— Сказала. Только успокойся. Ничего страшного не произошло. Он сообщил ей пароль с таким расчетом, чтобы она ничего не поняла. Она ничего и не поняла. Просто рассказала мне о его болезни и смерти. По-настоящему он герой, о котором никто никогда не узнает. И это очень обидно.
— Этот «герой» оставил нас без связи, — фыркнул Том, — что думаешь делать?
— Пока не знаю. У меня есть канал чрезвычайной связи на самый крайний случай. Но меня предупреждали, что в таком случае сообщение может дойти не очень быстро. Этот канал был для исключительных случаев, если мне нужно, не привлекая к себе внимания попросить новую связь или…
Он вдруг замолчал.
— Или… что?
— Или если я почувствую, что не могу больше тебе доверять, — честно ответил Кемаль.
— В честной игре наших шефов нельзя упрекнуть, — вздохнул Том, — они всегда придумают какую-нибудь пакость. Ты уже отправил сообщение?
— Конечно. Как только прилетел в Нью-Йорк. Мы уже пришли. Посмотри, какая прелесть. Это «Две таитянки» Гогена.
Том равнодушно пожал плечами.
— Ничего особенного. Просто некрасивые бабы с грудями. Я такие вещи совсем не понимаю. Ну, что интересного в этих мордастых и грудастых женщинах?
— Ты с ума сошел, Том, — воскликнул пораженный Кемаль, — нам же читали лекции по эстетике, по мировой культуре.
— А я на них всегда спал. Меня это как-то не очень интересовало, — признался Том, — ты думаешь, эта соседка не была подставкой американцев?
— Не была, я проверял, — успокоил его Кемаль, — ты лучше посмотри сюда. Это Тулуз-Лотрек. Его знаменитый «Флирт». Портрет называется — Англичанин господин Уорнер в «Мулен Руж».
— Нам лучше выяснить про другого англичанина, — многозначительно сказал Том, даже не посмотрев на картину.
— Ты опять за свое — нахмурился Кемаль, отходя от картины. — Это слишком рискованно, Том.
— У тебя есть другое предложение? — спросил Том. — Раз они вышли на Сюндома, значит, знают и про Матвеева. Мы должны рискнуть, постараться передать им дезинформацию. И проследить путь этого сообщения. Только таким образом мы сможем узнать, почему у нас были столь явные провалы по Англии. И почему, наконец, они вышли на моего шведа.
— Наверное, ты прав, — расстроенно ответил Кемаль, автоматически подходя к другой картине. Это было полотно Ренуара «На лугу».
— Интересная картина, — сказал на этот раз сам Том, — чем-то напоминает наших живописцев. Шишкина, например.
— Господи, — взмолился Кемаль, — раз ничего не понимаешь, хотя бы молчи. Идем лучше направо. Там мой любимый Клод Монэ. Может, это тебе больше понравится.
— К чему такая экзальтация, — пробормотал Том, — вот уж не думал, что ты такой поклонник живописи. Ты часто ходишь в этот музей?
— Часто. Посмотри, какая красота, — показал на картины Монэ Кемаль.
Том огляделся. Буйное цветение красок, парад цветов на картинах вызвали у него смешанные чувства. Как разумный человек, он понимал красоту. Но понимал лишь разумом. Чувства его оставались невосприимчивыми к подобным пиршествам духа. Кемаль огорченно махнул рукой.
— Давай уйдем отсюда. Ты все равно не хочешь смотреть.
— Почему, — возразил Том, — вон там интересная картина. Художник, кажется, рисовал ее точечками.
— Хорошо, что тебя никто не слышит, — улыбнулся Кемаль.
— Дело в том, — спокойно произнес вдруг Том, — что я прекрасно знаю, кто эти мастера и могу отличать почерк любого из них. И даже рассказать тебе о любом. Но мне эти картины сейчас не нужны. Они только отвлекают. Когда мне будет нужно, я вспомню и Сезанна и, даже, чем отличается Клод Монэ от Эдгара Манэ. И, наконец, узнаю характерный стиль вон той «точечной» картины, принадлежащей «неоимпрессионисту» Жоржу Сера.
— Негодяй, — воскликнул рассерженный Кемаль, — значит, ты все это время притворялся.
— Ничего подобного, — возразил Том, — я действительно считаю, что все это сейчас нам не нужно. Вот когда мы решим наши проблемы, тогда ты можешь снова ходить сюда на импрессионистов. А если откровенно, то я действительно не понимаю, почему грудастые бабы Тициана или Ренуара, по-разному грудастые, согласен, вызывают такой восторг. Я уже не говорю о совершенно бредовых вещах Гогена. Впрочем, искусство — вещь эмоциональная, здесь не нужны практические критерии.
— Идем отсюда, — потянул его за руку Кемаль, — я думал, ты получишь удовольствие. А ты еще издеваешься над этими полотнами.
— А я думал, что мы пришли сюда спокойно поговорить.
