— Дайте мне слово мужчины, — благодушно пророкотал он, — что не станете петушиться. Я только что говорил с генералом О'Харой, и он поручился за вас собственной честью.
— Не беспокойтесь, моя единственная цель — помочь правосудию.
Лагуарда счел необходимым предостеречь:
— Если вы вздумаете совершить побег, то знайте, что все полицейские силы страны получат приказ стрелять в вас без предупреждения.
Коплан выдавил улыбку.
— Для меня слово генерала О'Хары важнее свободы, — сказал он.
— Прекрасно. Сейчас вам вернут ваши вещи, и мы отвезем вас в Пунта-дель-Эсте.
Через три часа четверка, эскортируемая еще одним уругвайским инспектором, подошла к вилле «Флор-дель-Потреро». Лагуарда собственноручно сорвал с дверей печати, и все прибывшие проникли в белый домик.
Увидев, какой безупречный порядок царит в гостиной, Коплан поморщился. По всей видимости, Кониатис и Моник и не помышляли спасаться бегством. Приведя все в порядок и расставив по местам, они преспокойно вынесли багаж… В спешке люди бросают все как попало.
Коплан обшаривал виллу битый час. Уругвайские полицейские следовали за ним по пятам. В конце концов Гордон Ридс, прохлаждавшийся на террасе, не выдержал:
— Ну что, дружище? Судя по вашему лицу, дело обернулось не так, как вы надеялись?
— Увы.
— Что именно вы ищете?
— Ничего. Просто думал наткнуться на знак.
— Вы исповедуете принципы Шерлока Холмса?
— Иногда в них бывает прок, особенно когда больше не за что уцепиться.
— Те времена канули в прошлое, — буркнул Ридс. — Окурками и обгорелыми спичками интересуются одни киношники.
Коплан пристально посмотрел на американца и вдруг спросил срывающимся голосом:
— У вас есть еще полчаса?
— Мы не торопимся.
— Тем лучше. Я поищу еще. Если вы сможете помочь мне…
— Каким образом?
— Ваши слова навели меня на одну идею. Куда здесь выбрасывали мусор? Где мусорный ящик?
— Не имею ни малейшего понятия, старина.
Лагуарда, слышавший их разговор, подозвал своего коллегу и повторил ему вопрос Коплана. Инспектор кивнул и повернулся к Франсису.
— Пойдемте, — сказал он по-испански, — я покажу вам.
Они подошли к пристройке, притулившейся к стене домика с задней стороны, и открыли деревянную дверь. Здесь хранились метлы, садовый инвентарь, старая покрышка и три ведра, использовавшиеся как мусорные корзины. Их содержимое было представлено пустыми бутылками, пустыми коробками, мятыми бумажками, кусками ваты со следами крема для загара и прочим в том же духе.
Коплан схватил одно из ведер и высыпал его содержимое на землю. Та же участь незамедлительно постигла и второе, и третье. Внезапно у него екнуло сердце. Среди мусора он заметил противосолнечные очки с разбитыми стеклами. Схватив их и внимательно осмотрев, он сломя голову бросился к Ридсу.
— Смотрите! — провозгласил он.
— Ну и что? — удивился американец. — Они принадлежали вашей приятельнице?
— Еще бы! Потрудитесь взглянуть повнимательнее. Надеюсь, вам знакомы такие штуковины?
— Бог мой! — вытаращил глаза Ридс. — Мне да не знать! И вы думаете, что…
— Я пока ничего не знаю. Но уверен в одном: эту штуку выбросила не она: она-то знала, какая это ценность.
Через несколько часов в фотолаборатории муниципальной полиции Монтевидео проявили пленку из «солнечных очков» Моник. На пленке оказалось всего четыре отснятых кадра. На первом красовался молодой человек с худым лицом, в белой рубашке и револьвером маузер в правой руке. На втором он же, но с искаженным криком ртом. На третьем — Кониатис, схватившийся ладонью за грудь. Наконец, тот же молодой человек с выражением злобы и презрения на лице и два размытых силуэта на заднем плане.
Гордон Ридс, восхищенный снимками, сухо пояснил:
— Этот тип, несомненно, Вольфганг Мунзер. На последнем снимке мы, по-моему, лицезреем его сразу после расправы с Кониатисом.
Несмотря на спазм в горле и сжавшееся сердце, Коплан нашел силы спросить:
— Вы знаете этого юнца с маузером?
— Отлично знаю. Мы сбиваемся с ног уже год, разыскивая его. Он — убийца из «ТЛ». Страшная личность, можете мне поверить. Хитрый и изворотливый, как лиса. Совершенно безжалостен.
— Что такое «ТЛ»?
— Террористическая организация, протянувшая щупальца по всему миру и записавшая на свой счет уже немало дел. В первый раз слышите о ней?
