Джоанна простонала во сне и заворочалась. Он не видел ее – до этого угла комнаты лунный свет не дотягивался, – но чувствовал: тепло, тяжесть, нежный запах, присутствие. Ее руку, теплую и сухую, под своей ладонью.
Зазвонил телефон.
Чарди вздрогнул от звонка, привстал в постели и посмотрел на свой «Ролекс». Было четыре утра.
Джоанна зашевелилась в темноте и подплыла к телефону. Он услышал ее отрывистый ответ; потом она обернулась.
– Это тебя.
Он взял трубку.
– Чарди? – раздался голос Майлза. – Какого дьявола вы там делаете?
– Сегодня выходной, Майлз. Я могу ехать куда угодно.
– Нет, больше не можете.
Чарди ждал, и юнец в конце концов выпалил, задыхаясь, без пауз:
– Тревитт со Спейтом в Мексике мы потеряли Спейта кто-то снес ему лицо из дробовика за каким-то мексиканским борделем один бог знает как его туда занесло.
Чарди закрыл глаза. За борделем. Старина Билл, который был всегда.
– Пол, – встревожилась Джоанна, – Пол, что такое?
– Йост хочет, чтобы вы были здесь. Рано утром есть рейс из Бостона в Вашингтон. Мы пошлем кого-нибудь встретить вас в аэропорту.
Старина Билл. В Мексике. Зачем кому-то понадобилось его убивать? Во что он вляпался? Кто это сделал – оппозиция, чей-нибудь ревнивый дружок, бандиты, охотник, забывший поставить ружье на предохранитель?
Но в подобной игре не бывает случайностей.
– Пол. Утренний рейс. Вы прилетите?
– Да, конечно, – ответил Чарди, внезапно ощутив, что все только что перевернулось и безопасности, в которой он себя чувствовал в этой спальне всего несколько секунд назад, больше не существует.
Это немного пугало. А потом его осенила другая мысль.
– Послушай, Майлз, вам лучше бы послать кого-нибудь за тем вторым парнишкой. Я сам мог бы съездить. Без опытного напарника, вроде Спейта, парень может угодить в большую беду.
– Тревитт пропал, – холодно ответил Ланахан.
– Ясно, – отозвался Чарди.
– Он тоже мертв, понимаете? – продолжал Майлз.
Чарди вздохнул. Именно так и обстояли дела в их мире.
– Да, – сказал он. – Да, думаю, что мертв.
В Дейтоне на автовокзале кто-то украл у него деньги.
Улу Бег сидел очень неподвижно и пытался не поддаваться панике. Но без денег ему в Америке не выжить. Любому человеку без денег в Америке не выжить, но к нему это относилось больше, чем к кому-либо иному, – ему некуда было вернуться, не к кому идти, у него не было ничего, кроме «скорпиона». До убежища все еще оставались сотни миль.
Ему дали много денег.
«По их меркам ты богач. Ты можешь купить себе „шевроле“ или моторную лодку».
«Мне не нужен ни „шевроле“, ни моторная лодка».
«Разумеется. Но помни, в Америке деньги – это жизнь. Для человека с деньгами нет ничего невозможного, ему открыты все двери, ему рады все женщины, на его стороне все полицейские».
Он сидел на пластиковом сиденье в светлом зале ожидания и пытался восстановить в памяти последние семь или восемь минут. Автобус из Луисвилля до Дейтона опоздал, застрял в пробке в Цинциннати. На выходе началась давка. Он держался в основном среди черных, а они очень эмоциональны, и воссоединение с родными сопровождалось бесчисленными объятиями и похлопыванием. Он пробился сквозь толпу в главный зал, весь из светлого пластика, новенький и сверкающий. Вокруг стояли несколько полицейских, еще толпа черных, а также летчики в своей голубой униформе.
Именно тогда он ощутил полегчавший карман.
С тех пор прошло семь или восемь минут. Он понимал, что это могло произойти только тогда, когда он протискивался сквозь толпу черных. Значит, негр.
Он рассматривал их, гадая, не сбежал ли вор, и решил, что нет. Его глаза прочесывали черных. Старик инвалид в огромном плаще, оживленно разговаривающий сам с собой. Попрошайка? Двое нагловатого вида ребят с шапками волос, танцующие в углу под музыку из радиоприемников. Одетый с иголочки бизнесмен, который сидел через три места от него и читал журнал. Или полная пожилая женщина в шляпке с цветами?
Он не знал, как быть. Он был беспомощен.
В бумажнике у него было больше трех тысяч долларов. В полицию пойти он не мог. Эти деньги не давали ему покоя.
Он увидел третьего парнишку, приближающегося к тем двум с радиоприемниками. Они негромко посовещались, и представление началось: сначала один, затем другой, хлопнули по протянутой руке, потом по очереди сжали запястье приятеля.
