— Шесть с четвертью, — уточнил я. — Одна английская миля соответствует одному и шести десятым километра.
Она слегка покраснела.
— Извините. Я все еще пытаюсь вас учить. Я на мгновение задержал на ней взгляд. Вся беда людей заключается в том, что они слишком гуманны на практике. В противном случае жизнь была бы проще. Эта малышка ткнула мне в бок пистолетом, она угрожала Лу мучениями и смертью, но я почему-то не ненавидел ее слишком сильно. Если угодно, она мне все еще нравилась. Должен признать, что ее милое обхождение все-таки оказало на меня некоторое влияние.
— Ладно, пошли, — бросил я. — Дорога не сократится ни на ярд оттого, что мы тут стоим и смотрим на нее.
— Они убьют вас, Мэтт, — сказала она вдруг.
— Они уже пытались. Пока что без особого успеха.
— Но… — Она осеклась, задумалась, развернулась и двинулась в лес уже знакомым мне деловитым твердым шагом опытной путешественницы. Идя вслед за ней, я говорил:
— Каселиус, должно быть, исключительно дорожит споим личным уютом, если он готов покрывать шесть миль всякий раз, когда ему надо добраться до своего штаба.
— Это только явка, — сказала она, не оглядываясь. — Это место избрали только как отправной пункт. Как место посадки гидроплана, где его никто не увидит и не услышит.
— Значит, он покидает страну.
— Да. — Она шла не оборачиваясь. — Должно быть, ее очень любите, если решили сознательно ради нее пойти навстречу опасности.
— Это не совсем так. Я просто чувствую свою ответственность за то, что втянул ее в это дело. Если бы не моя хитрость с пленками, Каселиус был бы сейчас в тюрьме, а она на свободе, цела и невредима. — Помолчав, я добавил: — А Лу — девушка что надо. Не скажу, что она мне не симпатична, но я не имею привычки растрачивать силы своей души на замужних женщин. Ведь ее муж жив и где-то скрывается.
Девушка не то чтобы сбилась с ноги, но ее нога замерла в воздухе как бы в нерешительности.
— Неужели?
— А что? — спросил я невинно. — Разве Каселиус не держал ее на своем крючке — взяв ее мужа в заложники?
— Она дура! — заявила Элин уверенно. — Ее муж умер от ран полгода назад. Каселиус дурачил ее все это время. Забинтованные мужчины на больничной койке все похожи друг на друга как две капли воды — особенно если их снимает плохой фотограф… — Она бросила через плечо быстрый подозрительный взгляд. — А вы знали?
— Я догадался, стоило мне только взглянуть на фотографии. И в конце концов, я ведь и в самом деле фотограф в некотором роде. Я все не мог понять, отчего это у него такие дрянные снимки. Ведь он и так собирался заполучить себе некоего американца, который мог бы сделать куда более удачные фотографии.
Она рассмеялась, не сбавляя шага.
— А вы остряк! Я не слишком быстро иду? Я ответил, тяжело дыша:
— Ну, то, что мы не стоим на месте, — это уж точно.
— Я пойду помедленнее. Жаль, что мы не можем доставить вас на место в каком-нибудь роскошном американском автомобиле на мягких рессорах и с умопомрачительной автоматической трансмиссией. — Она снова рассмеялась. — Послушайте, кузен, неужели вы и впрямь верите, что Америка победит? Разве можно завоевать мир, сидя?
После этих слов у нас уже не осталось возможности продолжать беседу. Малышка бежала как заведенная и, несмотря на свое обещание сбавить скорость, продолжала шагать с убийственной скоростью. Более влажного леса я в своей жизни не видывал. Хотя я что-то не заметил, чтобы за неделю, проведенную мной здесь, шли обильные дожди, вся земля здесь была насквозь пропитана водой. Мы перепрыгивали узенькие ручьи, топали по лужам, пересекали овраги, бредя по щиколотку в воде. После нескольких сот ярдов нам можно было выжимать носки. Наверное, гранитная основа земного ядра в этих широтах так близко подходит к поверхности, а слой почвы столь тонок, что дождевой воде просто некуда уходить.
Наконец я выпросил у нее привал и сел на валун, задыхаясь. Она не соизволила выказать свою усталость: малолетки никогда не признаются в слабости. Она просто стояла и ждала, когда я отдышусь. Если не считать промокших ног, единственное, в чем проявилось ее недомогание — если так можно выразиться, — так это в том, что ее мягкие светло-каштановые волосы, растрепавшись от ходьбы, спутались и в беспорядке свисали по бокам головы. Ее аккуратная прическа разрушилась. Она дотронулась до взлохмаченной головы, вытащила несколько заколок и какое-то странное сооружение, похоже, сделанное из конского волоса, и, встряхнув головой, рассыпала волосы по плечам.
— Элин, скажите мне: вам-то какой прок от всего этого?
Бросив на меня быстрый взгляд, она произнесла суровым голосом:
— Мне не стыдно.
