— Вы хотите сказать, что КГБ специально держит его в пределах нашего внимания, чтобы провести какую-то операцию? — понял Эшби.
— В этом я убежден. И, наконец, самое важное вчера в Берлин прилетел генерал Дроздов. Это тот самый генерал, который четыре года возглавлял резидентуру советской разведки в Нью-Йорке[4]. Наш агент сидит в аэропорту Восточного Берлина и фиксирует всех проходящих через ВИЛ пассажиров.
Я думаю, генерал Дроздов не стал бы просто так лететь в Берлин.
— Интересная информация, — нахмурился Эшби, — надеюсь, ваши агенты сопровождают мистера Кемаля Аслана в его поездке в Берлин.
— Конечно. Они встретили его в Мюнхене и теперь едут вместе с ним в Берлин. Но я опять повторяю свой вопрос — к чему такой сложный маршрут? Почему в Берлин прилетел генерал Дроздов? Какую операцию решили провести на этот раз русские? Почему они просто не отзывают своего агента? Только из-за денег? Или кроме денег имеются и другие мотивы? Тогда какие? Думаю, здесь есть и еще какой-то неизвестный нам, не учтенный нами фактор.
Тернер тихо сказал сидевшему рядом Райту:
— Кажется, нам придется снова лететь в Европу.
— Что вы предлагаете? — спросил Эшби. Как опытный профессионал он понял, что Берден драв. Милт слишком долго занимался советской разведкой, чтобы ошибаться.
— Во-первых, по-прежнему вести мистера Кемаля Аслана. Во-вторых, под любым предлогом начать проверку активов и акций его компаний, заморозив на два-три дня продвижение его денег по различным счетам. Конечно, не по текущим, платежи остановить нельзя, но по основным средствам проконтролировать, куда именно они идут, мы сумеем. И наконец, мне кажется самым важным наше присутствие в Германии. Мы должны на месте постараться понять, какую игру ведет руководство ПГУ. Поэтому прошу вашего разрешения вылететь в Берлин.
— Согласен, — сразу ответил Эшби, — кого думаете с собой взять?
— Тернера и Райта, — показал на сидевших рядом с ним сотрудников ЦРУ Милт Берден, — я не люблю, когда об операции знает слишком много людей. В таких случаях всегда возможна утечка информации. Которая, кстати, у нас уже есть.
Эшби нахмурился. Несмотря на все проверки, ничего конкретного установить не удавалось. А провалы следовали один за другим. Особенно в Советском Союзе, где непостижимым образом проваливались самые лучшие агенты, самые проверенные сотрудники. Несмотря на все усилия внутренней контрразведки ЦРУ, несмотря на личные усилия самого Александра Эшби, найти «крота» в ЦРУ так и не удавалось. И это была самая большая проблема мистера Эшби и всего руководства ЦРУ.
— Кто будет вести разработку этого агента здесь, на месте? — спросил Эшби.
— Я думаю, Эймс, — подумав, ответил Берден, — он самый опытный сотрудник нашего отдела.
Олдридж Эймс был не просто ведущим сотрудником советского отдела ЦРУ.
Он был кадровым офицером ЦРУ, отец которого также работал в этом ведомстве и пользовался абсолютным доверием руководства. Эшби удовлетворенно кивнул.
— Это правильно, — сказал он.
Эшби не знал, что через несколько лет будет вспоминать об этом как о своей чудовищной глупости. Не знал и Милт Берден, что его единственным темным пятном в биографии будет Олдридж Эймс, ведущий сотрудник советского отдела ЦРУ и одновременно агент советской разведки с тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Только получив такого агента, такой новый источник информации, руководство ПГУ КГБ пошло на своеобразный «обмен», подставив другого своего ценного агента — Рональда Пелтона, работавшего в Агентстве национальной безопасности США, чтобы спасти шесть лет назад Кемаля Аслана.
Ни молодой перспективный Александр Эшби, ни старый многоопытный Милт Берден, никто из сидевших в этот день в кабинете даже в страшном сне не мог представить, что советским агентом окажется именно Эймс, тот самый человек, который будет разрабатывать планы против КГБ СССР и справедливо считаться самым ценным агентом советской разведки в ЦРУ. В документах ПГУ КГБ он будет проходить как агент Циклоп. И даже местные резиденты КГБ в Америке не будут знать об истинном имени Циклопа, настолько секретным и охраняемым будет этот источник информации.
Но сейчас, в январе 1991 года, именно Эймсу будет поручена координация всех действий ЦРУ против КГБ в Германии. Милт Берден доверял Эймсу, что не помешало ему сказать Эшби:
— Я думаю, их источник информации в нашем ведомстве — это как раз тот самый неучтенный фактор, которого мы пока не знаем.
