Переодеваться было некогда. Главное теперь — успеть подальше уйти от лагеря.
Путь преградил ручей талой воды, и Талызин несколько десятков метров пробежал по топкому руслу, затем выбрался из ручья и углубился в кустарник. Голые ветки больно хлестали по лицу, невыносимо болела раненая рука. Путь он выбирал наугад, доверяясь только интуиции. Может, его и не преследовали, а овчарки лаяли, потревоженные бомбежкой?
Вскоре крики вдали стали слабеть, и Талызин понял, что выиграл первый раунд.
На востоке занималась заря.
Он полз, отдыхал немного и снова полз. Временами ему чудилось, что ветер доносит отдаленный собачий лай, выкрики охранников. А может, это кровь шумит в ушах?
Саднило в пересохшем горле. Мучительно хотелось подняться и побежать, но если у него и был какой-то шанс выжить, то он заключался в том, чтобы ползком преодолеть открытое пространство, заросшее чахлым кустарником. Ведь любая встреча здесь, в чужой и враждебной стране, могла оказаться для него роковой.
На пути попалась дренажная канава, он скатился в нее. Пахло прелью, сыростью.
Талызин сделал короткую остановку, переоделся, а лагерное тряпье кое-как закопал здоровой рукой.
Иван поначалу не обратил внимания на странный гул, который налетал волнами, то возрастая, то затихая. Внезапно гул перешел в такой грохот, что заломило в ушах. Вконец обессиленный, Талызин упал лицом в землю, и она под ним вздрогнула как живая. Тяжкие бомбовые взрывы продолжали сотрясать почву, и казалось, этому не будет конца.
Талызин вылез из канавы с огляделся. Там, где располагался лагерь, постепенно разрасталось зарево.
Через несколько минут со стороны узкоколейки, проходившей недалеко от лагеря, донесся продолжительный грохот, приглушенный расстоянием. «Взорвался склад с боеприпасами», — догадался Талызин.
В предыдущую ночь заключенные почти до рассвета грузили в вагоны ящики с гранатами и фаустпатронами. Подняли их глубокой ночью. Исступленный собачий лай смешивался с выкриками охраны.
Стояла темнота — хоть глаз выколи. Синие фонари в руках охранников, почти не дававшие света, — вот и все освещение.
К станции охранники гнали заключенных бегом, подгоняя ударами. Этот убийственный лагерный темп входил составной частью в единую, до мелочей продуманную систему уничтожения людей.
Охранники выстроились двойной цепочкой, протянув ее от пакгауза до высокой насыпи, на которую огромной гусеницей вполз состав.
Подниматься по насыпи с грузом было трудно: сеялся нудный весенний дождик, ноги разъезжались на мокрой земле, люди падали.
Продолговатые металлические ящики тащили по двое и по трое. «Боеприпасы для обороны Берлина», — пополз шепоток среди заключенных.
Мертвенные блики фонарей выхватывали из тьмы то автоматное дуло, нацеленное на военнопленных, то кусок расщепленной шпалы, то изможденное лицо.
— С ума сойти! — задыхаясь, бросил Кузьма Талызину на ходу. — Таскаем для фашистов боеприпасы… Гранаты для немцев… Я бы сейчас эсэсовцам глотку перегрыз! Броситься бы всем разом на охрану и…
— И всех перебьют как котят, — докончил Талызин. — Что ты сделаешь голыми руками против автоматов?
Не ответив, Кузьма охнул и рухнул наземь. Талызин опустил ящик и схватил товарища за руку. Рука была безвольной и странно легкой. Несколько синих лучей уперлись в распростертого узника.
Послышалась лающая команда эсэсовца. Немец вразвалку подошел к Кузьме, несколько секунд разглядывал его. Тот сделал попытку подняться, но из этого ничего не получилось. Тогда охранник приподнял Кузьму за ворот и нанес короткий удар в подбородок. Тело дрогнуло в последней конвульсии. Немец брезгливо столкнул его с дороги.
— Арбайтен! Шнель! — бросил старший охранник, и работа возобновилась в том же бешеном ритме.
Донести ящик до вагона Талызину помог другой заключенный, болгарин.
…Со времени ночной погрузки боеприпасов прошли только сутки, а сколько событий уложилось в них! И сам он, Иван Талызин, прижавшись щекой к земле, слушает, как рвутся боеприпасы, которые они грузили ночью.
Отдышавшись, двинулся дальше. Вдали, за леском, мелькнула сизая полоска реки. Он подошел поближе, остановился. На какое-то мгновение возникло безумное желание искупаться, окунуться в ледяную воду… Нет, необходимо подумать о временном пристанище.
Наклонившись над водой, он долго вглядывался в свое отражение, расплывающееся в утренних сумерках. Провел пальцем по широким скулам, втянутым щекам, покрытым грязью и кровоподтеками.