Это были молодые верзилы лет под двадцать с тупыми лицами и пустыми темными глазами.
Улу Бег поднялся, подхватил свой рюкзак и направился через весь вокзал к этой троице.
– Вы взяли мою вещь. Верните ее обратно.
– Что ты сказал, чувак?
Они подозрительно уставились на него.
– Вы взяли мою вещь. Верните ее мне. И никакого шума.
– Ты это о чем, а, мужик?
– О бумажнике. У меня пропал бумажник.
– В глаза не видел никакого бумажника.
– Мой бумажник. Я хочу получить его обратно. Без шума.
– Этот чувак нарывается на неприятности.
– Вы взяли мой бумажник, – повторил Улу Бег.
– Приятель, вали-ка ты отсюда по-хорошему.
– Вы взяли мой бумажник.
– Вот урод ненормальный. Твою мать, да он просто нарывается.
– Давайте сматываться отсюда. Этот урод действует мне на нервы.
– Давайте-ка покажем ему, что к чему.
– Нет, к черту. Он просто ненормальный.
– Вы взяли мой бумажник.
Троица попятилась, тем самым подтвердив в глазах Улу Бега свою вину.
Он двинулся на них.
– Черт, вот дерьмо, ты псих.
Он последовал за ними в ночь.
Они перешли широкую улицу под яркими фонарями и направились к железнодорожному виадуку. Потом свернули и зашагали по узкой дорожке, которая бежала по склону вверх.
– Эй, приятель, мы уходим, только попробуй увязаться за нами, мы разукрасим твою морду.
– Мой бумажник, – крикнул он.
Он различал их темные силуэты на краю железнодорожного полотна где-то на вершине холма.
– С этими ребятишками шутки плохи, мистер.
Он не заметил женщину. Она стояла всего в нескольких шагах от него, под мостом.
– Они тебя порежут. Будешь потом на лекарства работать. Если вообще в живых останешься.
– Но мой бумажник. У них мой бумажник.
– Золотце, если у тебя там не миллион долларов, оставайся на месте. Не глупи.
Их больше не было видно. Неужели скрылись? Улу Бег бросился бежать, дорога вышла к железнодорожному полотну, и вокруг были лишь грязь и угольный мусор. Он сунул руку в рюкзак и нащупал «скорпион». Потом задумался, что произойдет, если он их застрелит. Поднимется шум, черт-те что, начнется неразбериха.
Он выбрался на полотно. По обе стороны горели огни этого унылого огайского города. Примерно в миле отсюда виднелись ярко освещенные высотные здания.
– Парень, да ты совсем ни хрена не соображаешь.
– Теперь пеняй на себя, придурок.
Они подобрались к нему сзади. Он обернулся. Сверкнуло лезвие ножа.
– Порежь этого козла. Давай порежь его тупую белую задницу.
Парень с ножом пошел на него. Он был самый храбрый, самый опасный. Он замахнулся ножом, принялся угрожающе водить им.
– Давай, козел, иди ко мне, – завопил он.
Он ткнул ножом в направлении горла курда, и Улу Бег приложил его раскрытой ладонью по шее, отчего парень рухнул наземь. Лезвие со звоном отлетело в сторону. Что-то хлестнуло его по голове. У одного из нападавших оказалось странное боевое оружие в виде двух крепких палок, соединенных короткой цепью, и удар пришелся Улу Бегу прямо над правым глазом. Парень угрожающе закрутил цепью, и курд ощутил, как на лбу у него наливается шишка.
– Ну, погоди у меня, козел, – процедил юнец.
Улу Бег поднырнул под оружие и перехватил руку, сжимавшую его, потом нанес мальчишке удар снизу вверх в горло, от которого парень отлетел назад, кашляя и задыхаясь. Третий припустил по железнодорожному полотну.
Улу Бег подошел и забрал бумажник у того, которого он ударил по горлу. Бумажник оказался не его.
– Кто-то забрал деньги у меня, я должен забрать у вас, – сказал курд.
Он подобрал свой рюкзак и пошел вниз, к дороге.
– Малыш, я думала, ты уже не вернешься.
Женщина снова застала его врасплох.
– Уже собиралась вызвать легавых.
– Нет. Не надо. Не надо полиции.
Внезапная ярость в его голосе напугала ее. Женщина отступила назад, и он отвернулся.
– Малыш, – посоветовала она, – раз уж ты не хочешь иметь дело с полицией, лучше бы тебе не разгуливать в таком виде.
Он ощутил, что по лицу течет кровь из рассеченного лба. Протянул руку, утер лоб тыльной стороной ладони. На руке осталась кровь. Рана на голове продолжала кровоточить.
– Ты поранился.
Он взглянул на женщину. Лет за сорок, крупная. На голове парик. От нее сильно пахло духами.