— Отлично. Вам не стыдно. Я это запишу где-нибудь:
Элин фон Хоффман не стыдно.
— Вам этого не понять. Вы же американец, а не швед. Америка, наверное, чудесная страна, где здорово жить. По крайней мере, сейчас — вы свободны и могущественны. И у вас нет истории, которую можно вспоминать и о которой можно сожалеть.
— Но послушайте…
Она нетерпеливо взмахнула ладонью.
— Да, американская история — это какая-то шутка. Да ведь Колумб открыл Новый Свет в пятнадцатом веке! А у нас в Швеции есть действующие церкви, выстроенные в тысяча двухсотом году! Причем их построили только в ознаменование прихода христианства. Шведскую историю, как вы должны знать, задолго до того создали люди, почитавшие Одина и Тора. К тому времени как ваша американская история только качалась, шведская история уже близилась к своему завершению.
— Я что-то не улавливаю. Вы к чему-то клоните, но я пока не понял, к чему.
— Сегодня Америка является супердержавой, — продолжала она, — а Швеция крошечная нейтральная страна, стиснутая между двумя гигантами, которым она ни под каким видом не должна противоречить. Нам говорят, что мы должны вести себя тихо, осторожно… Фу! Разве можно забыть, что было время, когда каждую весну на воду спускали ладьи викингов и команда бросала жребий, чтобы выяснить, в какой стороне в этом году им придется искать свою славу — на западе или на востоке. И жители всего европейского побережья трепетали, прослышав об их приближении.
— Вы, значит, предлагаете, чтобы мы собрали команду отважных викингов и отправились бороздить! моря в поисках добычи?
Она посмотрела на меня с негодованием.
— Все шутите! Но это не шутки! Когда-то нам принадлежала Норвегия, и Финляндия, и Дания, а Балтика была Шведским озером. Когда шведские армии снимались с места, весь мир ждал, затаив дыхание, куда они направят свою мощь. В те дни у нас были настоящие короли, а не семейка симпатичных фигурантов, импортированных из Франции, вся функция которых сводится к тому, чтобы облагораживать этих; тщедушных социалистов и их уютное государство всеобщего благоденствия. — Она перевела дыхание. — Если уж мы хотим иметь монархию, так пусть у нас будет монарх, который сможет править страной — и сражаться! Или избавьте нас от этой кучки жалких трусов — принцев и политиканов — и дайте нам правительство, которое поймет, что сейчас наступил решающий момент в истории мира. Швеция не может больше отсиживаться в сторонке, прикрываясь словечком «нейтралитет», точно трусливый пес под бельевой; корзиной. Мы должны занять твердую позицию. Мы должны сделать наконец свой выбор!
— Мне совершенно ясно, что вы свой выбор уже сделали.
— Кто-нибудь обязательно должен править миром, кузен Матиас. Мэттью Хелм! Это что, будет страна, которая тратит всю свою энергию и талант на то, чтобы уберечь свой народ от непосильного труда, передвигать рычаг коробки скоростей? Вы, американец, уже и забыли, как ходить ногами по земле! Как вы можете за что-то сражаться? Я не люблю и славян с их дурацкими политическими теориями, но у них, по крайней мере, есть сила и воля, а в таких делах сантименты недопустимы. И когда все это закончится, какую страну они выберут для создания ядра великого скандинавского государства, которое возникнет? Будет ли это Финляндия, которая воевала с ними и люто ненавидит их? Будет ли это Норвегия, которая вошла в Североатлантический пакт и стала их врагом? Будет ли это Дания, географически и политически связанная с континентальной Европой, а не с нами, северянами? — Она резко передернула плечами. — Конечно, может быть, это не та страна, которую можно было бы выбрать себе в качестве родины, но кто волен выбирать? И кто знает, если мировые гиганты убьют или ослабят друг друга, может быть, придет время торжества пигмеев?!
— Элин, я не большой знаток геополитической стратегии, но я знаю, что многие годы — даже столетия — русские пытались прорваться к теплым портам Атлантики. Сейчас это для них еще большая необходимость, когда атомная подводная лодка может стать решающим фактором в борьбе за мировое господство. У них есть выход к Тихому океану, но они все еще не могут развернуться в этой части земного шара. Черное море можно блокировать на Дарданеллах. Выход из Балтики для них может быть закрыт столь же легко. Что касается Мурманска, их порта на Северном Ледовитом океане, то, как выяснили наши ребята во время войны, для захода и выхода военных кораблей это не самый лучший порт на свете. Выходом для них мог бы стать Нарвик, в Норвегии. Но к Нарвику невозможно подобраться сушей, кроме как через северную Швецию, во всяком случае из России — никак. И не утверждаю, что это может произойти в этом году или в следующем, но они рассматривают такой вариант — иначе они бы не предприняли столько усилий, чтобы добыть фотографии этого района. — Я кивнул на два картонных пакета в ее руке. — И вы и помогаете в этом.
