час, в последнюю минуту… И все надежды пойдут прахом.
К тому же Пеньковского до зубной боли раздражала вся эта пропагандистская трескотня, безмерно прославлявшая «беспримерный подвиг первого космонавта» и «славные достижения советской науки, осуществленные под мудрым руководством Коммунистической партии и лично товарища…».
Даже само это событие, полет Гагарина, полковник встретил с какими-то противоречивыми чувствами. С одной стороны, он понимал, что англичане обязательно заинтересуются некими техническими секретами космического ракетостроения, хотя в этой области у них, как и в американцев, уже наверняка подкармливается своя агентура; а также особенностями подготовки космонавтов и конечно же перспективами второго полета, способного окончательно похоронить шансы Штатов на космический реванш. А значит, следовало набрать как можно больше материала, связанного с космонавтикой.
Вот только сделать это будет непросто. Космонавтами занималось не только особое ведомство, жестко опекаемое спецотделами КГБ, ГРУ и ЦК КПСС, но и еще какая-то секретная служба, напоминавшая по своим полномочиям Смерш военной поры. То есть во время бесед с резидентом МИ-6 на космические темы он попросту вынужден будет отделываться многозначительными намеками на связи с подчиненными Королева и туманными обещаниями вплотную заняться космической отраслью.
Однако проявлялся в этом событии для агента Алекса и другой аспект. На фоне «эпохального события мирового масштаба», в качестве которого советская пропаганда преподносила кратковременную космическую одиссею Гагарина, его, Пеньковского, как «спасителя западного мира от советской ракетно-ядерной экспансии», окончательный переход в стан британской разведки (с подписанием всевозможных вербовочных обязательств), как-то сразу же терял свою значимость, свой жертвенный блеск.
Да и сам его «побег на Запад», в подданство британской Короны, который, как рассчитывал Пеньковский, должен был осуществиться в ближайшие месяцы, тоже многое терял в своей пропагандистской цене. Понятно, что этому выскочке Гагарину, продержавшемуся каких-нибудь сорок минут в кабинке орбитальной ракеты, обязательно устроят кругосветное турне с неминуемым визитом в Англию и США. Как понятно и то, что для мировой общественности полет русского космонавта будет представлять значительно больший интерес, нежели побег на Запад очередного русского шпиона, пытающегося спасти эту самую общественность от ядерной угрозы Советов.
Конечно, со временем суд истории всё расставит на свои места, вот только пока что приговор Военной коллегии Верховного суда предугадывается куда отчетливее и очевиднее.
Москва. Христианская миссия.
Апрель 1961 года
Когда в назначенное время капитан Дэвисон, в сопровождении встретившей его Златы, вошел в «краснокрестные» апартаменты Божича, тот встречал его с тем же радушием, с каким когда-то принимал в своем кабинете в «Горном приюте». Правда, текст его «тронной речи» немного изменился. Но только текст, а не риторика и пафос.
— Да, капитан, да: вы правы, — признал он, хотя Дэвисон еще и рта не успел открыть, — война уже не полыхает! Но разве мир стал от этого миролюбивее, а все мы стали чувствовать себя в нем увереннее и беспечнее?!
— Ну, это, как взглянуть на этот самый мир, — уклончиво ответил Чарльз, однако взглянул при этом всего лишь… на обстановку в апартаментах Князя Балкан.
А посмотреть здесь было на что, поскольку всё в этой обители напоминало квартиру-музей какого-то образованного русского дворянина: старинный письменный стол, старинные, украшенные замысловатой резьбой книжные шкафы, потускневшие картины в непомерно массивных золоченых рамах…
— Однако Христианская миссия, — как и Красный Крест, да и сама, освященная всеми религиями мира, Швейцария, — слава богу участия в войнах не принимает. Ни в убийственных «кроваво-огненных», ни в лицемерно «холодных». Поэтому, где «всяк ищущий покоя» может обрести его, как не под сенью Красного Креста? А куда всяк добравшемуся до вожделенного советского рая податься, как не в «Обитель Спасителя», под крыло «старого сербо-итальянца Ангела Боша из Триеста?». Так что вы правильно поступили, Дэвисон, решив явиться сюда. Да к тому же отложив ради этого визита все прочие дела.
В течение нескольких последующих минут они предавались столь ярким и впечатляющим воспоминаниям, что появись в этом кабинете кто-либо третий — наверняка решил бы, что встретились ветераны войны, однополчане и давние фронтовые товарищи. Но сами они понимали, что весь этот экскурс в недалекое прошлое — всего лишь прелюдия к тому главному вопросу, который капитан просто обязан был задать «агенту всех мировых разведок» Ангелу Бошу. И помощник атташе задал его:
— Когда вы говорили о встрече, которая станет для меня впечатляющим сюрпризом — это была всего лишь приманка? Способ заманить меня в вашу агентурную обитель?
— Если хотите, да, и приманка тоже. Я был бы неправ, если бы, пребывая в Москве, не попытался встретиться с вами. Но и без сюрприза тоже не оставлю. Вам знаком такой агентурный псевдоним — «Гладиатор»?
Капитан с удивлением взглянул на Боша.
— В годы войны я действительно знал одного агента, который значился в нашей картотеке под точно таким же псевдонимом, но…
— Может, и настоящее имя его припомните?
— Вряд ли, — задумчиво ответил Дэвисон. — Помню только, что это был русский, из военнопленных, который и себя, и своих коллег агентов любил называть «гладиаторами». Во время каждой тренировочной схватки с соперником он сквозь зубы цедил…
Однако, перебив его, Бош продолжил:
— «Так что, пора оголить мечи, гладиаторы?» И что-то там еще, уж не помню дословно, вроде бы о крови и жертвоприношениях. Причем любил повторять это не только во время тренировок. Он саму жизнь свою воспринимает, как бесконечную череду гладиаторских схваток.
— Тогда мы говорим об одном и том же человеке.
— И по германской, как и по вашей, картотеке он проходил, как сержант Штоков. Дмитрий Штоков, совершивший несколько побегов из колонии для несовершеннолетних; пленник германских лагерей. Мужественный солдат и талантливый, от Бога, диверсант.
— Он здесь?
— Не совсем. Неподалеку. Блюдя приличие, я стараюсь не превращать эту божественную обитель в шпионскую явку.
— В Швейцарии вы были менее щепетильны, господин Бош.
— Поскольку само время было тогда «менее щепетильным». К тому же в Альпах я представал владельцем «Горного приюта», и все вы пребывали в частном владении, право которого в Швейцарии чтят, как ни в какой другой стране. А здесь я представляю одну из благороднейших организаций не только «Альпийской Конфедерации», как порой журналисты именуют Швейцарию, но и всего мира.
— Кажется, мы отвлеклись.
— Наоборот, определили морально-этические приоритеты. А сейчас мы спустимся в нижнюю часть особняка и, пройдясь по небольшому тоннелю, окажемся в ресторане «Черногория», во главе которого стоит чета черногорских эмигрантов-коммунистов, а точнее, тайных черногорских националистов из бывших югославских партизан Тито. Впрочем, — до шепота приглушил голос Кровавый Серб, — давно завербованных британской разведкой.
— Чертовы англичане, они везде опережают нас, — проворчал помощник военно-воздушного атташе США.
— Я того же «сочувственного» мнения о
