Для развлечения эсэсовцы устраивали так называемые «бега смерти». Становились в два ряда, лицом друг к другу, и по образовавшемуся коридору заставляли бежать заключенных, подставляли им подножку и тех, кто спотыкался или падал, на месте убивали.
Рядом с бараками они построили две виселицы — для тех, кто не выдерживал установленного в лагере порядка и хотел покончить жизнь самоубийством. Каждое утро на них находили повесившихся и повешенных. Вахманы Матвиенко, Беляков, Никифоров и другие ревностно служили оккупантам. Зайдель не раз видел, как они убивали узников. Никифоров, будучи пьяным, застрелил заключенного, который плохо себя почувствовал и не смог работать. В другой раз, тоже в нетрезвом состоянии, он стрелял в группу узников, стоявших во дворе, и убил одного из них.
Присутствующие в зале с негодованием смотрят на подсудимого Никифорова, тот прячет, отводит в сторону глаза. Только вчера о утверждал на суде, что действовал по приказу эсэсовцев, расстреливал людей чуть ли не под угрозой смерти. Сегодня свидетели опровергают эти показания как вымышленные.
— Мы понимали, — рассказывает Зайдель, — что нас, заключенных, все равно рано или поздно расстреляют, поэтому готовились к побегу. Но эсэсовцы, очевидно, стали догадываться об этом: пятнадцатого марта сорок третьего года они посадили нас в кузов грузовой автомашины и повезли на расстрел в «долину смерти». В дороге, когда еще ехали по городу, кто-то из нашей группы крикнул: «Бежим!» Мы одновременно рванулись с мест, выпрыгнули из кузова и бросились врассыпную. Вахманы открыли стрельбу. Нас было двенадцать. Только мне удалось спастись, остальные были убиты.
В мае 1943 года Зайделя снова задержали и в числе сотен других узников погрузили в эшелон для отправки в концлагерь. Перед отправкой всех раздели донага и одежду сложили в одну кучу. Было ясно, что она узникам больше не потребуется.
— Во время погрузки на станции, — показал далее Зайдель, — я видел вахманов Белякова и Матвиенко; они срывали с заключенных одежду, избивали их прикладами, загоняли в вагоны. Когда я пытался пронести с собой брюки, вахман наставил мне в грудь дуло автомата. В этот момент кто-то закричал, рука вахмана дрогнула, и выстрел угодил в моего соседа.
В дороге узники погибали от удушья и жажды. Лезвием ножа, который Зайделю удалось незаметно провести в руке, он проделал в стене вагона отверстие, вылез через него на буфера и на ходу прыгнул под откос. Вахманы сразу же открыли огонь, но промахнулись. Трое суток бродил он, голый, по окрестным лесам, пока ему удалось встретить женщину, которая дала ему одежду. Однако злоключения Зайделя на этом не кончились. Его снова задержали и бросили в лагерь. Во время массового расстрела, когда все узники были уничтожены, ему удалось спрятаться в канализационном люке. Несколько суток он просидел под землей, а затем до прихода советских войск скрывался у знакомых,
Такова горькая судьба человека, выступавшего в суде военного трибунала в качестве свидетеля тяжких преступлений, совершенных подсудимыми. Они, как и другие предатели, действовали под руководством гитлеровских офицеров, осуществлявших планомерное истребление населения оккупированных стран.
Вот что рассказала суду Станислава Гоголовска, польская журналистка, в прошлом тоже узница Яновского лагеря.
— Первый комендант лагеря Фриц Гебауэр тяжелой нагайкой сбивал попавшегося ему на глаза узника на землю, становился ему ногой на горло и душил. Таким образом погибли многие заключенные. По его приказанию был брошен в котел с кипящей водой узник Бруно Бранштеттер. Гебауэр находил наслаждение в том, что топил в бочке с водой детей. Сменивший Гебауэра эсэсовец Густав Вильхауз ничем не отличался от своего предшественника. Я видела, как он и его жена Отиллия для забавы убивали заключенных в присутствии своей малолетней дочери. Та хлопала в ладоши, восторженно кричала: «Папа, еще, еще!» В день, когда Гитлеру исполнилось пятьдесят четыре года, Вильхауз отобрал пятьдесят четыре узника и лично расстрелял их. Так герр комендант отпраздновал день рождения своего фюрера. Третий, и последний, комендант лагеря Варцок стал известен таким нововведением, как подвешивание узников вниз головой. Помощник коменданта Рокито цинично похвалялся, что он до завтрака каждый день убивает десять человек заключенных, иначе, дескать, у него нет аппетита.
