— Понимаю, — сказал Нефедов. — Так тебя, что ж, в оперативную группу включить?
— Нет, не надо. Я схожу к Миронову домой, на службу, к соседям. Словом, разберусь в его жизни и поищу там зацепку. Конечно, буду держать вас в курсе. Годится?
— Что ж, давай попробуй. Правда, непосредственно дело на нашей шее не висит, но все равно окажешь по старой памяти помощь милиции. Как думаешь, Аркадий Маркович?
— Как можно сомневаться, товарищ полковник, это ж такие кадры, что нам и не снилось. Премного вам благодарны, товарищ майор.
Аркадий Китченко и не пытался скрыть усмешку, и Юрий Алексеевич хорошо понимал капитана милиции, которому совсем не улыбалось вмешательство в его дела этого «сыщика на отдыхе». Леденев поднялся, подошел к инспектору уголовного розыска и взял его за локоть.
— Не злитесь, капитан. Мешать вам не буду… Только стоять в стороне от этого дела тоже не могу. Бывает же…
— Да я что, — уже дружелюбнее заговорил Китченко, — я не против…
— Вот и хорошо, — оживился Нефедов. — Значит, оформляй бумаги и кати в Дресву. Не забудь про Елену Федоровну.
Когда Китченко вышел, полковник сказал:
— Ежели какая будет накладка, сразу звони мне. А вечером мы с женой даем в твою честь ужин. Впрочем, сейчас я закончу кое-что по службе, ты поскучай немного, и поедем ко мне.
Через сутки Юрий Алексеевич уже многое знал а Сергее Николаевиче Миронове, но сведения эти носили в основном анкетный характер. Леденев побывал в отделе кадров Управления тралового флота, беседовал с главным инженером, которому непосредственно подчинялся погибший, со старшим инженером-наставником отдела техники безопасности Нестеренко, замещавшим Миронова, с секретарем парткома тралфлота Дашковым.
Понтийский тралфлот был одной из самых крупных организаций города, испокон веков населенного рыбаками. Большинство жителей так или иначе было связано с морем и рыбой. Два года назад реконструировали рыбный порт, построили новые холодильники, промысловый флот постоянно оснащался новыми кораблями, среди которых основное место занимали большие морозильные рыболовные траулеры Николаевского судостроительного завода и траулеры-морозильщики, поставляемые из Германской Демократической Республики. Такие же суда были и в Поморском траловом флоте, потому Юрий Алексеевич без труда ориентировался в сложном хозяйстве Понтийского рыбопромыслового управления.
Из личного дела Миронова Леденев узнал, что Сергей Николаевич родился 29 марта 1917 года в селе Рыжики, на Смоленщине, в семье сельского учителя. В 1936-м поступил в Московский университет, на физико-математический факультет. В 1938 году был призван в ряды Красной Армии и направлен в артиллерийское училище, которое окончил в канун войны и начал службу в одной из артиллерийских частей Западного округа.
«Летом сорок первого года, — писал в автобиографии Сергей Николаевич, — наш артиллерийский полк попал в окружение, но после тяжелых боев, ценою больших потерь пробился через линию фронта и вышел к своим…»
В 1942 году старший лейтенант Миронов был откомандирован в распоряжение Центрального штаба партизанского движения и до конца войны выполнял различные задания, о которых в анкетах отдела кадров не пишут. Сразу по окончании войны он женился на Елене Федоровне Синицкой. В 1946 году у них родилось двое детей: Игорь и Марфа. В рыбной промышленности Миронов стал работать с организации разрушенного войной хозяйства тралового флота, когда на старых, чудом уцелевших сейнерах понтийские рыбаки принялись ловить в едва очищенном от мин море хамсу, скумбрию и ставриду.
Сергей Николаевич занимал в управлении разные должности, но последние десять лет постоянно «сидел» на технике безопасности.
— Думающий был мужик, — сказал о нем главный инженер, — и строгий. Капитаны и старшие механики прятались, едва вахтенный штурман сообщал, что идет с осмотром Миронов. Зато у нас и травматизм наименьший по министерству, охрану труда Сергей Николаевич поднял высоко. На две недели послали на ВДНХ обмениваться опытом. Послали на свою голову… Что там произошло? Не выяснили еще?
— Идет следствие, — ответил Юрий Алексеевич. — По его окончании вас известят, конечно.
У преемника Сергея Николаевича, угрюмого высокого мужчины лет сорока, обладавшего крючковатым носом и обвисшими усами пшеничного цвета, узнать что-либо обстоятельное было трудно.
Нестеренко отвечал односложно, неопределенно хмыкал, и самая длинная фраза, которую Леденев выжал из него, состояла из трех слов: «Справедливый был человек…»
Более обстоятельный разговор состоялся у Юрия Алексеевича с секретарем парткома Дашковым.
