Гвоздаков поднял бокал и предложил, улыбаясь:
– Так выпьем за убитого басмачами старого Алескера Садыхова и за его здравствующего сына Гассана!
Мердер натянуто усмехнулся и поднял свой бокал. Отпив глоток, он деловито сказал:
– Когда Вершинина арестуют как вредителя, неплохо будет устроить диверсию на его ветроустановках. Это будет выглядеть как месть организации за арест ее вожака. Осенью вся линия станет на консервацию. Там останутся, полагаю, только одни сторожа.
– Взрыв? – с тревогой спросил Гвоздаков. – Слишком большой объем работы. Ведь придется подрывать сто одну мачту. А сколько взрывчатки понадобится! Без бригады рабочих не обойтись.
Мердер расхохотался.
– Вы еще там взрывную контору откройте. Я вижу, что не напрасно кое-что вызубрил по аэродинамике и механике. Для диверсии понадобятся дельные и смелые люди, но взрывчатки – ни грамма. Всю работу я себе представляю так: ночью, при крепком западном ветре, надежные ребята убирают охрану ветроустановок, а затем автогеном перерезают оттяжки из стального троса, удерживающие мачты с запада. Двести два троса толщиной в руку – это, верьте моему опыту, часа три работы для десятка переносных автогенных аппаратов. И под напором ветра вся линия, на протяжении двадцати километров рухнет в реку.
– Это... это грандиозно, – пробормотал побледневший Гвоздаков.
– Но вы не видите еще конечного результата, – спокойно продолжал Мердер. – Кроме того, я, с моими скромными познаниями, имею все основания предполагать, что река, запруженная на протяжении двадцати километров металлоконструкциями, выйдет из берегов. Произойдет катастрофическое наводнение. – Мердер презрительно сжал губы и добавил: – Советские ученые говорят: всякое наводнение можно заранее предусмотреть и локализовать его действия. Постараемся доказать обратное.
– А если Вершинина не арестуют? – осторожно спросил Рябчинский.
– Это не отменяет диверсии, – отрезал Мердер. – Продумайте мое предложение и приступайте к подготовке. Время не ждет. Вон на яблонях уже пожелтели листья... Вы говорили, что у вас есть надежные люди. О деньгах не беспокойтесь. Если наш план удастся, добивайтесь командировки за границу. А там вас сумеют переправить в Америку. Не забудьте, на ваших счетах в надежнейшем банке Нью-Йорка уже кое-что лежит...
5. Куда девать электроэнергию
Майор Перегудов подсел на диван к Вершинину, развернувшему на коленях чертеж, и сказал убежденно:
– Я вижу, что вашим установкам и зимой найдется работа. Тут действительно не пропадет ни один киловатт мощности. И сколько будет поглощать каждый такой прибор?
– До пятисот киловатт. Приборы мы будем сразу укладывать краном на место. Тысячу четыреста штук.
– А как экономическая сторона?
– Вот расчеты и решение научно-технического совета министерства, вот заключение экспертов.
Перегудов обнял инженера за плечи, вскочил с дивана и, взъерошив волосы, весело сказал:
– Обрадовали! Крепко вы меня обрадовали, дорогой! И смело и просто замечательно! Ведь это только у нас такое родиться может, только у нас!
– Нам тут один капитан еще помогал, – тихо сказал Вершинин.
– А что министр?
– Одобрил. Но советовал пока в прессу не сообщать.
– Правильно! Но до чего же хорошая штука получается! И завод, думаете, уложится в срок?
– Обязательно уложится. Уже больше сотни приборов испытано. В любое время можете их посмотреть.
– Сколько до завода езды?
– Минут сорок на автомашине.
– Тогда едемте сейчас же. Мне это просто необходимо. – Поймав удивленный взгляд инженера, Перегудов улыбнулся. – Это, понимаете, вопрос тонкой психологии. Реальная иллюстрация подчас весьма необходима для правильного хода следовательского мышления.
Вскоре они стояли в просторном цехе возле готовых приборов, похожих на трансформаторы большой мощности.
Оглядев приборы и поговорив со сменным мастером, Перегудов сказал:
– Посмотреть бы их в действии.
– Не увидите, – покачал головой Вершинин. – Ведь приборы будут в таком месте, что...
– Верно! – рассмеялся майор. – Правильней было сказать, что я хочу посмотреть на результаты их действия.
– Вот это реальнее, – согласился Вершинин. – Думаю, месяца через три ваше желание нетрудно будет выполнить.
Держа в руках приказ на рейс, Ермилов, капитан буксирного теплохода ледокольного типа, в недоумении смотрел на диспетчера.