Эшби кивнул, и в этот момент зазвонил его телефон. Он поднял трубку.
Выслушав сообщение и сухо сказав «спасибо», положил трубку. Потом потер кончик носа и глухо сказал:
— Наши эксперты подтверждают. Снятый на фотографии человек и находящийся сейчас в Германии Кемаль Аслан — два абсолютно разных человека. Он советский агент-нелегал.
Арт Бэннон, единственный из присутствующих, улыбнулся, словно это была только его победа.
Мюнхен. 25 января 1991 года
Сидя в купе первого класса, он смотрел, как за окном мелькали ухоженные дома немецких бюргеров, и чувствовал себя почти дома. Он хорошо знал, что между Западной и Восточной зонами Германии уже не будет никаких границ и никто не войдет в его вагон с просьбой показать паспорт. Но тем не менее сидел и ждал, когда наконец поезд перейдет эту невидимую линию, являвшуюся самой ожесточенной линией противостояния в истории человечества.
Поезд шел точно по расписанию, и он знал, что ближе к полуночи они пересекут эту невидимую теперь границу. И если по шоссейным дорогам еще можно было определить, где именно находится бывшая ГДР, а где. Западная Германия, то по железнодорожной колее сделать это было практически невозможно.
Автомагистрали в ФРГ были образцовыми дорогами Европы, сравнимыми разве только со знаменитыми американскими дорогами. А вот дороги ГДР, уже не ремонтируемые и не контролируемые последние несколько лет, после развала страны являли собой образец, вряд ли достойный подражания. Но он знал время и, купив в буфере небольшую бутылочку виски, ждал, когда наконец поезд пересечет границу, словно возвращая его домой. Он закрыл глаза и попытался представить, каким будет его дом. Но вместо старого дома, забытого и брошенного семнадцать лет назад, он видел техасское ранчо своего тестя, свои дома в Хьюстоне, Нью-Йорке и Торонто, глаза Сандры, взгляд своего сына. И не мог представить себе ни своей однокомнатной московской квартиры, ни квартиры в другом городе, где он вырос и пошел в школу. Только воспоминание о матери по-прежнему жило в его сердце, и, хотя сам образ был несколько затуманен, воспоминания о ней всегда помогали сохранять ту боль и ностальгическое чувство потери, которые он испытывал все эти годы. Почему-то он всегда помнил ее руки. Ее добрые, ласковые руки. И не мог представить ее постаревшей на целых семнадцать лет.
Ей было пятьдесят с небольшим лет, когда он уезжал на Запад. Это была еще крепкая сильная женщина, часто шутившая по поводу его командировок. Сейчас ей должно было исполниться семьдесят. Несколько раз, в самом начале его деятельности за рубежом, ему удавалось поговорить с матерью, которую для этих целей привозили в другие страны. Но эти «подарки» быстро закончились, так как такие разговоры, несмотря на все меры предосторожности, были исключительно опасны. С тех пор им обоим передавали только устные приветы и иногда ему привозили письма, написанные другим почерком на английском языке, являвшиеся переводной копией ее подлинных писем.
Сейчас, сидя в поезде, направлявшемся в Берлин, он думал о том далеком теперь семьдесят четвертом, когда Юрий Андропов приехал лично проводить нелегала, отправлявшегося за рубеж. Он запомнил эту встречу на всю жизнь. И слова Андропова о том, как будет трудно. Он потом часто вспоминал эти слова.
Никто не знал тогда, не мог даже предположить, как долго продлится его «командировка».
«Семнадцать лет», — снова подумал он. Как все это сложно. Он не понимал, как сумеет адаптироваться к новой жизни после стольких лет, проведенных на Западе. Не знал изменений, происшедших на его родине. Смутно он чувствовал, что все по-другому, иначе, сложнее. Информация, доходившая до него, была смутной, вызывала тревогу. События в Тбилиси, Баку, Вильнюсе вселяли ту неуверенность в его душе, которую не могли породить никакие наблюдения агентов спецслужб. Он еще не осознавал степень изменений, происшедших в СССР, но знал, что возвращается совсем в другую страну.
В дверь постучали. Он насторожился. Сотрудник ЦРУ летел с ним до самого Мюнхена и наверняка сдал его своим партнерам в Баварии с рук на руки.
Неужели они решились сделать попытку захватить его еще до того, как поезд пересечет бывшую границу? Он осторожно подошел к дверям.
— Кто там?
— У меня поручение из Пенсильвании, — раздался приглушенный голос за дверью.
