Как позже поведал следствию Кошевой, он неожиданно очнулся ночью в незнакомом лесу. Он не помнил ни своего имени, ни кто он такой, ни, тем более, как попал в этот проклятый лес. В карманах у него ничего не было, кроме пачки «Явы» и спичек. Всю ночь бедолага просидел у костра, бесцельно куря сигареты, одну за другой, а утром вышел на дорогу и там у первого же встречного поинтересовался, где он находится. Как выяснилось, это был никакой не Сердобск, а пригород Аркадака.
С того момента, когда Кошевой исчез, и до той ночи, когда он пришел в себя, минуло пятнадцать суток. И лишь еще неделю спустя, когда к нему частично вернулась память, он смог рассказать, кто он и откуда. Немедленно приехавшая жена забрала его домой. Первые подозрения на то, что бедолага подвергся какому-то загадочному воздействию, возникли через месяц после благополучного возвращения. Бывший офицер сделался неузнаваемым, вел себя неадекватно, законную супругу звал другим именем, порывался куда-то ехать, бредил наяву. В его крови было обнаружено непонятное вещество, которое местные врачи так и не смогли идентифицировать.
Результаты анализа были доведены до сведения ФСБ. Разобраться в подозрительной истории поручили Бондарю. Кошевой признался ему, что испытывает такое ощущение, будто две недели не просто выпали из его жизни, а были намеренно вырезаны таинственными похитителями. Его постоянно мучил вопрос: что он мог совершить за это время? Бондарь тоже хотел это выяснить, но дело у него неожиданно отобрали, а расследование поручили вести кому-то другому. Не потому ли, что кто-то не пожелал допустить раскрытия истины?
Бондарь был убежден, что так оно и было. Как сотруднику самой компетентной спецслужбы России, ему было хорошо известно, что техника психофизического зомбирования человека применяется с давних пор. Некоторые методики описывались еще в древних китайских и японских трактатах. Небольшая доза яда рыбы фугу (той самой, которая считается невероятным деликатесом у японцев) втиралась в кожу человека, после чего он неизбежно впадал в глубокую кому и у него полностью исчезает память. Потом этого человека натирали соком растения «стиония», и – с ним можно было делать все что угодно. Он выполнял любую команду, любую, самую тяжелую работу, не осознавая при этом, что делает, зачем и во имя чего. Сотни подобных существ, по сути, ходячих роботов, использовались и используются в качестве рабов на рисовых плантациях.
Нечто подобное произошло и с одним русским парнем, которого нашли на Кавказе бойцы спецназа. Парень работал на маковых плантациях в горах. Ничего не помнил, не осознавал, где находится. Дело доходило до того, что ему приходилось приказывать есть и спать, иначе он мог умереть от истощения. А когда парня кое-как привели в чувство, он смутно припомнил, что регулярно подвергался обработке на каком-то непонятном приборе. Это происходило всякий раз, когда пленник проявлял признаки осмысленного поведения. Бондарь случайно прочитал упоминание об этом инциденте в одной из оперативных сводок, но не придал этому значения. Теперь он рассчитывал разобраться во всех этих психологических трюках досконально. И почти не сомневался в том, что нащупал пресловутую ниточку, благодаря которой можно размотать умышленно запутанный клубок.
* * *
Появление Даши Королевой не застало его врасплох, но он предпочел притвориться слегка растерянным, чтобы сделать девушке приятное. Каково же было его удивление, когда вместо снисходительной усмешки он увидел на ее лице легкую гримасу недовольства.
– К чему этот балаган? – спросила она, морща нос.
– Почему балаган? – неискренне удивился Бондарь.
– Вы ведь заметили меня, когда я еще только приготовилась переходить дорогу. Разве нет?
– Я задумался.
– Не люблю, когда мне врут, – заявила Даша без обиняков. – Просто органически не переношу.
– И сами тоже говорите правду, ничего, кроме правды…
– Стараюсь, хотя не всегда получается.
Это прозвучало предельно откровенно. Сделав свое признание, Даша не отвела взгляд, не допустила ни единой фальшивой нотки. Бондарь посмотрел на нее с возрастающим интересом. Не слишком рослая, она казалась выше благодаря манере держаться подчеркнуто прямо.
«Должно быть, подруги обвиняют ее в привычке задирать нос, – подумал Бондарь. – Ишь, как шейку вытягивает, прямо особа королевских кровей, учащаяся пансиона благородных девиц, а не студентка захудалого вуза. Лицемерить в ее присутствии будет нелегко, хотя деваться некуда. Не признаваться же этой странной девушке в истинных мотивах своего интереса к судьбе пропавшей сокурсницы».
