— Зеленый еше следователь, — сказал Савченко капитану, когда они остались одни. Тут дело яснее ясного, а он — «убили друг друга»
После обеда у Чернова капитан Мороз пошел в детский сад навестить Чена. Незнакомое до сих пор состояние испытывал он, приближаясь к серому каменному зданию. Не то волнение, не то робость… Робость? Этого еще не хватало! Капитан даже приостановился от этой мысли и крепче надвинул па лоб фуражку
Вечерело. Над Заалаем бледнели отблески заката. По склонам в долину сползала сиреневая, всё темнеющая мгла. И только величавый пик Ленина сверкал своей позолоченной вершиной. Капитан ничего этого не замечал, мысли его были сейчас полны другим.
Знает ли Чен о его приезде? Обрадуется, должно быть, мальчишка. И он, Мороз, очень рад будет его видеть. Никогда еще он не испытывал такой радости. От свидания с Ченом? Нет, не только, — что уж обманывать себя. Он хочет видеть Елену Николаевну. Глаза против воли перебегали от окна к окну — не мелькнет ли там ее лицо…
— Вы!.. — увидев на пороге капитана, воскликнула приятно пораженная Елена Николаевна. — Я не знала, что вы приехали…
— Как видите, приехал… А где же Чен?
— Он у Дорошенко, с Сережей, сыном моей помощницы. Пойдемте в комнату, я сейчас скажу, чтобы позвали его.
Капитан остался в комнате один. Он разделся, подошел к настольному зеркалу, осмотрел себя, поправил волосы. Рядом с зеркалом в тоненькой рамочке стояла фотография военного. Мороз взял ее в руки- «Погиб в 1941 году 25 июня, город Минск», — прочел он на обороте карточки. «Муж… тоже капитан, артиллерист. Хорошее лицо». Неожиданно Мороз почувствовал, как в нем шевельнулось что-то похожее на ревность или боль: она любила его, думает о нем…
В коридоре послышались торопливые шаги. Капитан поставил фотографию на место. Вошла раскрасневшаяся Елена Николаевна.
— Вот и я…
Они стояли некоторое время, молча рассматривая друг друга. Оба чувствовали легкое волнение.
— Чен всё время вас ждал… Он к вам очень привязан! Я так полюбила этого мальчика…
— Славный мальчишка! Как он тут ведет себя!
— Очень хорошо; ласковый, послушный. Он уже почти свободно говорит по-русски.
В коридоре хлопнула дверь, послышался топот бегущих ног и в комнату ворвался Чен.
— Капитана! — воскликнул он, широко раскрывая глаза и бросаясь к Морозу.
Тот обнял мальчика, погладил его колючую стриженую голову.
— О! Да тебя, брат не узнать! Кто же это сшил тебе такой костюм?
Чен быстро взглянул на Елену Николаевну и порывисто обхватил ее руками за талию.
— Эге, быстро вы сумели покорить хлопца, товарищ начальник детсада!
— Мы с ним друзья.
Она усадила Чена рядом с собой. Мальчик оживленно болтал, путая китайские и русские слова. Мороз и Елена Николаевна, улыбаясь, поглядывали на него и между ними шел свой, немой разговор. Оба испытывали радость оттого, что видят друг друга, и не умели ее скрыть.
«Мне очень хорошо и радостно, и я не знаю отчего это» — говорил ее взгляд, немного растерянный и смущенный.
«Я счастлив. Разве вы не знаете отчего?» — спрашивали его глаза. И всё же им казалось, что чувство, которое наполняет их, относится к мальчику, сидящему между ними, и они наклонил ни, к Чему, смеясь, переспрашивали его, хоть и не слышали ни одного слова.
Когда Чен убежал во двор, они замолчали и сразу стали серьезными.
— Вас вчера застала метель? — нашлась, наконец, Елена Николаевна.
Мороз рассказал, как их застигла метель, потом долго и подробно говорил о различных вещах и событиях, которые сейчас его очень мало интересовали. Ему было скучно говорить о них, но остановиться он не мог. Остановиться — значит, надо попрощаться и уйти или заговорить о том, что так волнует и радует его сейчас. Но это и совсем невозможно- Сказать о том, что он ее любит — женщину, которую видит всего второй или третий раз! Что она подумает о нем? Сочтет за ловеласа, одного из тех, кто может объясняться в любви первой встречной хорошенькой женщине. Нет, она не поверит ни одному его слову! Не поверит, что он сам вот сейчас только, когда она молча слушала его, чуть склонив голову, — он понял, что любит ее.
