витражом готического окна.
— Обычно вы садились вон за тот столик, что у колонны, сэр, — напомнил ему знакомый официант, не упускавший возможности поупражняться в своем неизгладимом грузино-английском языке.
— Что же вы, любезнейший, допустили, чтобы его занял некий самозванец? — кивнул в ту сторону капитан, иронично ухмыляясь.
Заимствованные когда-то давно, у белогвардейцев, слова «любезнейший», «милейший» и «позволю себе заметить» он всегда произносил только по-русски, как правило, поражая этим своих московских собеседников.
— Если бы вы заказали столик по телефону, — ничуть не смутился официант, — то конечно же… И потом, господин, подсевший к «вашему» столику, успел попросить, чтобы вы заняли свое привычное место у этого же столика.
— И вы указали ему это мое «привычное место»?
Официант вскинул брови, задумчиво взглянул на сидевшего в профиль к ним «самозванца» и, словно о великом открытии, зачастил:
— Нет, место ваше я не указывал. Ни столик, ни место. Да он и не интересовался. И не помню, чтобы когда-нибудь видел этого посетителя раньше. Однако же попросил передать именно вам, чтобы вы соизволили разделить с ним трапезу.
— «Соизволили», значит?..
— Он общался со мной на английском, — и себе перешел на язык Шекспира официант, — ничуть не усомнившись в том, что тоже владею им. Однако это слово — «соизволили» — произнес по-русски. Но самое любопытное, что кроме собственного, весьма скромного, заказа этот господин попросил принести всё то, что обычно заказываете вы.
Ко всему сказанному официант, общавшийся на английском с тем же неизгладимым кавказским акцентом, что и на русском, хотел добавить еще что-то. Но в это время «самозванец» резко развернулся и поприветствовал Дэвисона высоко поднятой рукой, словно бедуин — заметившего на вершине далекого бархана такого же скитальца пустыни, как и сам. А когда заметил, что дипломат направляется в его сторону, тут же поднялся ему навстречу.
Это конечно же был Ангел Бош. Теперь уже заметно поседевший, с лицом, исполосованным еще более основательными морщинами… Правда, облаченный в темно-синий клубный пиджак и в новенькую, в сине-белую полоску, рубашку, — из тех, которые только-только входили в моду в деловых кругах Америки, — он уже мало напоминал того вождя балканских повстанцев, в облике которого представал когда-то в «Горном приюте» Швейцарии. Тем не менее налет воинской дерзости на его загорелом ястребином лице всё еще просматривался.
— …И всё же я уверен, что мое присутствие в Москве неожиданностью для вас не стало, — проговорил Бош, словно бы продолжая телефонный их разговор.
Дэвисон еще помнил, что Бош никогда и ни с кем не здоровался за руку. Во всяком случае, никогда и никому не протягивал руки первым. Поэтому лишь слегка склонил голову в знак приветствия, и Кровавый Серб ответил ему тем же.
— Наоборот, с уверенностью могу сказать, что оно стало полной неожиданностью. Не думал, что решитесь прибыть в эту коммунистическую страну в то время, когда в двух других коммунистических странах контрразведка готова поставить вас к стенке.
— В четырех. Какие-то две недостающие из трех остальных, кроме Югославии, обозлившихся на меня — Венгрию, Грецию и Румынию, — вы упустили.
— Признайтесь, что о четырех государствах вы заговорили из зависти к славе Отто Скорцени. Этого проходимца от диверсих, который, похоже, сумел договориться со всей Европой.
— И не только с Европой. Однако я слишком уважаю этого профессионала диверсионного дела, чтобы решиться на зависть к нему. Кстати, не далее чем осенью прошлого года, на вопрос журналиста: «Жив ли Гитлер?», Скорцени, этот «человек со шрамами», во всеуслышание заявил: «Будь Гитлер жив, я был бы рядом с ним». Однако не будем отвлекаться, и переходить на исторические личности. Что касается меня, то с юридической точки зрения перед Швейцарией у меня грехов не имеется. С итальянскими властями я сумел договориться, с греческими — тоже.
— Тогда о чем вы намерены договариваться со мной, здесь и сейчас? О том, как бы договориться еще и с американскими властями?
— Помилуйте, капитан! С американскими «компетентными органами», как принято называть службу безопасности в России, никаких разногласий у меня и не возникало. Ни до, ни после штурма Берлина. И вообще во встрече с вами заинтересован другой, но тоже хорошо знакомый вам человек.
Дэвисон опустился на «традиционно свой» стул и вопросительно уставился на все еще продолжавшего стоять Ангела Боша.
— Так, может быть, вы еще и назовете его имя?
— Он назовет его сам. Если только в этом возникнет необходимость. Таково решение этого человека. Вот только состояться эта встреча может лишь завтра. В это же, — мельком взглянул Ангел на часы, — время. Там мы обо всем и поговорим.
— Прошу прощения, господин Бош, однако условия нашей завтрашней встречи мы могли оговорить по телефону, — вынужден был подняться из-за стола капитан.
— Не всё так безнадежно, Дэвисон, — широко улыбнулся Кровавый Серб. — Видите вон тех двух женщин, что в углу, за спаренными колоннами?
— Я обратил на них внимание сразу же, как только вошел. Хотите сказать, что обеих «дарите» мне? На весь вечер?
— Одна из них, та, что выдает себя за яркую блондинку, — моя давнишняя знакомая, из состава нашей делегации. Можете распоряжаться ею, на свое усмотрение. Весь вопрос во второй женщине, брюнетке, — причем, как мне показалось, вполне натуральной, а это мой любимый, я бы даже сказал, балканский тип женщин. Которая сама желает познакомиться со мной поближе.
— Да возле каждого здешнего ресторана найдется добрый десяток подобных жриц любви, так что…
— Вы не поняли меня, капитан, — прервал его владелец «Горного приюта». — Если бы речь шла о «красотке на одну бурную ночь», я не стал бы отвлекать вас от важных дипломатических забот. Баш на баш: завтра я предоставляю вам возможность встретиться с человеком, чья судьба вас, как убежденного мемуариста, просто не может заинтересовать, а вам предстоит высказать свое мнение об этой брюнетке. С которой, вполне возможно, если не лично вы, то американская разведка в целом, уже пересекались.
— Этот ваш приятель, с которым вы хотите свести меня, — из русских?
— Но не советских. Впрочем, в этом мире условностей всё условно.
— Кажется, я догадываюсь, о ком может идти речь. Но даже боюсь верить этой догадке.
— Значит, я своей цели достиг: вы заинтригованы. Но, как говорят в таких случаях русские, «долг платежом красен». Как только я удалюсь, эти дамы пересядут к вам. Затем блондинка оставит вас вдвоем с моей избранницей. Всё, что вы закажете, будет мною оплачено.
— Этот жест считаю излишним.
— Георгий, — указал он на спешно приближающегося официанта, — любезно открыл для меня некое подобие «кредитной линии». И запомните, — проговорил серб, когда официант уже начал менять