— Хорош, — усмехнулся он отражению.
В тот же миг издалека послышались звуки, заставившие его насторожиться. «Та-та-та-та-та» — неслось вдоль притихшей реки. Не успев сообразить что к чему, он отпрянул от воды и отполз в прибрежные кусты. Что это? Стрельба?
Было ясно, что следы на влажной глине могут его демаскировать, и нужно как можно быстрее уходить. Однако он рассудил, что, если будет двигаться, его могут засечь в два счета. Значит, остается затаиться и ждать, пока опасность минует.
Татаканье усилилось. Вскоре из-за речного поворота показалась моторная лодка. За нею оставался пенный бурун, распарывающий надвое речную гладь. За рулем сидел человек и, кажется, вглядывался в берег — именно в ту сторону, где схоронился Талызин.
Фигура человека в лодке показалась Талызину знакомой.
Мотор резко сбавил обороты. Хрупкое суденышко, раскачиваясь на волнах, повернуло к берегу. Иван придвинул поближе к себе булыжник. У человека в моторке оружия он не заметил. Может, оно лежит на дне лодки?
Несколько раз чихнув, мотор умолк. Лодка ткнулась носом в берег. Человек выпрыгнул на отмель, вытащил на нее лодку и медленно пошел вверх, явно что-то разыскивая. В одной руке он нес охотничью сумку, видимо тяжелую, в другой держал пистолет. На нем были ватные брюки и куртка на молнии. Довершал экипировку картуз с огромным козырьком.
Человек приостановился, огляделся и двинулся дальше. «Миллер!» — в какой-то момент осенило Талызина, и он крепче сжал булыжник. Чавканье глины раздавалось совсем рядом. Миллер шагал сутулясь, словно с трудом волочил за собой собственную огромную тень.
Талызин лежал неподвижно, вжавшись в землю. Облепленные грязью ботинки прошагали мимо. Миллер направлялся к какому-то возвышению за воронкой. Иван заметил это возвышение, еще спускаясь к реке, приняв за стог. Оказалось, это был шалаш.
Навстречу Миллеру из шалаша вышел человек. Даже при сумрачном свете Талызин сумел разглядеть необыкновенную смуглость его лица.
Ветер дул в сторону реки, и Иван, напрягая слух, улавливал отдельные реплики, которыми они обменивались.
— Уберите игрушку, — буркнул смуглый.
— Осторожность не повредит. Сами знаете, какое время. Рейх трещит по всем швам…
— И первое доказательство: верные его слуги драпают, как крысы с тонущего корабля.
Миллер сделал угрожающий жест.
— Я пошутил, — быстро сказал смуглолицый. — А вы совсем не изменились.
— Вы тоже. Получили радиограмму?
— Судно ждет нас на рейде. Все, как договаривались полгода назад, в Берлине.
— Как сюда добрались?
— У меня мощный гоночный катер, не чета вашему: я слышал, как ваш кашлял.
— Отлично! На вашем и двинем. Пошли.
Смуглый не двинулся с места.
— Сначала договоримся о гонораре за доставку на мою родину, — произнес смуглый.
— Половина, — похлопал Миллер пистолетом по сумке. Талызину послышалось металлическое позвякиванье.
— Расчет на борту?
— Нет, по прибытии на место.
— Ладно.
Они начали спускаться к реке.
— Свободно добрались сюда? — спросил Миллер.
— Более или менее.
— А что на побережье?
— Сущий бедлам. Кстати, в лагере вас не хватятся?
— Лагеря больше нет, — сказал Миллер. — Его разбомбили союзники.
— А заключенные? — спросил смуглый.
— Те, кто остался в живых, транспортируются в порт.
— Зачем?
— Акция, — лаконично ответил Миллер.
Они подошли к реке, и смуглый столкнул на воду стройное суденышко, настолько умело замаскированное в камышах, что Талызин его не заметил.
Мощный мотор заработал почти бесшумно.
— Хотите хлебнуть? — спросил смуглый. — Испанское.
— Нет, — отказался Миллер.
Плавно развернувшись, катер двинулся вниз по течению и вскоре скрылся из виду.
Талызин перевел дух. Только теперь он разжал пальцы, сжимавшие булыжник. Затем спустился к реке, сел в лодку, брошенную Миллером, и включил мотор. Быстро прикинув обстановку, решил, что нужно пробиваться вниз по течению реки, к морю, и чем быстрее, тем лучше. Конечно, это риск, и огромный. Но в любом случае необходимо поскорее удалиться от опасного места.
x x x
Гоночный катер подошел почти вплотную к судну и лег в дрейф. Миллер с некоторым страхом разглядывал небольшой корабль странной формы. Это было допотопное судно, которое, подумал он, можно увидеть разве что на старинной гравюре. Из косо поставленной трубы лихо валили жирные клубы дыма.
