«Если бы не Алькоба, дававший мне в нашей камере частные уроки, я просто не понял бы, что имеет в виду дама», — подумал Томас. И печально произнес:
— С помощью Перейры я раздобуду новый паспорт и в Лиссабоне. А что до денег, то у меня есть друг в Южной Америке, напишу ему. Нет, нет, подождите, я еще выбьюсь, я…
Он не договорил, так как в этот момент полуденную тишину разорвали глухие выстрелы. Шанталь негромко вскрикнула. Вскочивший Перейра опрокинул банку с краской. Все испуганно уставились друг на друга. Прошли три секунды…
Затем снаружи послышались тревожные мужские голоса, женские крики, детский плач. Томас рванулся на кухню, распахнул окно и посмотрел вниз, на старый двор. Со всех сторон туда сбегались мужчины, женщины и дети, окружая лежавшую на загаженном булыжном дворе страдальчески скрючившуюся фигуру маленького горбуна…
13
— Лазарь, Лазарь, ты меня слышишь?
Томас склонился над маленькой фигурой на мостовой, за его спиной толпились и толкались чужие люди. Из ран Алькобы неудержимо текла кровь. Несколько пуль попали ему в грудь и в живот. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами. И рот больше не дергался в нервном тике.
— Лазарь… — простонал Томас Ливен.
И тут маленький горбун открыл глаза. Зрачки были уже затуманены, однако Лазарь узнал склонившегося над ним. Он прохрипел:
— Жан, удирай, удирай по-быстрому, это ведь предназначалось тебе…
Поток крови хлынул из его рта.
— Тебе нельзя говорить, Лазарь, — умолял Томас своего друга. Но горбун прошептал:
— Парень окликнул Леблана, прежде чем… Он принял меня за тебя…
Слезы подступили к глазам Томаса, слезы ненависти и скорби.
— Не надо говорить, Лазарь… Сейчас будет врач… Они прооперируют тебя…
— Это… уже поздно… — горбун взглянул на Томаса и вдруг ухмыльнулся лукаво и хитро, с трудом выдавив из себя:
— Жаль, малыш… Мы могли бы провернуть вместе столько дел, и каких…
Затем ухмылку стерло с лица. Глаза потухли.
Когда Томас Ливен поднялся, оставив своего друга, люди расступались перед ним, молча пропуская его. Они видели, что он плакал.
Сквозь завесу слез Томас разглядел Шанталь и Перейру, стоявших в стороне от возбужденной толпы. Шатаясь, он направился к ним. Он споткнулся и упал бы, не подхвати его художник.
С улицы во двор вбежали два полицейских и врач. Пока тот обследовал мертвого, все собравшиеся заговорили с полицейскими. Стекались все новые любопытные, звонкая разноголосица наполнила старый двор.
Томас вытер глаза и посмотрел на Шанталь. Он понял: если сейчас, сию минуту, он не примет решение, будет поздно. Доля секунды, достаточная, чтобы мигнуть ей, решила его судьбу…
Две минуты спустя из рассказов возбужденных свидетелей полицейские поняли, что какой-то незнакомый мужчина принял участие в умирающем и говорил с ним последний.
— Где этот человек?
— Туда ушел! — крикнула какая-то старуха. Скрюченным пальцем она показала на подъезд флигеля. Возле него стоял художник Перейра.
— Эй, вы, там! — крикнул полицейский. — Где тот человек, который разговаривал с умирающим?
— Понятия не имею, — сказал Перейра.
Врач прикрыл глаза убитому. В смерти некрасивое лицо Лазаря Алькобы было полно достоинства.
14
Холодно было в Пиренеях. Пронизывающий восточный ветер бушевал над покрытой красноватой землей со скудной растительностью цепью гор, отделяющих испанский Арагон от юга Франции.
На рассвете 23 ноября 1940 года два одиноких путника, молодая женщина и молодой мужчина, двигались в северном направлении к дороге на Ронсесльвальское ущелье. На обоих были горные башмаки, фетровые шляпы и утепленные ветровки. Оба тащили тяжелые рюкзаки. Женщина шла первой. Мужчина следовал за ней, поднимаясь вверх через густой лес и кустарник.
Никогда дотоле в своей жизни Томас Ливен не носил тяжелых горных башмаков и утепленной ветровки. И никогда еще не карабкался по крутым и опасным горным тропам. Эти утренние часы казались ему чем-то нереальным, вроде сновидения, как и все в эти последние пять дней: туман, в котором он след в след двигался за Шанталь Тесье к государственной границе Франции, со сбитыми и стертыми пятками и пузырями на подошвах.