Подсудимый Матвиенко, дополняя показания Гоголовской, показывает, что комендант Вильхауз и его жена, кроме того, не раз стреляли в узников с балкона своего дома.
Действия таких извергов, как Вильхауз, не только не пресекались, но и находили у высших фашистских начальников одобрение. Из материалов дела известно, что Вильхауз получил повышение за отличную службу фюреру и был назначен начальником всех фашистских концлагерей на юге оккупированной Польши.
С каждым днем процесса выясняются все новые доказательства вины обвиняемых.
— В сорок третьем году я содержался в Яновском лагере и был зачислен в рабочую команду, — показывает свидетель Леопольд Циммерман, гражданин Польши. — Мы закапывали трупы убитых в «долине смерти» после массовых расстрелов. Эти вахманы, — свидетель показывает на Белякова, Никифорова, Матвиенко, — много раз расстреливали людей. Они мелкими группами подводили к яме обреченных, заставляли раздеваться и затем убивали из огнестрельного оружия. Так на моих глазах были убиты мои малолетние дети, жена, другие родственники. Прошло столько лет, а я не могу спокойно спать. По ночам мне чудятся крики погибших в Яновском лагере.
Подсудимые Матвиенко, Беляков, Никифоров, свидетели Гоголовска, Зайдель и другие подтверждают, что расстрелы в концлагере производились под звуки оркестра.
— При расстрелах эсэсовцы всегда торопили нас, — признается Матвиенко, — требовали, чтобы мы действовали быстрее. Исполняя эти указания, мы не обращали внимания на плач женщин и детей, их просьбы о пощаде. Во время акций, то есть расстрелов, всегда играла музыка. Оркестр состоял из заключенных.
Сохранилась фотография лагерного оркестра, она приобщена к материалам уголовного дела. В числе оркестрантов — профессор Львовской государственной консерватории Штрикс, дирижер оперы Мунд и другие известные на Украине музыканты. Всего их было сорок человек, смертников-оркестрантов.
История этой фотографии так же трагична, как и история многих других документов, имеющихся в деле. Вот что рассказывает об этом свидетель Анна Пойцер, ныне проживающая во Львовской области:
— Во время оккупации города мне пришлось работать в Яновском лагере посудомойкой на солдатской кухне. Немецкие офицеры и вахманы каждый день убивали заключенных во дворе лагеря. Однажды на кухню зашел эсэсовец и сказал, чтобы я помыла нож, лезвие которого было в крови. Я испугалась и оттолкнула его руку. Тогда он схватил меня и лезвием ножа стал водить по моему горлу. Я вынуждена была вымыть нож.
Оркестр из заключенных Яновского лагеря играет «танго смерти» во время расстрела гитлеровцами советских гражданВ канцелярии лагеря, рассказывает Пойцер, работал заключенный Штрайсберг, с которым она была знакома еще до оккупации. Как-то он сказал, что вряд ли кто из узников останется в живых и что надо было бы сфотографировать и сохранить до прихода наших снимки, показывающие злодеяния гитлеровцев. Как и все заключенные, Штрайсберг верил, что расплата близка. Пойцер удалось принести из города и передать ему фотоаппарат и пленку. Штрайсберг сделал несколько снимков эсэсовцев и узников. Так появилась и фотография оркестра обреченных. Пойцер вынесла ее из лагеря и оставила на хранение у знакомых в городе.
Штрайсберг старался фотографировать так, чтобы не видели посторонние, особенно эсэсовцы и вахманы. Но гитлеровцам все же стало известно об этом. Они повесили Штрайсберга, а потом, потешаясь, бросали в его тело ножами, упражняясь в меткости. После освобождения Львова Советской Армией Пойцер передала фотографию в Комиссию по расследованию фашистских злодеяний.
Из показаний свидетелей Анны Пойцер, Станиславы Гоголовской, Леопольда Циммермана, обвиняемых Матвиенко и Белякова, из имеющихся в деле и проверенных судом военного трибунала официальных документов и заключений Государственной комиссии по расследованию злодеяний гитлеровских оккупантов вырисовывается история создания и гибели лагерного оркестра.
Однажды ночью в дверь квартиры профессора Штрикса настойчиво постучали.
— Здесь живет профессор?
— Что угодно? — опросил хозяин квартиры, приоткрыв дверь. На лестничной клетке стояли два дюжих эсэсовца, а за их спинами вооруженные вахманы.
— Открывайте смелее, профессор, не стесняйтесь. — Эсэсовец поиграл шнурком, прикрепленным к рукоятке пистолета. — Нам угодно, чтобы вы следовали за нами. С собой можете ничего не брать, скоро вернетесь.