– Я тоже предпочитаю говорить правду, – произнес Бондарь, жестом предлагая пройтись вдоль набережной, вместо того чтобы торчать посреди тротуара.
Даша подчинилась, но признание выслушала с кислой миной.
– Предупреждаю сразу, – сказала она, шагая рядом, – я согласилась поговорить с вами вовсе не потому, что поверила в байку про муки ревности. Ни в кого вы на самом деле не влюблены, признайтесь.
– Ошибаетесь, – возразил Бондарь, сделав это резче, чем следовало.
– Вот теперь вы говорите правду, – одобрительно кивнула Даша, скосив глаза на спутника. – Но не всю. Я больше чем уверена, что ваша избранница учится не в моем институте. Так?
Тут она попала в точку. Наташа Бондарь уже давно нигде не училась. Ее отправили в бессрочную командировку за границы бытия. Неизвестно, как насчет души, а тело Наташи покоилось в протекающей могиле. Неожиданно для себя Бондарь спросил:
– Вы, случайно, не увлекаетесь поэзией?
– Немного, – смутилась Даша. – Заметно, да? Мне часто говорят, что я не от мира сего. Раньше таких называли «синими чулками». Но если вы хотели меня этим поддеть, то зря старались. Я такая как есть, и мне редко бывает за себя стыдно.
– Что вы! – вырвалось у Бондаря. – Я вовсе не собирался над вами подшучивать.
– Тогда почему вы спросили про поэзию?
– Крутится в башке начало одного дурацкого стишка, а продолжения вспомнить не могу.
Не останавливаясь, Бондарь сунул в рот сигарету и прикурил, не дожидаясь, пока уляжется ветер. Это получилось у него ловко. Куда непринужденнее, чем попытки выдавать себя за кого-то другого. Девушка, шагавшая рядом, обладала каким-то внутренним индикатором, позволявшим улавливать любую фальшь. Лицемерить с ней было противно. Все равно что морочить голову специалисту, обнаружившему у вас тревожные симптомы. Он вам: у вас такие-то и такие-то отклонения, вы опасно больны, батенька. Вы ему: нет-нет, ошибаетесь, я здоров как бык.
– Рассказывайте ваш стишок, – предложила Даша, деликатно полуотвернувшись, чтобы облегчить Бондарю задачу.
Он кашлянул:
– Довольно глупые вирши, честно говоря. Сам не знаю, где я их вычитал.
Даша упорно смотрела на проносящиеся мимо машины. Ее русые волосы, отброшенные поверх воротника серой куртки, струились на ветру. Бондарь тоже отвернулся. Пройдя еще несколько шагов, он заговорил, обращаясь как бы вовсе не к девушке, а к серой реке, закованной в истончавшие ледяные доспехи:
– Прошептал из ямы череп тайну гроба своего. – Бондарь яростно затянулся. – Мир лишь луч зари вечерней, остальное – тень его. Дальше не помню.
Еще одна затяжка, и окурок покатился по гранитному откосу.
– Это, кажется, Рыбаков, – сказала Даша.
– Мизантроп чертов, – буркнул Бондарь. – У него что, все стихи такие?
– Нет. Да и этот не такой мрачный, как можно подумать.
– Не мрачный, значит, – с сомнением повторил Бондарь.
– Конечно. Потому что в следующем четверостишии говорится: «Хватит ужасы пророчить, вот каким был мой ответ. Мир лишь тень короткой ночи, остальное – вечный свет». – Без всякого перехода Даша повернула голову и спросила: – Вам плохо, да? У вас случилось какое-то горе?
* * *
В таких случаях нужно срочно переходить в глухую защиту. Лучше даже в нападение. Чтобы не доставали расспросами и соболезнованиями. Не охали, любопытно округляя глаза. У вас горе? Надо же! Сынок, говорите, погиб? И жена? Ай-яй-яй, какое несчастье. И как вы теперь один справляетесь? Вторично жениться пока не надумали? Нет? Напрасно, напрасно. Слезами горю не поможешь, нужно жить настоящим, а не прошлым.
– У меня все в порядке, – отчеканил Бондарь.
– С такими глазами? – усомнилась Даша.
– С какими?
– Словно вам воткнули в спину нож и проворачивают его время от времени. А вы делаете вид, что вам совсем не больно.
– Понятия не имею, о чем вы толкуете, – расхохотался Бондарь. – Глядите. – Он даже не поленился повернуться, демонстрируя девушке спину. – Никакого ножа, никакой раны. Убедились?
Даша неодобрительно качнула головой:
– Вы лучше не смейтесь, если вам не хочется.
Бондарь согнал с лица натянутую улыбку и сказал:
– Не буду. Тем более что пора переходить к делу.
– Переходите. Только без этих ваших душещипательных историй про муки ревности, ладно?