Эта Шанталь Тесье и впрямь оказалась сокровищем, настоящим товарищем — это он понял за минувшие пять дней. Она действительно знала Португалию и Испанию как свои пять пальцев, она знала таможенников, полицейских патрульных в поездах, она знала крестьян, пускавших на ночлег чужаков и кормивших их, не задавая вопросов.
Брюки, которые были на нем, башмаки, ветровка, шляпа — все это купила ему Шанталь. И даже деньги в его кармане были ее. Она выдала их ему авансом, как она выразилась.
Из Лиссабона до Валенсии они добирались поездом. В пути было две проверки. И обе их с помощью Шанталь Томасу удалось избежать. Ночью они перешли через границу в Испанию. Ехали дальше через Виго, Леон и Бургос. В Испании было намного больше полиции и намного больше проверок. Тем не менее благодаря Шанталь все обошлось…
И вот последняя граница, за которой начинается Франция. Лямки рюкзака врезались в плечи Томасу Ливену, болела каждая косточка. От усталости он едва не валился с ног. А мысли, пока он шел за Шанталь, путались в его голове, перескакивали с одной на другую.
Бедняга Лазарь Алькоба… Кто его застрелил? Кто дал приказ застрелить? Англичане? Немцы? Найдут ли когда-нибудь убийцу? Отыщет ли меня новый убийца? Сколько мне еще суждено прожить? Мне, который тащится через этот сумрачный лес подобно контрабандисту, подобно преступнику… Сумасшедший дом — этот мир, все кошмарно, нереально, гротескно, бредовый сон и тем не менее — кровавая правда…
Тропа стала более пологой, лес отступил, они дошли до опушки. Показался полуразвалившийся сарай. Следуя за явно неутомимой Шанталь, Томас тащился мимо крытого сеновала, как вдруг вблизи один за другим прогремели три выстрела.
Шанталь молниеносно развернулась, в мгновение ока очутилась возле Томаса. Ее дыхание коснулось его лица.
— Сюда!
Она рванула его за собой под крышу сарая, он упал в сено. Громко дыша, они посмотрели друг на друга.
Вновь раздался выстрел, за ним еще один. Затем ветер донес чей-то мужской голос, но слов было не разобрать.
— Спокойно, — прошептала Шанталь. — Лежите тихо. Это могут быть пограничники.
«А может, и кто-нибудь другой», — горько подумал Томас. И даже наверняка кто-нибудь другой! Господам в Лиссабоне потребуется не очень много времени, чтобы установить, что у них произошла досадная накладка. Оплошность, которую нужно исправлять…
Томас ощутил возле себя Шанталь. Она лежала совершенно спокойно, но Томас чувствовал напряжение, усилие, с которым ей давалось это вынужденное спокойствие.
В этот момент он принял решение. Он не имеет права подвергать угрозе еще одну человеческую жизнь! Смерть бедняги Лазаря будет тяжким грузом висеть на нем до собственной кончины, он это знал.
«Все, хватит, — подумал Томас Ливен. — Я выхожу из игры. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Не гоняйтесь за мной больше, вы, безмозглые убийцы. Я сдаюсь, только избавьте невиновную от этой грязной игры…»
Он быстро сбросил лямки рюкзака и поднялся. Вскочила и Шанталь. Глаза на ее бледном лице пылали, она зашипела:
— Ложись на место и не сходи с ума… — изо всех сил она хотела потянуть его вниз.
— Мне очень жаль, Шанталь, — пробормотал Томас и применил прием джиу-джитсу, от которого — он знал — она на несколько секунд потеряет сознание. Молодая женщина хрипя повалилась назад.
Томас вышел наружу.
Они шли, двое мужчин с ружьями в руках. Они шли через опушку, по жухлой траве, сквозь клочья тумана, они шли прямо на него.
Он двинулся навстречу. С каким-то безумным торжеством отчаяния он подумал: «По крайней мере вам не удастся застрелить меня в спину "при попытке к бегству"».
Теперь эти двое увидели его и подняли ружья. Томас сделал еще шаг. И еще один.
Мужчины опустили ружья. Они быстро приближались. Томас не видел их никогда в жизни. Оба, как и он, были одеты в вельветовые штаны, шляпы, ветровки и горные башмаки. Оба были приземистыми, скорее даже низкорослыми. У одного были усы, другой носил очки.
И вот они подошли к нему. Остановились. Тот, что в очках, снял шляпу и вежливо произнес по-испански:
— Доброе утро.
— Вы его случайно не видели? — спросил усатый.
Все окружающее перед глазами Томаса начало вращаться: мужчины, опушка, луг, деревья, все. Бесцветным голосом он переспросил:
— Кого?
— Оленя, — сказал очкастый.
— Я в него попал, — сказал усатый. — Я знаю точно, что я в него попал. Я видел, как он рухнул. А потом потащился прочь.
— Он должен быть где-то здесь поблизости, — добавил его друг.
