– Хотите подумать? – предположил Бондарь.
– Я уже подумала. Теперь мне нужно посоветоваться.
– Эй, мы так не договаривались! Я бы не хотел, чтобы о моем предложении знал кто-то посторонний.
Даша остановилась возле перехода, давая понять, что здесь их пути расходятся.
– Во-первых, – сказала она, – человек, с которым я хочу посоветоваться, мне не посторонний, а очень даже родной и близкий. Во-вторых, он общается только со мной, поэтому, – тон Даши преисполнился язвительности, – за сохранность государственной тайны можете не волноваться.
– Я не волнуюсь, – пожал плечами Бондарь, – я просто обязан принять элементарные меры предосторожности.
– Я тоже, – просто сказала Даша. – У вас есть телефон? Оставьте номер, я позвоню вам вечером.
– Продиктовать?
– Лучше запишите. У меня ведь не профессиональная память разведчицы, могу забыть.
По непонятной причине Бондарю стало обидно. «Болван, – сказал он себе, возясь с блокнотом и ручкой. – Кто ты такой этой девушке, чтобы она запоминала твой номер телефона? И почему это для тебя так важно? Какого черта тебя бесит, что у гражданки Королевой имеется родной и близкий человек, которому она доверяет? А ты хотел бы, чтобы этим человеком был ты?»
Да, хотел бы!
Внезапное прозрение заставило Бондаря стиснуть зубы и буквально процедить, вместо того чтобы произнести любезно, как того требовала ситуация:
– Пожалуйста.
– Спасибо, – с достоинством кивнула Даша, принимая листок с нацарапанными на нем цифрами. – Не сомневайтесь, я позвоню.
– Да уж будьте так любезны, – буркнул Бондарь, после чего отвернулся, изображая полнейшее равнодушие, которого не испытывал.
– До свиданья, – прозвучало за его спиной.
Цок-цок-цок.
Эхо подхватило звуки шагов, спеша разнести их по лестничной площадке двадцать второго этажа знаменитой высотки на Котельнической набережной. Эге-гей, слушайте все: у этой девицы на каблуках металлические набойки! Фи, стыдно сказать! Неужели она ремонтирует износившиеся сапоги, вместо того чтобы заменять их новыми? И это происходит в Москве? В двадцать первом веке? Какой позор! Какое убожество!
Девушка, породившая негодующее эхо, и в самом деле была одета весьма скромно. Легонькая серенькая курточка вместо песцовой шубы нараспашку. Ладно сидящие, но дешевые джинсы, явно приобретенные не в модном бутике. К тому же, обратите внимание: подбородок девушки вздернут, будто она в нарядах от ведущих кутюрье щеголяет, а у самой штанины забрызганы чуть ли не по колено и сапожки в белесых разводах соли.
Этого и следовало ожидать. Такие чересчур заносчивые особы вечно таскаются пешком, вместо того чтобы обзавестись собственным автомобилем. Какие-то принципы им, видите ли, мешают. Ни тебе состоятельного любовника, ни тебе высокооплачиваемой должности при солидной фирме. Ну и подавитесь своими принципами, недотроги! Без вас есть кому звезды с неба хватать, просто отбою нет от желающих.
В подъезде установилась неодобрительная тишина. Ее нарушал лишь шорох, производимый роющейся в сумочке девушкой. Еще год назад, наведываясь к деду, Даша попросту нажимала звонок, отзывающийся залихватской трелью. Теперь приходилось пользоваться ключами. Не такое уж обременительное занятие, если разобраться. Но лишний раз напоминающее о том, что для кое-кого даже самая светлая квартира в элитном доме может быть погружена в непроницаемый мрак.
Эх, деда-деда…
Подняв взгляд, Даша привычно поразилась тому, как старомодно, как жалко и неуместно выглядит медная табличка, привинченная к двери:
Королев Иван Петрович.
Член Союза писателей СССР.
Никаких таких союзов давно уж нет… как не существует самих социалистических республик. Слово «писатель» с большой буквы больше не произносится, незачем. И Москва – столица совсем другой родины. И время иное. Лучшее подтверждение тому – бронированные двери, защищающие все близлежащие квартиры, кроме дедовой. Выходит, зря ты свою жизнь прожил, Иван Петрович. Напрасно писательством занимался. Лучше бы машину времени изобретал, глядишь, и сбежал бы из светлого капиталистического будущего. Не твоего, деда, будущего. Чужого. Лично для тебя совершенно безрадостного.
Нахмурившись, Даша вставила ключ в замочную скважину. Он провернулся свободно, хотя и ключ, и замок были изготовлены в незапамятные времена, чуть ли не в довоенные годы.
