— Не сердитесь на него, хотя, конечно, он вам испортил весь спектакль. Что ж! Меня он тоже когда-то поставил в страшно затруднительное положение перед немецким обер-лейтенантом… Но, в сущности, он неплохой парень! — с этими словами он похлопал по плечу донельзя смущенного Симеона.
Дебра спрятал оружие и отвернулся, чтобы скрыть от Томаса и Симеона непроизвольную улыбку. Томас продолжал:
— Кроме того, господа, я сразу же подумал, что вы, вероятно, хотите лишь хорошенько попугать меня и заставить работать на вас.
— Как такая мысль пришла вам в голову? — запинаясь, спросил Симеон.
— Когда я услышал пластинку с Жозефиной Беккер, то догадался, что мсье Дебра где-то поблизости. И сказал себе: если майор — пардон, полковник, кстати, поздравляю вас с повышением — итак, если он специально прибыл из Касабланки, то уж наверняка не затем, чтобы присутствовать при моей бесславной кончине. Правильно?
Дебра повернулся и кивнул, сказав:
— Вы, трижды проклятый бош[10]!
— Так давайте покинем это негостеприимное место. Здешний запах невыносим. Кроме того, мы действительно не должны заставлять мадам ждать нас. И еще я хотел бы заехать на вокзал.
— Какой еще вокзал? — набычившись, спросил Симеон.
— Там всю ночь торгуют цветами, — дружески просветил его Томас. — Должен же я купить несколько орхидей…
Жозефина Беккер показалась Томасу как никогда красивой. Она приняла его в салоне своих апартаментов в «Отель де Ноай» на Канбьер, главной улице Марселя.
Черные с голубым отливом волосы Жозефины были зачесаны наверх, образуя блестящую корону, в ушах — огромные белые кольца. Бархатно поблескивала темная кожа. Радужный огонь крупного с бриллиантом кольца, ограненного «розой», ослепил Томаса Ливена, когда он целовал руку женщины, перед которой преклонялся.
Она без улыбки приняла прозрачную коробку с тремя упакованными в нее красноватыми орхидеями. Сказала без улыбки:
— Благодарю вас, господин Ливен. Садитесь. Морис, не откроешь ли шампанское?
Они были втроем, так как Дебра в приступе нетерпения отправил полковника Симеона домой.
Томас Ливен огляделся в салоне. Большое зеркало и пианино с ворохом нот. Разглядел Томас и афишу:
Оперный зал Марселя
ЖОЗЕФИНА БЕККЕР
в «Креолке»
Опера в трех актах Жака Оффенбаха.
Премьера: 24 декабря 1940 года.
Полковник Дебра наполнил хрустальные бокалы. И произнес:
— Выпьем за женщину, которой вы обязаны жизнью, господин Ливен!
Томас глубоко склонился перед Жозефиной:
— Я всегда надеялся, что вы поймете, мадам, почему я так действовал. Вы женщина. Наверняка ненавидите насилие и войну, кровопролитие и убийство еще больше, чем я.
— Конечно, — ответила красавица. — Но свою страну я тоже люблю. А вы, уничтожив настоящие списки, нанесли ей большой ущерб.
— Мадам, — ответил Томас, — разве я не нанес бы еще больший ущерб вашей стране, если бы не уничтожил списки, а оставил их у немцев?
Вмешался Дебра:
— Это верно, ни слова больше об этом. В конце концов вы помогли мне выбраться из Мадрида. Балансируете на грани, Ливен. Но могу поклясться в одном: если вы еще раз подставите нас, никакого шампанского уже не будет, как бы хорошо Жозефина ни понимала мотивы ваших действий. В следующий раз вам не вернуться с мола!
— Послушайте, Дебра, вы мне симпатичны! Действительно, по-настоящему. И Францию я люблю. Но клянусь вам на этом месте: если вы опять заставите меня на вас работать, я снова проведу вас за нос, так как не желаю вредить никакой стране, в том числе и моей.
Жозефина тихо спросила:
— Гестапо тоже?
— Простите?
— А что, будь у вас возможность навредить гестапо, вы бы тоже сомневались?
— Вот это, мадам, было бы для меня особым, высшим наслаждением.
Полковник Дебра поднял руку:
— Вы знаете, что сейчас при поддержке англичан мы создаем новую секретную службу и движение Сопротивления в оккупированной и неоккупированной частях Франции.
— Да, я это знаю.
— Полковник Симеон получил задание от своего нового начальника в Париже: заманить вас в Марсель и ликвидировать. Но вначале он поговорил о вас с Жозефиной. Жозефина дала знать мне и попросила вмешаться…
— Мадам, — обратился к ней с поклоном Томас, — позвольте налить в ваш бокал еще немного шампанского?
