больнице.
Борислав нервничает, сидя за столом и вертя в руке пустой мундштук, и я уже предвижу его частичную капитуляцию, обычно начинающуюся с возгласа «Дай сигарету!», но тут раздается стук в дверь и входит лейтенант.
— В проходной ждет Ангелов. .
— Раз ждет, давай его сюда.
Лейтенант исчезает, и в комнате слышится знакомая
фраза:
— Дай сигарету... прежде чем я испарюсь...
— Испаряться тебе необязательно, — отвечаю я, бросая сигареты.
Несколько позже входит Боян и, догадываясь, чем я его встречу, спешит объясниться:
— Я знаю, мне не следовало приходить, но что я мог поделать, опять дал маху.
— Познакомься с Бориславом, другом твоего отца. И выкладывай, что случилось.
Они обмениваются рукопожатиями, и парень сообщает:
— У меня стащили морфий.
— Кто стащил?
— Апостол.
— Как же он мог, в квартиру залез?
— В этом не было надобности. Утром, перед тем как уйти из дому, я долго соображал, где бы мне спрятать упаковку, чтобы она... -- Боян косится на Борислава, потом глядит на меня и, поймав мой едва заметный кивок, продолжает: — ...чтобы она не попалась на глаза матери, потому что она без конца шурует по всему дому. Вы тогда меня предупредили, как бы вместо морфия мне не подбросили чего-нибудь другого, я теперь с ужасом думаю о том, что мог стать причиной смерти собственной матери, и не знаю, может, тут сказалась моя мнительность, но, когда я стал разглядывать последнюю упаковку, мне показалось, что ее уже кто-то распечатывал, а потом снова запечатал, — словом, она мне показалась подозрительной, потому-то я и стал ломать голову над тем, где бы ее ненадежней спрятать... — Возбужденный случившимся, он говорит быстро и, остановившись, чтобы перевести дыхание, продолжает: — ...И тут я вспомнил про почтовый ящик Касабовой. Лучше и не придумаешь. Ключ от ящика есть только у меня. Схватив упаковку, я спускаюсь по лестнице, а внизу навстречу мне Апостол. Я даже не успел опомниться. Он тут же увидел упаковку и кричит мне издали:
«Солидная партия? Импортный, да? Вот это вещь...»
«Пошел ты к черту», — говорю в ответ, он как будто и не слышит.
«Целую неделю тебя караулим, предатель паршивый, и выходит, не зря. Надо бы с тобой разделаться. Будь на моем месте Пепо, он бы не стал церемониться, мигом устроил бы тебе кровопускание, но Апостолу неудобно пачкать руки. Положи пакет на ступеньку и проваливай!»
«Это не мой пакет, — говорю. — Не морочь мне голову».
Тут он молча достает тот нож, который с пружиной, нажимает на рычаг, и лезвие выскакивает наружу.
«Делай, что велят, — говорит. — Иначе я познакомлю тебя с этой игрушкой».
«Ты что, рехнулся?» — говорю ему.
А он: «Это тебе так кажется, а я считаю, что ты рехнулся. Разве не знаешь, что за приличную партию Апостол готов променять троих таких вот, как ты».
Тут он стал медленно, шаг за шагом, приближаться ко мне. Чтобы отнять у него нож, я кидаюсь на него, но, сумев увернуться, он ставит мне подножку. Я так и распластался на кафельной мозаике пола. Не дав мне опомниться, Апостол хватает коробку с ампулами — и ходу.
«Балда, это же яд, а не морфий! Яд, ты слышишь, дубина эдакая!» — кричу я ему вслед, а он ни в какую. Апостола этим не прошибешь.
— Хорошо, Боян, примем меры. Еще что скажешь?
— Больше ничего. Об Анне ни слуху ни духу.
В этот момент в дверях снова появляется лейтенант. — Внизу, в проходной, ждет Анна Раева. Просит отвести ее к тому, кто по секретным делам, — докладывает с усмешкой офицер.
— Веди ее сюда. Мы как раз по этим делам, — говорю я. И, обернувшись к Бояну, добавляю: — Не успел ты сказать про нее, а она тут как тут. Ну давай, уходи быстренько. Борислав тебя проводит.
До сих пор я видел эту девушку только на фотографии. Теперь, когда Анна появляется в дверях, я убеждаюсь, что она производит очень приятное впечатление: стройненькая, красивое светлое лицо, красивые светлые глаза; весь ее облик таит что-то детское.
— Подойдите поближе, — обращаюсь я к ней. — Что вы там стоите, как провинившаяся школьница.
Она подходит к столу и кладет пропуск.
— Анна Раева, — читаю вслух. — По какому вопросу?
— Я сама не знаю, по какому, но боюсь, что, может, это шпионаж, — отвечает она, стараясь держаться уверенно.
