И, исполняя ее невысказанные желания, я целиком переключился на ее груди, лаская их дольше обычного.
* * *
Так мы и занимались любовью прямо на кухонном столе, расколотив при этом дешевенькую фаянсовую чашку, но в экстазе даже не заметив, как она разбилась. Должен признаться, что секс у нас получился самый эротический и сладкий в моей жизни. Молли так увлеклась, что даже забыла о предохранении. Она испытывала оргазм за оргазмом, слезы блаженства градом катились по ее щекам. А потом мы лежали на софе в гостиной рядом с кухней, крепко обняв друг друга, оба мокрые от пота, пропахшие ароматом любви.
И тем не менее, когда все кончилось, я чувствовал себя безмерно виноватым. Говорят, что все люди испытывают смущение и подавленность после полового акта. Но я считаю, что такое испытывают только мужчины, усматривающие в совокуплении нечто непристойное. Молли выглядела несказанно счастливой и совсем потеряла голову, играя руками с моим покрасневшим, опавшим, мокрым членом.
– Ты же не предохранялась, – вспомнил я. – Это что, значит, ты все-таки решилась завести детей?
– Да нет, – ответила она в полусне, – сейчас у меня такая фаза цикла, что я не забеременею, риска нет тут никакого. Но зато как все здорово!
Я все больше ощущал себя виноватым, хищником и развратным злодеем, поскольку овладел ею обманом и самым бессовестным путем. Подслушав ее невысказанные желания, я, по сути дела, вертел ею, как хотел, и использовал бесчестным образом, достойным всяческого осуждения.
И я почувствовал себя словно вывалявшимся в дерьме.
– Да-а, – произнес я вслух. – Трахнулись мы просто здорово.
* * *
Свадьбу мы справляли на открытом воздухе в живописной старинной усадьбе недалеко от Бостона. День этот я помню смутно. Припоминаю только, что все вокруг суетились, глазея на меня, а я нарочно подпоясался красным кушаком и натянул не вполне приличные черные носки.
Незадолго до начала церемонии меня взял под локоть Хэл Синклер. В смокинге он выглядел еще более импозантно, нежели в костюме, когда я его увидел впервые: на фоне седых волос резко выделялось его загорелое удлиненное симпатичное лицо. Все привлекало в нем: раздвоенный подбородок, тонкие губы, морщинки вокруг насмешливых глаз и рта. Он казался каким-то раздраженным, но вскоре я понял, что он просто беспокоится за судьбу дочери, – прежде я его таким взволнованным ни разу не видел.
– Теперь ты заботься о моей дочери, – сказал он.
Я посмотрел на него, ожидая, что он намерен отмочить какую-то шутку, но он сохранял серьезность и строгость.
– Слышишь, что я говорю?
Я ответил, что слышу. Конечно же, я позабочусь о Молли.
– Теперь ты заботься о Молли.
И тут только до меня дошло, засосало под ложечкой. Так вот в чем дело! Первую мою жену убили. Хэл, правда, никогда даже словом не обмолвился об этом, но знал, что если бы я строго придерживался инструкций, то Лаура не погибла бы. Разве все это произошло не из-за моей оплошности?
«Ты ведь убил свою первую жену, Бен, – так и говорил весь его вид. – Пожалуйста, не убивай вторую».
Лицо у меня так и пыхнуло от жара. Меня так и подмывало послать его… подальше, но не мог же я сказать так своему будущему тестю, да еще в день свадьбы. И вместо ругательства я постарался ответить как можно спокойнее и теплее:
– Не волнуйтесь, Хэл. Я о ней позабочусь.
* * *
– Сегодня у меня, Мол, был один клиент, – завел я потом разговор, когда мы сидели на кухне, потягивая водку с тоником. – Нормальный вроде, вполне разумный парень…
– А чего это ему понадобилось в «Патнэм энд Стирнс»? – спросила Молли и отхлебнула глоток из стакана, куда добавила кусочки льда. – Вкусно как! Люблю, когда много-много лимонного сока.
Улыбнувшись, я продолжал:
– Ну так вот, этот клиент, вроде вполне нормальный, ни с того ни с сего вдруг спросил меня, верю ли я в возможность экстрасенсорного восприятия.
– А-а, это явление сокращенно называется ЭСВ.
– Ну слушай дальше. Видишь ли, этот клиент утверждает, что он, дескать, может улавливать мысли других людей. Как бы читать их.
– Да ладно тебе, Бен. А сам-то ты что думаешь?
– Ну, он стал пробовать на мне, и я убедился на деле, что такое возможно. А теперь мне хотелось бы знать, как ты относишься к этому явлению – согласна ли с такой возможностью?
– Нет, то есть да. Почем я знаю, черт побери? Что тебе от меня надо?
– Ну а ты сама-то что-либо слышала о таком явлении?
– Конечно, слышала, не раз. В телепередаче «Сумеречная зона» такие штучки, как ты знаешь, частенько показывают. Ну и еще об этом говорил Малыш в детской книжке Стефана Кинга. Лучше послушай меня, Бен, нам нужно серьезно поговорить.