— Ливен, мне нужно возвращаться в Касабланку. Жозефина последует за мной через неделю-другую. Мы получили кое-какие приказы из Лондона. И Симеон тогда остается здесь один. Ваше мнение о Симеоне?
Томас ответил вежливо:
— Мне пришлось бы солгать.
Дебра вздохнул:
— Симеон человек с сердцем. И пламенный патриот.
— Героический солдат! — подхватил Томас.
— Мужественный и отчаянно смелый! — подхватила Жозефина.
— Да, да, да, — сказал Дебра, — но, к сожалению, кое-чего ему недостает. И мы все знаем, чего именно, мне нет нужды говорить.
Томас сочувственно кивнул.
— Мужество не в одних кулаках, — сказала Жозефина. — Нужна еще и голова. Вы, господин Ливен, и полковник Симеон, иначе говоря, голова и кулак — вот это было бы отличное сочетание!
— В одиночку он никогда не дорастет до выполнения своей миссии, — сказал Дебра.
— Какой миссии?
Дебра прикусил губу:
— Положение серьезное, Ливен. Своих соотечественников я не смогу сделать лучше, чем они есть. У нас тоже есть свиньи.
— Свиньи есть везде, — сказал Томас.
— Наши, французские, свиньи в оккупированных и свободных частях страны сотрудничают с нацистами. Они предают наших. Торгуют своей страной. Французские свиньи на содержании у гестапо. Я сказал «гестапо», господин Ливен…
— Слышал, — сказал Томас.
— Вы немец. Вы знаете, как вести себя с немцами. И в любое время вы можете разыграть из себя коренного француза.
— Боже, опять все сначала!
— Эти люди не только предают свою страну, они еще грабят ее, — сказал Дебра. — Смотрите, несколько дней назад, к примеру, сюда прибыли два человека из Парижа скупать золото и валюту.
— Французы?
— Французы, работающие по заданию гестапо!
— Как их имена?
— Жак Бержье зовут одного предателя, Поль де Лессеп — другого.
Томас Ливен долго и задумчиво смотрел перед собой… Потом сказал:
— Хорошо, Дебра, я помогу вам найти этих двух предателей. Но обещаете мне, что после этого вы меня отпустите?
— Куда вы хотите?
— Вы же знаете. В Южную Америку. Там меня ждет один друг, банкир Линднер. У меня сейчас нет денег, но у него их достаточно…
— Господин Ливен…
— …у него миллион долларов. Если я получу от вас новый паспорт, то после его поручительства мне дадут и визу…
— Господин Ливен, послушайте…
— …а если у меня будет виза, я смогу сесть на корабль…
Томас оборвал себя:
— Что вы хотите сказать?
— Мне очень жаль, господин Ливен, мне действительно очень жаль, но боюсь, что своего друга Линднера вы больше не увидите.
— Что это значит? Расскажите мне все, ничего не умалчивая. Постепенно я начинаю казаться себе блаженным Иовом. Что с моим другом Линднером?
— Он мертв, — сказал Дебра.
— Мертв? — переспросил Томас. Его лицо посерело. Вальтер Линднер умер. Моя последняя надежда. Мой последний друг. Мой последний шанс покинуть этот безумный континент.
— Вы сидели в тюрьме и не могли этого знать, — сказал Дебра. — 3 ноября 1940 года корабль, на котором плыл Линднер, в районе Бермуд налетел на дрейфующую мину. Он затонул в течение двадцати минут. Спаслось всего несколько человек. Среди них не было ни Линднера, ни его жены…
Томас Ливен сидел поникший, крутя в руках бокал.
— Если бы вы попали на корабль, то, вероятно, тоже погибли бы, — заметил Дебра.
— Да, — ответил Томас Ливен, — это, конечно, здорово утешает.
18
Ранним утром 26 ноября 1940 года притихший, погруженный в себя Томас Ливен возвращался из «Отеля де Ноай» в старый квартал Марселя к себе в квартиру на третьем этаже дома на улице Кавалера Роз. С Жозефиной Беккер и полковником Дебра они долго сидели, много пили и обсуждали предстоящие события.
Несколько секунд он боролся с искушением хорошенькой взбучкой разбудить Шанталь, спавшую в разворошенной постели. Однако затем он решил принять для начала горячую ванну. Там в конце концов, услышав пение, и обнаружила его красавица подружка.
Пока Шанталь терла ему спину, он рассказал ей, особо не вдаваясь в подробности, о своем чудесном избавлении — немного, только самое необходимое, поскольку безграничного доверия к ней он больше не испытывал.
Свой рассказ Томас завершил словами:
— Они отпустили меня, потому что я им нужен. Я должен провернуть для них одно дельце. А для этого мне опять-таки нужна ты. Думаю, на этой основе между нами могло бы состояться примирение.