Едва этот разговор начался, машинистка принесла секретарю отпечатанный текст.
— Вот, — сказал Дашков, протягивая Юрию Алексеевичу листок бумаги. — Завтра будет в бассейновой газете.
Леденев прочитал о том, что администрация, партийный и профсоюзный комитеты Управления тралового флота с прискорбием извещают о трагической смерти начальника отдела техники безопасности Миронова Сергея Николаевича и выражают соболезнование семье покойного.
— Елену Федоровну жалко, чудесный она человек. И дети вот…
— А Миронова не жалко? — спросил Юрий Алексеевич.
— Я не так, наверно, выразился. И его жалко, только ему уж ничем не помочь, а вот о семье надо думать.
— Не могли бы вы рассказать о покойном подробнее? Не анкетные данные, они у нас есть, а о том, что он был за человек вообще? Могли, скажем, быть у него сложности, ну… счеты с жизнью, какая-то безвыходность?..
— Ну это уж зря! Если бы вы знали Миронова, никак не подумали бы такое. Веселый, жизнерадостный человек, мы ему всегда поручали организацию отдыха работников управления. Правда, суров он был, когда нарушали правила охраны труда, порой приходилось его сдерживать, палку, бывало, перегибал по отношению к нарушителям, а в остальном: душа человек. Хороший семьянин, служба шла у него как часы, принципиальный, честный… Нет, не вижу никаких оснований для ваших предположений.
— Это не предположения. Просто мы считаем необходимым проверить все версии. Ведь Миронов погиб при крайне загадочных обстоятельствах. Вы давно с ним знакомы?
— Да уж лет пятнадцать.
— Может быть, вам приходилось говорить об отвлеченных вещах?.. Не замечали ли вы что-нибудь странное, несвойственное обычному душевному состоянию Миронова?
— Гм, надо подумать… Конечно, за эти годы всяко бывало. Мы не то чтобы друзья, но добрые знакомые, это точно… В разговоре он вот, бывало, вдруг замыкался, будто мысль прерывалась, и смотрел в одну точку. Потом будто через силу продолжал говорить. Но ведь он фронтовик, был контужен, так что… Да и случалось такое редко…
— Вы не помните, куда был ранен Миронов? — спросил Юрий Алексеевич.
— Вам лучше спросить об этом у Елены Федоровны. Ведь она выходила его в госпитале, там они и встретились. Миронов был тяжело ранен при освобождении Понтийска, его подобрали без сознания на улице, и он попал сразу на стол к своей будущей супруге.
— Это интересно, — сказал Леденев, намереваясь закончить беседу.
Но Дашков протянул ему сигареты:
— Давайте закурим.
Он помолчал несколько мгновений.
— Вот вы про странности спрашивали… Это тоже сложно по-разному понимать. Один раз Миронов немного удивил меня. Были мы с ним как-то в одной охотничьей компании. Охочусь я от случая к случаю, да и Миронов тоже, хотя ружьишки у нас есть, и в обществе состоим. Поехали в горы, обещали нам кабанов организовать. Рано утром я решил до завтрака пройтись. Вышел на площадку перед обрывом и увидел на самом краю Миронова. Он стоял и смотрел вниз, туда, где грохотала горная речка. Я хотел окликнуть его, но подумал, что могу испугать и он от неожиданности потеряет равновесие. Так и стоял позади, ожидая, когда Миронов повернется. И вдруг слышу, как он что-то сказал, слов не разобрал, но говорил Миронов по-немецки. Потом шагнул назад и только тогда повернулся и увидел меня. «Это ты, — сказал он. — Доброе утро». Равнодушно так сказал, каким-то неживым голосом. «Хорошее местечко, — говорит он мне. — Один шаг вперед — и никаких проблем…» — «А какие такие проблемы? — говорю я ему. — Не выспался ты, что ли?» Стало мне чуточку жутко, вот я и обозлился на него. «А у тебя разве их нет?» — спросил он. «А ты бы, — отвечаю, — выбрал место побезопаснее для упражнений в немецком языке». — «Не бойся, — говорит мне Миронов, — ведь я отвечаю за технику безопасности. А «Фауст» Гёте только здесь и читать, над такой пропастью…» Язык он действительно знал прекрасно, во время войны в тыл к немцам ходил… Вот такая история. Я ее потом и забыл.
— Благодарю вас, — сказал Леденев. — Значит, его что-то заботило…
— А разве найдется на этом свете человек, которого ничто и никогда не заботит? — перебил Юрия Алексеевича секретарь парткома. — Не встречал таких… А к вам у меня будет просьба. Держите меня в курсе расследования. В пределах возможного, конечно.