– Да ты чего тут понаписывал, Федор Павлович? – возмущенно спросил он. – До Васильевки я еще сквозь лед пробьюсь, доведу караван. Там и зазимуем. А у тебя в приказе написано: пункт назначения – порт Молодежный, прибытие – первого января. Ведь там в эту пору метровый лед будет! Где же такое видано!
– Ничего не знаю, – коротко отрезал диспетчер. – Сам начальник пароходства приказал. Ты выполни, потом обжалуешь.
– Выполни... Буксир мощный, сормовский, но и ему, даже если без барж сквозь такой лед пробиваться, как раз до весны выйдет срок. Но с баржами... корпусы им помнешь льдинами, изуродуешь. Так и потонуть во льдах недолго!
– Да тебе этим рейсом особую честь оказывают! – нетерпеливо возразил диспетчер. – Из уважения к тебе, знатному капитану.
– Уважили... – сказал Ермилов. И, сунув приказ в карман шинели, вышел, сердито хлопнув дверью.
Ледокольный буксировщик № 4 в срок покинул рейд, ведя за собой четыре большие стальные баржи с грузом. Хмурая река, свинцово отблескивая посередине, лежала в заснеженных берегах.
– Уважили, – ворчал Ермилов, неодобрительно поглядывая на разраставшуюся у берегов ледяную кромку.
Мимо Васильевки прошли, ломая сплошной десятисантиметровый лед. Радист запросил диспетчерскую о состоянии реки выше, до пристани Новый Створ. Ответили, что лед там от пятнадцати до двадцати сантиметров. Это не на шутку встревожило капитана. Если лед станет толще, можно серьезно повредить корпуса барж.
Пристань Новый Створ прошли двадцатого декабря. Летом отсюда до порта Молодежный добирались за двое суток. Но теперь капитан Ермилов видел, что караван неминуемо застрянет где-нибудь на пустынном плесе между двух пристаней. Буксировщик, натужно работая винтами, яростно крошил лед, делая в час не больше полутора-двух километров.
Двадцать второго декабря Ермилов приказал застопорить обе машины и сообщить в диспетчерскую, что придется тянуть баржи обратно на зимовку в Васильевский затон. Ответ был получен немедленно: «Возвращаться запрещаю. Ожидайте распоряжений».
...Ранним зимним утром буксировщик и его баржи по-прежнему стояли посреди застывшей реки. Все вокруг затянуло синеватым молодым льдом. Вахтенный доложил Ермилову, что температура упала до двадцати градусов. Простояв у двери капитанской каюты, он добавил тревожно и сочувственно:
– Народ беспокоится, товарищ капитан. Что делать будем? Лед-то крепнет...
Ермилов молча показал на бланк радиограммы: «Возвращаться запрещаю. Ожидайте распоряжений».
Вахтенный досадливо крякнул и вышел на палубу, осторожно притворив дверь.
Когда совсем рассвело, прибыл новый приказ диспетчерской: «Продвигаться вверх. Пункт назначения – порт Молодежный».
Буксировщик с трудом сдвинул с места караван и медленно пошел дальше, сокрушая лед. Над зимним простором реки далеко разнесся гул мощных дизелей.
– У Широкой Луки все равно застрянем, – хмуро сказал Ермилову помощник. – Там в эту пору лед в полметра бывает.
Ночь пришла тихая, морозная. В свете прожектора впереди ледокола бесчисленными голубоватыми искрами сверкало зимнее одеяние спящей реки. С берега казалось, что темная громада судна медленно движется по широкому заснеженному полю.
Поравнялись с рыбачьим поселком у Широкой Луки. На берег сбежались жители, удивленные появлением каравана.
– Нам бы по закону пора уже застрять тут, а мы все крошим да крошим, – сказал помощник капитана. – Вот спасибо сормовичам за такое судно!
С берега вслед каравану неслись крики приветствий. Рулевой, широко улыбаясь, заметил:
– Если народ за нас радуется, то и нам печалиться нечего. А когда на душе весело, то и лед вроде тоньше кажется.
– Где ж твои полметра? – с притворной суровостью спросил капитан помощника.
– Ума не приложу, – развел руками тот. – Я ведь сам здешний. И отец тут сорок лет в лоцманах ходил. Но чтобы под самый Новый год через Широкую Луку каравану пробиться... Точно сон наяву.
Капитан довольно основательно постучал по спине друга кулаком.
– Сон, говоришь? Я тебе покажу, как на вахте спать!... Но ты погляди, Назарыч, лед и впрямь будто тоньше стал.
В рубку торопливо вошел вахтенный матрос и доложил:
