Если нужно заставить кого-то делать такое, чего он никак в обычном состоянии делать не будет, лучшего наркотика, чем кетамин, не придумать.
Я оглянулся окрест и, заметив, что приближаемся к аэропорту, как-то тупо подумал: что это они собираются делать со мной? По крайней мере, неплохо, что еще соображать мог. Да и вообще, все не так уж плохо. Опять в душе наступило какое-то раздвоение.
Одна моя часть, слабенькая и далекая, тихонько просила распахнуть дверь автомашины, выпрыгнуть и бежать, бежать… А другая – более сильная и близкая – громким голосом настоятельно убеждала, что все, дескать, идет нормально, волноваться незачем. Меня просто испытывают своеобразным путем, а испытание проводит Чарльз Росси – вот и весь сказ.
У меня они выведать ничего не смогут, ничего стоящего. Ну а если бы они намеревались меня прикончить, то уж давно бы кокнули.
Но рассуждать подобным образом об опасности – по меньшей мере глупо. Какая-то параноидальная мнительность, совершенно ненужная.
Все идет нормально, своим чередом.
Мне слышен спокойный голос Росси, находящегося от меня на расстоянии сотен миль:
– Если бы я оказался на вашем месте и со мной произошло то же самое, я испытывал бы те же чувства, что и вы. Вам кажется, что никто ничего не знает, – вы даже сами себе не верите. Временами на вас находит приподнятое настроение, и вы готовы своротить горы, а временами вас охватывает безотчетный страх.
– Я что-то никак не могу усечь, о чем это вы говорите, – ответил я, но как-то равнодушно и неубедительно, скорее машинально, не подумав.
– Всем нам было бы намного проще и лучше, если бы мы сотрудничали, а не конфликтовали.
На это я ничего не ответил. Наступила минутная пауза, а затем Росси сказал:
– Мы в состоянии охранять вас. Оказалось, что есть люди, которым стало известно о вашем участии в эксперименте.
– Эксперименте? – переспросил я. – Вы это что, имеете в виду магнитно-резонансный имиджер? Этот новый детектор лжи?
– Нам известно, что существует один шанс из тысячи, или, лучше сказать, один шанс из сотни, что имиджер оказал на вас желаемое воздействие. У нас есть веские основания считать так. Согласно вашим медицинским показателям, хранящимся в ЦРУ, у вас есть для этого необходимые данные – коэффициент умственного развития и особенно ваша эйдетическая память. Это как раз то, что нужно. Конечно, полной уверенности у нас пока нет, но есть серьезные признаки для оптимизма.
Я сидел, безучастно уставившись на сиденье автомашины, обтянутое дорогой кожей.
– Вы проявляете недостаточную бдительность, и вам это хорошо известно, – продолжал Росси. – Другой бы на вашем месте, с вашей подготовкой разведчика, да еще с вашими знаниями, был бы осмотрительнее.
Теперь все мое естество напряглось и ощутило тревожное состояние. В затылке стало неприятно покалывать. Но мой обленившийся беспечный мозг, похоже, перестал воспринимать реальность и напрочь отключился от природных инстинктов, и мне стало как-то все до лампочки.
А Росси между тем говорил:
– …И совсем не обратили внимания, что ваши домашний и служебный телефоны стали прослушиваться, на законном, между прочим, основании: по подозрению в причастности к афере фонда «Ферст коммонуэлс». А в некоторых комнатах вашего дома были вмонтированы электронные подслушивающие устройства – так что шансов у вас практически не оставалось.
Я лишь медленно покачал головой.
– Нет нужды, конечно же, говорить, что мы записывали каждое ваше слово – а вы проявляли явную беспечность, как при встрече со своим клиентом Мелом Корнстейном, так и, разумеется, во время разговоров со своей супругой. Я вовсе не собираюсь вас осуждать, потому что с вашей стороны нет никаких причин подозревать, будто что-то предпринималось. Поэтому, в конечном счете, не было причин использовать опыт, приобретенный вами на службе в разведуправлении.
Он остановился на секунду-другую, а далее слегка обеспокоенно произнес:
– Вообще-то, все не так уж и плохо. Если бы мы упустили вас из-под столь плотного наблюдения, то не смогли бы выручить в трудную минуту.
Я с трудом подавил зевок, от чего чуть не свернул себе шею.
– Алекс… – начал было я, но Росси не дал мне закончить.
– Извините нас за все это. Вы должны понять, что все делалось ради того, чтобы предохранить вас от самого себя. Когда действие кетамина прекратится, вы поймете, что иного выхода у нас не было. Мы же на вашей стороне, всерьез заинтересованы в том, чтобы с вами ничего не произошло, и просто-напросто нуждаемся в вашем сотрудничестве с нами. Поскольку вы спокойно выслушали меня, то, полагаю, начнете с нами сотрудничать. Если не захотите что-то делать, насильно заставлять вас никто не станет.
– А-а, понимаю – консультировать по правовым проблемам… изредка, – невнятно бормотал я.
– Некоторые очень хорошие люди возлагают на вас большие надежды.
– Росси… – бессвязанно бормотал я, глотая слова; губы и язык отказывались повиноваться. – Мы были… директор проекта… психологический план ЦРУ… проект «Оракул»… вас зовут…
– Вы представляете для нас слишком большую ценность, – подчеркнул Росси. – Поэтому мы не хотим, чтобы с вами что-то случилось.
– Почему вы сидите там… что вы там прячете?
– Я изолирован от вас, – объяснил Росси. – Вы же знаете золотое правило разведки. При ваших возможностях вам опасно знать слишком много, иначе вы будете представлять угрозу для всех нас. Поэтому лучше держать вас в неведении.
Наконец мы подъехали к какому-то неприметному строению в аэропорту Логан.
– Через несколько минут здесь будет военный самолет, на котором мы полетим на военно-воздушную базу Эндрюс. Скоро вам захочется поспать, вам нужно поспать.
– Зачем… – пытался я спросить, но закончить фразу не смог.
Росси долго молчал, а потом опять стал успокаивать:
– Скоро вам все объяснят. Все, все.
Помнится мне, как что-то говорил Росси там, в автомобиле, а затем вдруг я будто очнулся после тяжелого похмелья внутри какого-то пустого самолета, очень похожего на военный. По-видимому, меня внесли в него на руках, а может, и на носилках.
Летит ли со мной Росси, я не знал, во всяком случае, его нигде не было видно. Рядом сидели какие-то люди в военной форме. Охраняют, что ли, меня? Они что, думают, что я стану удирать и выпрыгивать с высоты десять тысяч футов? Они что, не знают, что я не вооружен?
Во время той уличной перестрелки в меня всадили, видимо, изрядную дозу кетамина, так как я все еще никак не мог очухаться и здраво рассуждать. Но, тем не менее, попробовал.
Итак, мы летим на военно-воздушную базу Эндрюс. Может, меня везут в штаб-квартиру ЦРУ? Не должно быть, смысла в этом нет никакого, Росси же хорошо известно, что я могу читать чужие мысли, поэтому ему, должно быть, меньше всего хочется везти меня в Лэнгли. Похоже, он знает, чего я не могу делать – улавливать исходящие от мозга волны через стекло или с расстояния нескольких футов. Об этом он сам сказал там, в автомобиле, сидя за стеклянной перегородкой.
А действует ли по-прежнему мой новый дар? Пока я не знал. Какова продолжительность его действия? Возможно, он уже исчез столь же внезапно, как и возник?
Я пошевелился на сиденье, ослабил привязные ремни и увидел, как повернули головы и насторожились мои охранники.
А была ли Молли там, в такси? Ведь Росси же говорил, что она у них, жива, здорова. А тогда почему она в такси? Да еще стоящем у тротуара? Наверняка это была приманка: просто нашли какую-то женщину, похожую на Молли, и посадили ее в такси, чтобы заманить меня. Но люди ли Росси сделали это? Или же безымянные, неизвестные «другие»? Тогда кто же эти «другие»?
Тут я с трудом выдавил из себя:
– Эй!
Один из охранников поднялся и подошел ко мне поближе, но, как я заметил, не вплотную.
– Чем могу быть полезен? – любезно осведомился он.
Это был высокий, массивный, коротко подстриженный молодой человек чуть старше двадцати лет.
Я повернулся к нему, посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
– Меня подташнивает.
Он поднял брови, наморщил лоб и ответил:
– У меня есть инструкции…
– Меня сейчас вырвет, – заторопился я. – Я просто хочу, чтобы вы знали об этом. Так сделайте что-нибудь, что предусмотрено вашими инструкциями.
Молодой человек беспомощно оглянулся вокруг. Другой охранник фыркнул и, покачав головой, сказал:
– Извините. Может, дать вам стакан воды или еще чего-то в этом роде?
– Воды? Черт побери. Что с этой воды? Тут же должен быть сортир.
Охранник обернулся к коллеге и прошептал ему что-то. Тот ответил каким-то неуверенным жестом, а первый охранник сказал мне:
– Извини, дружище. Могу предложить только тазик.