— Да.
— Их тайные действия отличаются безукоризненной организованностью.
— Чего они добиваются?
— Эти люди — немцы, выходцы из Восточной Германии. Свою организацию они окрестили «тайным легионом». Ее основатели, рискуя жизнью, перебрались через «железный занавес» на Запад. Все они дали клятву сражаться с коммунизмом.
— Фашисты?
— Вовсе нет. Кстати, большинство из них совсем молоды. Питают животную, беспощадную ненависть к коммунизму, не останавливаются ни перед чем, чтобы помешать сближению двух Германий. Пока Советы контролируют Восточную Германию, «ТЛ» будут считать врагом всякого, кто так или иначе оказывает услуги ее правительству. Кониатису следовало остерегаться их.
— Вы считаете, что они могли убить Кониатиса, так как его деятельность способствовала экономическому росту коммунистической Германии?
— По-моему, это очевидно. Такое случалось и раньше, но Вашингтон не хотел придавать эти случаи огласке. Фанатики из «ТЛ» взбешены скачком Восточной Германии, которая за несколько лет стала второй по силе экономической державой Восточной Европы.
Все четыре снимка были максимально увеличены и исследованы экспертами полицейской лаборатории. Выводы были таковы: во-первых, никаких сомнений насчет Кониатиса, он был снят в тот самый момент, когда пуля попала ему в грудь. Во-вторых, последний снимок запечатлел Вольфганга Мунзера в тот момент, когда он нажимал на курок маузера, нацеленного на фотографа.
Ридс заметил негромко:
— Если очки были на Моник Фаллэн, она проявила фантастическое хладнокровие. Но, видимо, жест, потребовавшийся, чтобы спустить затвор, был последним ее движением. Посмотрите на руку Мунзера и представьте траекторию пули…
С этого момента следствие, возглавляемое Альфредо Ла-гуардой, пошло по иному пути. Однако Коплан вернулся в тюремную камеру.
11 марта, то есть еще через 6 дней, водолазы, работавшие в порту Монтевидео, обнаружили на глубине 13 метров черный автомобиль марки «ровер» с двумя трупами в салоне, опознанными как Кониатис и Моник Фаллэн. Оба были застрелены, а затем перенесены в машину. В машине находилось и оружие, которым было совершено преступление — маузер-стандарт калибра 7,65, из которого, по заключению баллистов, был ранее застрелен Рассел Борнштейн.
13 марта, во исполнение ордера на высылку, Франсис Коплан был вывезен из тюрьмы и посажен в самолет, отбывавший во Францию.
Представ перед Стариком, Коплан услыхал:
— На этот раз вы, можно сказать, возвращаетесь издалека.
— Из Монтевидео.
— Знаю. Но я имел в виду не это.
— Я так и понял.
— Пусть мне теперь не рассказывают о непогрешимости Франсиса Коплана.
— Вы упрекаете меня в конкретном профессиональном недосмотре?
— Смотри дерево в плодах, а человека — в делах. Я доверил нам молодого стажера, на которого возлагал большие надежды, а вы позволяете ей пасть от пули какого-то одержимого. Я поручил вам охранять Кониатиса, но и он мертв!
— Если бы вы согласились с первым моим предложением, всего этого не произошло бы. — Голос Коплана дрожал. — Вернувшись из Рима, я вас предупредил. Я сказал буквально следующее: дело Кониатиса больше нельзя поручать дебютантке. Но вам уже слышались поздравления министра!
— Одним словом, виноват я! — воскликнул Старик.
— Решать вам, — не дрогнул Коплан. — Но я хочу, чтобы вы уяснили себе: смерть Моник меня сильно потрясла. Я, возможно, единственный человек в мире, который знает, какой она была на самом деле и чего стоила… Если вы хотя бы еще раз скажете мне, что я виноват в ее гибели, я верну вам свое удостоверение, и вы меня больше не увидите. В остальном я в вашем распоряжении.
Старик сжал челюсти. В кабинете повисла угнетающая тишина. Наконец Старик проговорил с дрожью в голосе, но уже без зла:
— Ладно, не будем кипятиться… Я готов признать, что вам не в чем себя упрекнуть. Меня тоже расстроило это дело, Коплан. Но чего вы хотите? Наша работа неблагодарна и рискованна. Порой это вылетает у нас из головы, пока жестокая реальность не заставляет нас опомниться. Во всяком случае, теперь, когда мне будут присылать новичков, я буду настаивать на одном: безобидных заданий не бывает. Какой бы рутинной ни представлялась операция, за углом нас всегда может подстерегать смерть. Так случилось в Пунта-дель-Эсте с Кониатисом. Моник заплатила и за него, и за нас.