А Елена Николаевна думала о том дне, когда она впервые увидела Мороза. Странная мысль явилась у нее тогда. Вот человек, который пройдет мимо нее и никогда их пути не встретятся. И ей стало грустно оттого, что этот мужественный, с виду немного суровый человек пройдет мимо. Какие странные бывают мысли и желания! Но еще более странно, что желания эти могут осуществиться…
«НЕ ВСЕГДА ИДИ НАВСТРЕЧУ СЧАСТЬЮ»
Чернов, не раз хваставший своим железным здоровьем, неожиданно заболел жесточайшим гриппом и пролежал в постели добрую неделю. Жене о своей болезни он не написал, со смутным беспокойством подумав о том, что
Лидия может приехать и тогда разрушится что-то бережно им хранимое, дорогое, то, что связано было с мыслями об Ирине и короткими встречами с ней.
Лидия прислала телеграмму: «Здорова. Деньги получила. Талочка тебя целует».
Владимир Константинович невесело усмехнулся. Даже письма ласкового не может написать. Хотелось равнодушно махнуть рукой, по, несмотря на все старания, равнодушия не было, а была обида и глухая, притаившаяся глубоко внутри боль.
Несколько раз его навещала Ирина. И всегда приходила не одна. Однажды он сказал ей:
— Я хотел бы поговорить с вами… Мне нужно так много сказать вам…
Она растерянно посмотрела на него, оглянулась на сидевшую поодаль с тетей Сашей свекровь, которая пришла вместе с ней. И сейчас же встала, собираясь уйти.
— Мне так хочется побыть с вами вдвоем… — тихо сказал Чернов. — Вы придете?
Владимир Константинович… Вам не надо ни о чем говорить… — беспомощно сказала она.
Обещайте, что вы придете… Без провожатых, настойчиво твердил Чернов.
Аксинья Ивановна, закончив разговор с тетей Сашей, направилась к ним.
— Перестаньте… Хорошо, я приду, — прошептала Ирина. Она сама не знала, как это получилось, что она ответила согласием на его просьбу.
Аксинья Ивановна, внимательно посмотрев на них, заговорила о делах своей столовой.
Через день Ирина зашла. Но не одна, а с Сережей- Чернов с легкой укоризной посмотрел на нее.
Разговаривать пришлось, главным образом, с Сережей, так как у мальчика всегда было о чем поговорить. Улучив минуту, когда он занялся журналом, Чернов сказал:
— Вы стали мне необходимы. Ирина… Я просто не могу без вас…
Она испуганно откинулась на спинку стула,
— Нет! Нет! Это невозможно, Владимир Константинович. Не надо, очень вас прошу, не надо говорить, об этом! Я очень ценю ваше… ваши чувства, но я ничего не могу сказать вам… И не должна…
Владимир Константинович долго смотрел на нее и молчал.
— Я понимаю вас… Ирина Васильевна, — грустно сказал он наконец.
Но Чернов не понял ее. Она сама не понимала себя. Вернувшись домой, Ирина в смятении долго сидела на скамеечке у печки — единственном месте, где можно было согреться в их комнате. Мало-помалу определилось решение. К Чернову она больше не пойдет. Ей не нужно ходить туда, потому что… потому что он любит ее, а она-., она тоже может… Нет, это неправда! Она просто испытывает сочувствие к этому одинокому, грустному человеку. Какая у него жена? Говорят, красивая. Но она, кажется, не любит его. Об этом тоже говорят здесь. Поэтому он так одинок. Но всё равно. У него есть семья, дочь. Вернется жена и они опять будут вместе. Мало ли чего не бывает в семье. И зачем ей думать о человеке, которого она знает всего четыре месяца?
Ирина никак не могла согреться, куталась в платок и подбрасывала дрова в печку.
Разве после того горя, которое ей принесла гибель мужа, она может думать о ком-нибудь другом? Она любила Николая. «И разве так бывает, что после одной любви приходит другая? Разве так бывает?» — шептала Ирина, глядя в озаренную красным пламенем дверцу. И ей вспомнились стихи одного поэта:
«Не всегда иди навстречу счастью…»
Дня через три после посещения Ирины Владимир Константинович сделал попытку выйти из дому, но почувствовал в коленях страшную слабость. Досадуя, он сел перечитывать старые газеты. Потом подошел к окну. Из окна было хорошо видно дорогу, которая терялась за крутым и высоким выступом горы. Дальше, над безмолвным простором долины, белели остроконечные пики Заалайского хребта. Над ними проносились легкие перистые облака.
«Эх, и красив же наш Памир! Суровый и величественный горный край…» — с восхищением подумал Чернов.
Перед окном появился Сережа на лыжах, с палкой в руке, за конец которой ухватился зубами пес Нерон, таща мальчика за собой. Следом за Сережей на лыжах шагал Чен. Они оба громко смеялись.