Семейное предание гласило, что списки будущих жильцов элитной высотки утверждал сам товарищ Сталин. Увидев в них исключительно фамилии высоких чинов из МГБ и МВД, вождь, с присущей ему иронией, осведомился у Берии: «Скажи, Лаврентий, а что, кроме этих людей, в Москве больше никто не проживает, а?» Этой реплики оказалось достаточно, чтобы срочно перекроить списки 700-квартирного здания. В результате здесь поселились такие сугубо штатские люди, как Михаил Жаров, Галина Уланова, Константин Паустовский.
И гораздо менее известный Королев И. П., Дашин дедушка.
Дом, сданный в 1952 году, считался по тем временам вершиной архитектурной мысли. Вывезенные из побежденной Германии бесшумные лифты носились по 26-этажному зданию со скоростью три метра в секунду, во всех квартирах имелись телефоны, ванные комнаты были оборудованы невиданным в послевоенной стране чудом – биде, а кухни сверкали трофейным кафелем. В здании, отделанном гранитом и мрамором, размещались гастроном, кинотеатр «Знамя», булочная, киоск «Союзпечати», овощной магазин, почта, телеграф и даже ателье-люкс. В холм во дворе искусно встроили гараж на сотню автомобилей, а под зданием соорудили огромное бомбоубежище, поскольку существовала ядерная угроза со стороны Запада.
Парапеты соперничали по чистоте с переходами метрополитена. Да, да, твердил дед недоверчиво усмехавшейся внучке, когда-то в московском метро не было ни соринки, а уж про пивные банки или окурки и говорить нечего.
Короче говоря, текли куда надо каналы и в конце куда надо впадали.
Этой присказкой обычно заканчивались все рассказы деда про сказочную страну Эсэсэсэрию, исчезнувшую с лица земли. Прямо Атлантида какая-то, саркастически усмехалась Даша, край молочных рек с кисельными берегами. Фасад-то выглядит красиво, а что внутри? Взять хотя бы дедов дом на набережной: снаружи гранит, мрамор, роскошные лестницы, а в квартире повернуться негде, и кухня со спичечный коробок. Почему так? Да потому что тоталитаризм стремится производить впечатление, а не обеспечивать нормальные условия существования.
Однажды Даша высказала свои сомнения вслух. Дед, вместо того чтобы смутиться, предложил:
«А ты посмотри вокруг, Дарьюшка, внима-а-ательно посмотри. Дом тебе не нравится? А кто сейчас подобные махины строит? И если строит, то для кого? Для толстосумов? Так это дело нехитрое – золотые нужники под богатые задницы мостить. Ты скажи мне лучше, кто будет мосты возводить, рельсы прокладывать, заводы и домны сооружать? Ведь возводились же, ведь сооружались, а? Да какие! Всему миру на зависть! Сейчас-то вы на всем готовом живете, а когда все это наследие проржавеет, раскрошится, рассыплется? Куда побежите от холода прятаться – в ночные клубы свои, в боулинги с роулингами? Где пропитание возьмете – в супер-мини-маркетах, в пиццериях фастфудовых?»
Будучи девушкой современной, но все же не чересчур легкомысленной, Даша над этими вопросами призадумалась. Задумавшись, принялась искать ответы. А не находя ответов, стала задаваться все новыми и новыми вопросами. Так и пошло. Нельзя сказать, что жизнь сделалась от этого радостнее, зато у нее появился пусть смутный, но все же смысл.
* * *
Все квартиры обладают специфическим, присущим только им, запахом, и квартира, в которую вошла Даша, не являлась исключением. Сильнее всего здесь пахло горечью увядания и молотым кофе. А с недавних пор – еще и цветочными духами, приторными и пошлыми, как всякая дешевка. Поморщившись, Даша стянула сапоги, переобулась в стоптанные тапки и прошаркала на кухню, откуда разило парфюмерией.
Тут хозяйничала молодая вертлявая хохлушка Анка, нанятая родителями для ухода за дедом. На большее они не расщедрились, хотя не бедствовали и старались ни в чем себе не отказывать. На их фарисейском языке это называлось «жить по средствам». У Даши имелось иное мнение на сей счет. В знак протеста она полностью отказалась от дорогих шмоток, не притрагивалась к деликатесам и стала круглой отличницей, что позволяло ей учиться бесплатно.
Угнетающая зависимость от родителей была сведена к минимуму, хотя не исчезла окончательно. Даша тяготилась необходимостью жить за их счет. Они становились все более чужими. Иногда Даша всерьез подумывала о том, что обязана появлению на свет совсем другим людям, незнакомым. Случаются же ошибки, когда в роддоме происходит нечаянная подмена младенцев. Правда, имелся веский аргумент, свидетельствующий против такой версии. Даша испытывала к деду почти дочернюю привязанность, на генном уровне. Они были одной крови, внучка и дед. И всякий раз, когда Даша навещала его, она чувствовала себя так, словно возвращалась домой.