— В таком случае садитесь и рассказывайте все по порядку.
Анна садится, кладет ногу на ногу, позаботившись о том, чтобы ее красивые ножки были оценены по достоинству. Настоящий ребенок, но уже довольно образованный.-
— Разрешите закурить?
— Если это вам поможет собраться с мыслями...
Я подношу ей сигареты и зажигалку. Она улыбается, чтобы показать, что даже в такой волнующий момент ее зубы не теряют своей прелести.
— Благодарю. Если бы вы знали, как мне дороги те два человека, которых это касается, вам бы стало понятно, какая сумятица в моей голове.
После этого довольно толкового вступления она не менее вразумительно излагает уже знакомые мне события, чтобы я лишний раз убедился, насколько по-разному могут быть освещены одни и те же вещи различными людьми.
— ...Если он действительно залез туда ради денег, я была бы безумно счастлива, каким бы позором ни считалось воровство. Я знаю, Боян живет в нужде, хотя он и виду не подает, что у него один-единственный приличный костюм, что у него тяжело больна мать... Он такой гордый, что скорее украдет, чем согласится принять милостыню... Но я опасаюсь, что он туда забрался не ради денег... Он не из тех, чужого не возьмет...
— Зачем же он туда полез, как по-вашему? — спрашиваю я, незаметно бросив взгляд на часы.
— Я же вам сказала: это шпионаж.
— Как то есть шпионаж?
— Очень просто: охота за секретными сведениями! Дело в том, что мой отец все время приносит домой разные секретные бумаги, он их запирает в столе и никого в эту комнату не пускает.
— А почему вы не рассказали отцу?
— Зачем? Чтобы его хватил удар? Он так дорожит своей работой, что для него больше ничего не существует. Эта загадочная история может его убить. К тому же у меня нет никакой уверенности, что мои подозрения основательны.
— А почему бы вам не расспросить вашего Бояна? Почему бы вам не поговорить с ним спокойно и откровенно? Если он скажет правду — хорошо, а если начнет врать, вы не ребенок, сразу догадаетесь, что он врет.
Явно польщенная тем, что я так высоко ценю ее проницательность, девушка театрально отводит в сторону свою нежную руку, держащую сигарету, и заявляет:
— Потому что я на него зла. Вчера весь день на него злилась. А сегодня с самого утра ищу его и не могу напасть на след. Даже познакомилась с одной уродиной, с которой он дружил до недавнего времени. Я и раньше знала одну такую, правда, только по виду — Лили, или как там ее зовут. А сегодня утром столкнулась в «Ялте» с другой такой же птицей — с Марго.
— И что же вы от нее узнали?
— Официантка мне сказала, что она из компании Бояна. Я к ней, спрашиваю вполне по-человечески:
«Вы из компании Бояна?»
А она: «С каких пор компания Апостола стала компанией Бояна?»
«Я хочу сказать, что ищу Бояна», — поясняю ей вполне человеческим языком.
А она: «Что ж, ищите себе, я вам не справочное бюро! И вообще, если вы не хотите испариться, то садитесь, нечего торчать у меня над головой».
Я сажусь, не обращая внимания на ее грубость, и снова объясняю ей:
«Я слышала, будто они тут собираются».
А она: «Собирались, было время. Потом, из-за здешней перенаселенности, перебрались в «Молочный», а потом и там стало невпроворот, и теперь в «Ягоде» или «Малине», у черта на куличках — ни город, ни село».
Потом стала меня разглядывать, будто манекен, стоящий на витрине, и спрашивает:
«Зачем вам Боян? Снадобье понадобилось, да?»
«А что это такое?» — спрашиваю вполне по-человечески.
«Ясно, — говорит она. — Как только узнаете, о каком снадобье идет речь, вам без него не обойтись. Но вы не робейте. Я буду наведываться в психиатричку, приносить вам сигареты».
Я хотела у нее еще что-то спросить, а она: «Ну-ка брысь, голова разболелась от вас! — говорит. — Я рада, что забыла всю эту шушеру, а вы... Брысь! Вам сказано: «Ягода» или «Малина», а может, еще какие фрукты, где-то там, на городской окраине... А если окажетесь в психиатричке, черкните пару слов. Может, проведаю...»
Прервав свой рассказ, Анна вопросительно смотрит мне в лицо.
— Вы можете себе представить? Настоящая грубиянка. А эта Лили чего стоит! Как подумаю, что Боян с нею водился...
Однако, вспомнив, что она зла на Бояна, Анна выдает новый постскриптум:
— Впрочем, это меня нисколько не интересует. Пускай делает что хочет.
Я спешу взять слово, пока не последовал новый постскриптум:
— Вы хорошо сделали, что пришли ко мне. А еще лучше сделаете, если тут же забудете всю эту историю. И никому ни слова!