– Ну давай поговорим, – согласился я, а сам насторожился.
– Ко мне сегодня в больнице пристал один парень.
– Какой такой парень?
– Какой парень? – с иронией передразнила она меня. – Да ты же, черт тебя подрал, прекрасно знаешь, какой.
– Молли, о чем ты говоришь?
– О сегодняшнем дне, о больнице. Он сказал, что ты объяснил ему, как найти меня.
От удивления я даже поставил стакан на стол.
– Что?
– Ты разве не говорил с ним?
– Клянусь, что обо всем этом понятия не имею. Так кто-то, говоришь, приставал к тебе?
– Не приставал, я не это хотела сказать. Ну, этот парень, ты знаешь, он сидел около нашего отделения в комнате для посетителей. Я догадалась, что это он послал кого-то из персонала позвать меня. Я его не знаю. Одет он был как-то по-чиновничьи: серый костюм, голубой галстук и все такое прочее.
– Кто он такой?
– Вот в этом-то и дело. Не знаю.
– И ты не…
– Послушай, – резко перебила она, – выслушай меня. Он спросил, не Марта ли я Синклер, дочь Харрисона Синклера. Я ответила: «Да, а в чем дело?» Он попросил меня уделить ему пару минут, ну я и согласилась. – Молли посмотрела на меня – глаза у нее, казалось, были обведены красноватой тенью и воспалились – и продолжала: – Он сказал, что только что разговаривал с тобой, что он был другом моего отца. Поэтому я решила, что он работает в ЦРУ, да и вид у него был такой. Он хотел переговорить со мной минуты две-три, я и сказала: «О'кей».
– Ну и что ему было нужно?
– Он спросил, не знаю ли я что-нибудь о счете, который открыл отец незадолго до смерти. Что-нибудь о коде счета или еще о чем-нибудь. Я даже толком не поняла, о чем он, черт бы его побрал, говорил.
– О чем же?
– Он ведь с тобой не договаривался, не так ли, а? – спросила она и не смогла удержаться от слез. – Бен, все это враки, не может быть такого.
– И ты не узнала, как его зовут?
– Меня как обухом по голове ударило! Я едва могла говорить.
– Ну а как он хотя бы выглядел?
– Такой высокий. Очень светлокожий, почти альбинос. Блондин, волосы даже очень светлые. С виду сильный, но какой-то женственный. Не знаю, может, гермафродит. Он сказал, что выполняет секретное задание Центрального разведуправления, – рассказала она и добавила тихим голосом: – Он сказал, что они там расследуют, как он назвал, слухи о том, не мог ли папа присвоить деньги, и поэтому ему нужно выяснить, не остались ли после папы какие-нибудь бумаги, не говорил ли он мне что-нибудь. Может, оставил коды к счетам. В общем, все, что может быть связано с этим делом.
– А ты сказала ему, чтобы они не совались со своими ослиными мордами, а?
– Я сказала ему, что произошла какая-то ужасная ошибка, спросила, ну ты знаешь, какие у них есть доказательства, и все такое прочее. А парень сказал что-то невразумительное, что они опять будут спрашивать меня, пока же они будут уточнять, что мог отец сообщить мне. А потом он сказал…
Тут ее голос сорвался, и она прикрыла глаза ладонью.
– Ну, давай дальше, Молли.
– Он сказал, что присвоение денег, по всей вероятности, как-то связано с убийством отца. Еще он знал про фотографию… – она опять прикрыла глаза ладонью.
– Он сказал, что из ЦРУ сильно жмут, чтобы все эти домыслы и слухи выпустить на свободу, сообщить газетам и телевидению. Я ответила, что они не могут так поступить, все это вранье погубит репутацию отца. А он сказал: «Мы тоже не хотели бы так делать, мисс Синклер, все, что нам нужно, – это ваше содействие».
– Ой, Боже мой, – только и смог я вымолвить.
– Это все имеет какое-то отношение к Корпорации, а, Бен? С тем, что ты там собираешься делать вместе с Алексом Траслоу?
– Да, – наконец решился я. – Да, думаю, что имеет.
На следующий день ни свет ни заря – и в самом деле, должно быть, очень рано, так как Молли еще не вставала, – я продрал глаза, оглядел по привычке комнату и увидел, что на радиочасах со светящимся циферблатом еще нет и шести.
Рядом спала Молли, свернувшись калачиком и подложив ладони под груди. Мне всегда нравилось смотреть, как она спит: по-детски беззащитная, волосы спутаны, макияж стерт. Спит она более глубоко, нежели я. Временами мне кажется, что от сна она получает большее удовольствие, чем от секса. Но и просыпается зато посвежевшей, веселой и бодрой, будто только что вернулась из краткосрочного отпуска, где чудесно отдохнула. Я же отхожу от сна в подавленном состоянии, оцепеневшим и раздраженным.
