?
Она откинулась назад и подняла стекло. Райсшлингер бегом обогнул машину, вскарабкался на сиденье рядом с ней, и Рене тронул машину с места.
Она достала новую сигарету, и Райсшлингер с готовностью щелкнул зажигалкой.
— Полагаю, вы хорошо провели время в Париже? — Его французский был бы даже неплох, если бы не ужасный акцент.
— Не очень хорошо, — ответила она. — Обслуживание теперь отвратительное, и потом кто-нибудь все время останавливает вас и обыскивает, что очень неприятно. Как будто вам, солдатам, все время нужно во что-то играть.
— Ма-амзель, смею вас уверить, это действительно необходимо. Мои товарищи по СС в Париже добились серьезных успехов, выслеживая террористов.
— Неужели? Так почему же все эти солдаты до сих пор так и не справились с движением Сопротивления?
— Вы не понимаете наших трудностей.
— Сказать по правде, мне и не хочется в них разбираться. Неинтересно.
Он явно разозлился, но она наградила его одной из тех очаровательных улыбок, которыми славилась ее сестра, и обрадовалась, увидев, как он проглотил грубость, готовую сорваться с языка.
— Как там генерал? — спросила она. — Здоров, я надеюсь?
— Да, насколько мне известно.
— А майор Прим?
— Штандартенфюрер со вчерашнего дня.
— Полковник? Вот это мило, — рассмеялась она. — Он относится к себе слишком серьезно, но профессионал, это следует признать.
Райсшлингер помрачнел.
— Если кто-то другой делает за него основную работу. — Раздражение сделало его несдержанным.
— Да, вам это, должно быть, сильно досаждает. Почему бы вам не попросить другое назначение? Сдается мне, что Россия очень подошла бы. Много чести и славы сколько угодно!
Она наслаждалась, чувствуя, что действовала в нужной тональности, потому что Райсшлингер, безусловно, принял ее за Анн-Мари Треванс. Ей казалось теперь, что встреча с ним — самая большая удача.
— Я с радостью отправлюсь туда, куда фюрер захочет послать меня, — ответил напыщенно Райсшлингер.
В этот момент Рене был вынужден бросить машину в сторону, чтобы не задавить женщину, которая вела вдоль дороги корову на привязи. Женевьеву отбросило в угол, Райсшлингера прижало к ней, и она вдруг почувствовала его руку на своем колене.
— С вами все в порядке, ма-амзель? — Его голос охрип, рука крепче сжала колено.
Она холодно произнесла:
— Будьте любезны, уберите руку, Райсшлингер, иначе я буду вынуждена высадить вас из машины.
Они подъезжали к поселку Довиньи, и Рене, почувствовав напряженность, направил машину к обочине. Райсшлингер, который зашел уже слишком далеко, чтобы так просто остановиться, сдвинул руку еще выше.
— Что вы о себе воображаете? — спросил он развязным тоном. — Неужели я так уж плох, а? Я покажу вам, что как мужчина я ничуть не хуже вашего Прима, в любой день недели.
— Ничего вы никому не докажете, — ответила она. — Полковник — джентльмен. Честно говоря, Райсшлингер, как мужчина вы уступаете даже мне.
— Ты, надменная сука! Я тебе покажу…
— Ничего ты не покажешь… — Она рывком вытащила из кармана вальтер, плавным движением, как учил Крэйг, сняла его с предохранителя и сунула дуло пистолета ему в бок. — Вон из машины!
Машина остановилась, Рене заглушил двигатель. Райсшлингер отшатнулся от нее, выпучив от страха глаза, судорожно открыл дверь и вывалился из машины. Женевьева захлопнула дверцу, и Рене быстро нажал на газ. Она оглянулась и увидела Райсшлингера, стоявшего на обочине и выглядевшего очень беспомощно.
