У самых причалов высокая металлическая опора, словно мачта высоковольтной линии, несла трос, по которому в вагонетке подавалась живая рыба от причалов в разделочные цехи завода. Пустая вагонетка застыла около электрического подъемника. На всей территории завода не было ни души.
— Сторож только у проходной, — пояснил Сякка.
Около причала, гремя цепями, покачивался моторный и парусный флот завода. Безошибочно найдя нужное судно, старик вынул ключ, открыл цепь и с обезьяньей ловкостью прыгнул на носовую часть. Придерживая принесенным веслом ботик около причала, Сякка подождал, пока Роггльс не прыгнул в судно, затем оттолкнулся от мостков, и бот легко скользнул в море.
Ловко маневрируя, объезжая лайды и прибрежные валуны, то подгребая кормовым веслом, то упираясь им в дно, старик быстро и точно вел бот на чистую воду.
Погода была неприветлива. Серые гребешки волн бежали в открытое море, обгоняя бот. Холодный, резкий ветер дул с острова.
Старик бросил на нос ботика свою зюйдвестку. Ветер трепал его длинные, седые волосы. Сякка был в своей стихии. Он был возбужден и счастлив.
Выйдя на открытую воду, Сякка положил кормовое весло и, вглядываясь в темноту, долго прислушивался. Затем с необычной для своих лет ловкостью установил и поднял старый косой парус. Ботик накренился и быстро пошел на запад.
— Самая ходкая посудина на всем острове! — с гордостью сказал Сякка. — Этот ботик построил я много лет тому назад и назвал его «Эльза», так звали мою жену. — Старик усмехнулся. — Теперь они закрасили его старое имя и написали «Заря». — Это артельщики из «Уус элу»! Мой мальчишка тоже приложил к этому руки.
Ветер крепчал, волна становилась крупнее. Сильно накренившись, ботик ходко шел на запад. Вдруг ярко вспыхнувший луч прожектора разрезал, словно ножом, тьму ночи. За первым лучом вспыхнул второй, третий, одновременно послышался рокот моторов, и катера пограничной охраны, нащупав прожекторами бот, ринулись вперед. В скрещивающихся лучах прожекторов парус трепетал, как крыло мотылька, бьющегося о стекло электрической лампы.
Сякка резко изменил курс. Парус захлопал и обвис. Бот потерял скорость и стал медленно уходить на восток. Рокот моторов становился все ближе. Их могла спасти лишь отмель, непроходимая для катеров с глубокой посадкой.
— Эй! Парусный бот! Приказываю спустить парус! — услышали они предостерегающий окрик.
Схватив кормовое весло, старик, выгребая изо всех сил, старался увеличить ход судна. Но держать бот против ветра, работая веслом, было не под силу даже ему.
Клинок трассирующих пуль срезал верхушку мачты. Парус упал, накрыв собою Роггльса, и судно потеряло ход. В ту же минуту старик нащупал спасительную отмель. Отталкиваясь кормовым веслом, нещадно ругаясь, он уверенно повел ботик, минуя лайды, к берегу.
Когда они были уже у причалов, вновь прозвучала пулеметная очередь. Сякка вскрикнул и упал на корму. Подхватив кормовое весло, Роггльс оттолкнулся от отмели и услышал, как нос ботика ударил о причал. Роггльс выпрыгнул на мостки и протянул руку старику. Сякка лег грудью на причал и со стоном перевалился на спину. На территории завода вспыхнули фонари. Они были окружены, а старик не мог двигаться.
«Оставить его здесь, чтобы он попал в руки пограничников и выдал меня? Нет!» — решил Роггльс и, ударив старика рукояткой пистолета в висок, сбросил его с мостков в море.
Бежать через двор было опасно, вся освещенная часть двора, очевидно, простреливалась. На бегство берегом он не решался, не зная, как далеко простирается огороженная территория завода. Взгляд Роггльса упал на опору подвесной дороги. Он подбежал к металлической опоре и стал подниматься по узкой железной лестнице. Отсюда он хорошо видел весь двор и цехи завода: пограничники цепью продвигались вперед, охватывая полукольцом причалы.
Добравшись до вершины, Роггльс схватился за трос, подтянулся и прыгнул в вагонетку. Его обдало запахом рыбы. Стенки вагонетки были мокрыми и скользкими. Но здесь, если его не заметили, он был в безопасности.
Вновь вспыхнувшие прожекторы осветили берег, причалы и подвесную дорогу. Роггльс прижался к борту вагонетки. Этому хлыщу, употреблявшему только французскую косметику, стойкий запах салаки в вагонетке сейчас казался божественным нектаром. Он был жалок и в то же время страшен, как всякий загнанный зверь.