— Идем, идем, — позвал его Кемаль, — в левом крыле здания есть такой своеобразный римский музей под стеклянной верандой. Там можно спокойно посидеть и поговорить.
— Тогда идем, — согласился Том, — но не говори мне, что тебя нравятся еще и скульптуры древних, а то я подумаю, что ты решил переквалифицироваться в музейного эксперта. А тебе это нельзя. Ты у нас миллионер.
— Плебей, — покачал головой Кемаль.
Через пять минут они сидели на скамье и Том деловито рассказывал о своем плане.
— Главное, чтобы они засуетились. Пусть начнут нервничать, искать шпионов, следить за нашим шведским другом. Здесь нам важно не ошибиться. И самое важное, чтобы ты был вне игры. Все должен проводить я один. Чтобы в случае необходимости исчезнуть и отрубить все концы.
— Это колоссальный риск, — возразил Кемаль, — ты понимаешь, на что именно идешь?
— Тогда давай свое предложение. Тебе самому выходить на Сюндома просто нельзя. Он тебя не знает. И не поверит тебе никогда. А потом, мы не знаем, как его используют наши. Может, втемную. Он только выполняет роль «почтового ящика». Тогда он тем более не поверит тебе. Надеюсь, это ты понимаешь?
— Понимаю, — вздохнул Кемаль, — давай еще раз прогоним ситуацию. Думаешь, у тебя получится?
— Должно получиться. В крайнем случае, я могу попросить помощи у нашего резидента. И просто уехать из страны. Я связной, Кемаль, твой связной, — поправился Том, — мое дело — обеспечивать безопасность при прохождении твоих сообщений. И надежную связь. А теперь я ее не могу обеспечить. Значит, я обязан проверить линию связи. Во время войны связисты, тяжело раненные, видя, что у них обрыв на линии, брали концы проводов в зубы и пропускали через себя, так и умирали на этих проводах, но обеспечивали связь.
— Откуда ты знаешь? — спросил Кемаль.
— У меня отец погиб именно так, — глухим голосом ответил Том. — Во время войны погиб.
— Мой тоже погиб во время войны, — неожиданно для себя сказал Кемаль. — Ладно, пора уже кончать дискуссию. Пойдем лучше куда-нибудь пообедаем, я умираю с голода.
— Но ты согласен на мой вариант? — настойчиво спросил Том.
— А у нас есть другой выход? — вместо ответа спросил Кемаль. — При любом раскладе нужно выходить на твоего шведа. Хотя мне твое предложение совсем не нравится, Том.
В этот день они собрались вместе. Шервуд и Эшби представляли ЦРУ, Блант и Хэшлем английскую разведку, а Кэвеноу находился на совещании как представитель ФБР. Все было ясно. Союзники обязаны были продумать программу, чтобы не подставлять высокопоставленного секретного агента английской разведки в КГБ. Но, в свою очередь англичане знали, что и у американцев есть свой очень надежный источник в военной разведке русских и также старались не особенно навредить этому ценному агенту, через которого и они узнавали много полезного.
После ошеломляющих провалов английских разведки и контрразведки, когда наиболее проверенные и, казалось бы, самые лучшие агенты оказались «кротами» КГБ во главе с самим Кимом Филби, в Америке наступило разочарование. И, если прежде заносчивые американцы очень уважительно относились к своим коллегам из-за океана, имевшим многовековую традицию и опыт нескольких поколений шпионов во всем мире, то теперь американцы, наоборот, всячески подчеркивали промахи своих английских коллег и старались не особенно доверять им наиболее секретную информацию. Англичане это сразу почувствовали, и лед недоверия, начавший нарастать на взаимных англо-американских отношениях, уже не могли растопить никакие сердечные заявления об особых отношениях и традиционной дружбе двух держав.
Правда, победившая в Лондоне на парламентских выборах «железная леди» — Маргарет Тэтчер — считалась самым верным и постоянным партнером Рейгана, но это лишь в силу особо консервативных взглядов обоих политиков, чем из-за большого доверия, проистекавшего из отношений двух стран. И приехавшие в Лэнгли англичане это хорошо представляли. Но и хозяева, в свою очередь, понимали, как важно в этой операции заручиться поддержкой англичан, благодаря которым им и удалось выйти на неизвестного «Вакха», работавшего так эффективно против их собственной страны.
Совещание начал Шервуд. Привычным, немного глухим голосом он перечислил все подробности предстоящей операции. По мнению ЦРУ, следовало на людях скомпрометировать Сюндома, чтобы добиться последующей высылки шведа из страны и дальнейшей изоляции Матвеева. За Матвеевым ФБР должно было установить жесткое наблюдение. У сотрудников Федерального Бюро уже не было сомнений, что Матвеев является сотрудником советской резидентуры и отвечает за поддержку нелегалов в Нью-Йоркском отделении ПГУ КГБ. Его частые контакты с Казаковым, резидентом советской разведки в самом большом городе Америки, никогда не были секретом для сотрудников ФБР.