Пограничники вышли к причалам. Они обнаружили ботик «Зарю», нашли большое пятно крови на мостках и на корме судна. Возвращаясь, сержант заметил на остром углу металлического крепления опоры клочок материи. Роггльс видел, как сержант доложил офицеру. Лейтенант подошел к опоре, зажег электрический фонарь, снял лоскут ткани, рассмотрел его и дал команду.
Роггльс услышал, как, гулко содрогаясь от ног пограничника, загремела опора. Сержант поднимался по лестнице. Роггльс немного подтянул вагонетку к опоре и снял крючок. Сначала медленно, затем все быстрей и быстрей, увлекаемая собственным весом, вагонетка покатилась по туго натянутому тросу, у конечной опоры она поступила в опрокид и, точно салаку, вывалила Роггльса в бункер.
В состоянии полной беспомощности, раздирая в кровь ногти, скользя о деревянные, пропитанные рыбьим жиром стенки бункера, Роггльс пытался выбраться наверх, но безуспешно.
Под ним была брезентовая основа конвейера, подававшего рыбу в разделку. Вынув нож, он разрезал брезент и проскользнул в узкую щель между подающими конвейер роликами, опустился на землю, прополз под конвейерной лентой и попытался встать, но в грудь его уперся короткий ствол автомата.
Роггльс медленно поднял руки.
— Узнаете? — спросил лейтенант, освещая его лицо фонарем.
— Узнаю. Это он приходил к отцу, — сказал Эрик Сякка.
— Да, это Патрик Роггльс. Так называемый корреспондент «Марсонвиль Ньюс Сервис», — подтвердил капитан Гаев.
Никогда еще время не казалось Ржанову таким бесконечно длинным, как в эти дни. Балт становился с каждым днем все наглее и развязнее, а ненависть к нему все труднее преодолимой.
Когда под Минском, в войну, в полевом госпитале, у Ржанова извлекали из бедра без наркоза пулю, боль была невыносима, он, стиснув зубы, ждал и думал: «…Только бы скорей!.. Только бы скорей!..» Это ощущение физической боли припомнилось ему в эти дни, когда он смотрел на самодовольного, наглого врага и думал: «…Только бы скорей!.. Только бы скорей!..» Но ненависть рождала в нем гнев и в то же время подчиняла его чувства и мысли той строгой задаче, которую он должен был, обязательно должен был выполнить.
В пятницу, ночью, Ржанов открыл висящую над диваном домашнюю аптечку, вынул ее переднюю часть с лекарствами, за которой скрывалась рация, и передал шефу зашифрованное сообщение о том, что Балт «благополучно прибыл» и приступил к «работе». Настроившись на обратный прием, он получил ответ и расшифровал его: «ДАЙС ПРОВАЛИЛСЯ зпт ПРЕКРАТИТЕ ВСЯКОЕ ОБЩЕНИЕ зпт НЕБЕЗОПАСНО тчк ИНФОРМАЦИИ ВРЕМЕННО ВОЗДЕРЖИТЕСЬ тчк ГУСТАВ».
Балт заволновался.
— Вы поедете меня провожать на вокзал, — распорядился он и начал собираться в дорогу.
На Южноуральск состав уходил в час ночи. Ржанов посадил своего «гостя» во второй плацкартный вагон. Поезд тронулся. Ржанов, стоя на перроне, помахал Балту рукой, а когда с ним поровнялся последний вагон состава, вскочил на подножку.
Все развивая скорость, поезд уходил на юг, круто огибая поросшую хвойным лесом сопку.
Утром в отделе кадров завода Таню Баскакову предупредили, что завтра утренним поездом из Челябинска приезжает Ладыгин.
Ничего не оставалось от прежнего чувства, и все-таки предстоящая встреча с Гришей волновала ее. Татьяна открыла старенький альбом, мамин подарок, и, перелистывая страницы, подолгу рассматривала пожелтевшие любительские фотографии. Воспоминания юности согревали теплом.
Тихо посапывая, спала в кроватке, уже ставшей ей тесной, Светлана. Громко тикал будильник. Лампа, закрытая газетой поверх абажура, погружала комнату в мягкий полумрак. Распустив волосы, в байковом халатике, Таня сидела за столом и перелистывала свои воспоминания.
Вот поле под Ореховой горкой. В буйном цвету ромашка. Венок из ромашки на ее голове, оба они, держась за руки, точно в хороводе, по колени в густой траве. Им по шестнадцать лет…
Осторожный стук в окно вернул ее к действительности. «Двенадцатый час ночи. Кто бы это мог быть?» — подумала Таня и пошла открывать дверь.
На пороге стоял незнакомый ей человек, лицо его располагало к доверию, ярко-голубые глаза, чуть прищуренные в улыбке, смотрели на нее внимательно и удивительно просто. Заиндевевший клок его светлых волос выбивался из-под ушанки.
— Здравствуйте, Татьяна Николаевна!
— Здравствуйте! — Удивляясь тому, что незнакомый человек назвал ее по имени, она пригласила его войти и заперла дверь.
