– Ну, в общем и целом да, слежу.
– Так вот, еще в начале 1993 года было объявлено об ошеломляющем прорыве, сделанном почти одновременно японским конгломератом по производству компьютеров «Фуджису» и Японской телеграфной и телефонной корпорацией, а также технологическим университетом города Граца в Австрии. Применяя совершенно разные методики биокибернетики, фиксируя различные электрические импульсы, излучаемые мозгом, посредством электро-энцефалографических приборов они узнали, что человек действительно может управлять некоторыми специально сконструированными компьютерами, отдавая им команды мысленно. С помощью мысленных приказов подопытный субъект может передвигать стрелку на компьютерном экране и даже печатать буквы. Вот вкратце про это явление. На данный момент нам известно лишь, что такое возможно.
– А почему же в таком случае нельзя вызвать аналогичную способность у любого другого индивида?
– Ну, видите ли, на этот вопрос ответить очень и очень трудно, – подчеркнул доктор. – Возможно, здесь как-то должен затрагиваться участок коры, где расположено «поле Вернике». А возможно, это зависит от количества или плотности нервных клеток в этом поле. А что касается конкретно вас, то тут есть какая-то связь с вашей фотографической памятью. По правде говоря, я об этом ничего не знаю, одни только ничем не обоснованные предположения. Но что бы там ни предполагалось, как бы ни складывались обстоятельства, с вами такое произошло. И сделало вас поистине весьма ценным индивидом.
– Ценным? – поинтересовался я. – Для кого ценным?
Но доктор Мехта уже повернулся и вышел из комнаты.
– Я вполне удовлетворен, – заявил Тоби Томпсон. И в самом деле, по нему было видно, что он рад безмерно.
Я сидел в стерильной, залитой светом белой комнате для допросов и смотрел на Тоби, находящегося в смежной комнате за большим и толстым листом стекла. Стекло было все заляпано отпечатками пальцев, а свет в комнате был столь яркий, что легко можно потерять счет времени и забыть, что уже восемь утра, а я не спал всю ночь. Комната располагалась в подземелье неказистого служебного здания, построенного в 60-х годах.
– Ответь мне на несколько вопросов, – попросил я. – Зачем здесь стеклянный барьер? И почему бы тебе не оборудовать эту комнату заглушающими устройствами СНЧ, как в том конспиративном доме?
Тоби лишь тоскливо улыбнулся.
– Да она оборудована. Но лучше не рисковать. Я не очень-то доверяю всякой технике. А ты как, доверяешь?
Но мне не хотелось придавать беседе шутливый тон, я очень устал после тестов доктора Мехты, длившихся свыше часа.
– Если бы мне удалось бежать… – начал я рассказывать.
– То мы не остановились бы ни перед чем, лишь бы изловить тебя снова, Бен. Ты слишком ценен для нас. Видишь ли, по всем твоим психологическим параметрам, имеющимся в нашем распоряжении, выходило, что от тебя можно ожидать попытки побега. Поэтому я особо и не удивился. Ты ведь, Бен, должен помнить, что, уволившись из ЦРУ, ты перестал ощущать запах семьи.
– А что это такое, запах семьи?
– Этот энтомологический термин применяется к муравьям. Ты же помнишь мое увлечение муравьями.
Я вспомнил, что до второй мировой войны Тоби учился на энтомолога, но война круто изменила его судьбу, и он занялся военной разведкой, сначала в Управлении стратегических служб, а потом в ЦРУ. Но он не терял интереса к жизни муравьев, жадно читал всякую научную литературу по этому вопросу и поддерживал контакт со своим старинным другом по Гарварду Е.О.Вильсоном, который стал крупнейшим в мире ученым-энтомологом. Но Тоби мог похвастаться своими знаниями о жизни этих насекомых, разве только изредка используя научные термины.
– Еще как помню, Тоби. Так говоришь – запах семьи?
– Когда муравей встречает другого муравья, он направляет в его сторону свои усы-антенны. Если этот муравей окажется другого вида, на него немедленно нападают. Но если повстречавшийся муравей принадлежит к тому же виду, хоть он и из другого муравейника, с ним доброжелательно общаются, однако ему достается меньше еды, пока он не приживется в семье. Ну а когда приживется, то уже ничем не отличается от других обитателей муравейника.
– Так, значит, я появился из другой семьи? – в нетерпении спросил я.
– Тебе доводилось когда-либо видеть, как муравей предлагает пищу другому муравью? Зрелище довольно трогательное и интимное. Ну а нападение, конечно же, картина не из приятных. Один из бойцов или оба непременно погибают.
Я положил руки на поверхность коричневого, хорошо отполированного стола заседаний, за которым сидел, и забарабанил пальцами.
– Все это хорошо, – сказал я. – Но скажи мне вот что: кто охотился за мной в тот вечер?
– В Бостоне?
– Да, там. Ответ «нам не известно» меня не удовлетворит.
– Но так оно и есть. Мы и впрямь ничего не знаем. Известно только, что произошла утечка…
– Да провались оно все пропадом, Тоби, – взорвался я. – Мы же должны ладить друг с другом.
– Я и стараюсь ладить с тобой, Бен! – почти закричал Тоби, что очень удивило меня. – Как я уже говорил, после того инцидента в Париже я отвечаю за этот проект. Его назвали проект «Оракул» – ты же знаешь, как этим парням из секретного отдела службы безопасности нравится давать планам и проектам всякие мелодраматические кодовые названия. Слово это имеет латинский корень – оракулум, происходящий от слова ораре, то есть «говорить». Говорит мысль, разум, не так ли? – Я неопределенно пожал плечами. – Проект «Оракул» – это своеобразное подобие Манхэттенского проекта, ну того, по созданию атомной бомбы, только этот в области телепатии, но они схожи по расходам, напряженности, чрезвычайной засекреченности и считаются теми, кто знает об их существовании, совершенно безнадежным делом. После того как голландец, о котором ты слышал, стал в результате магнитного облучения экстрасенсом на несколько месяцев – а точнее, на сто тридцать три дня до совершения самоубийства, – мы провели более восьми тысяч опытов с живыми людьми.
– Восьми тысяч? – воскликнул я в удивлении.
– Подавляющее большинство этих людей знало, разумеется, что с ними проводятся медицинские эксперименты, за это им прилично платили. Но только двое из них приобрели в результате слабые признаки экстрасенсов, да и то всего лишь на день-два. С тобой же…
– Да вот, два дня уже прошло, а ничего не рассосалось.
– Великолепно. Все идет великолепно.
– Ну а на какой хрен все это нужно? «Холодная война» канула в прошлое, а проклятое…
– Да ну тебя, – не согласился Тоби. – Все как раз наоборот. Ты прав – мир изменился, но опасность в нем отнюдь не исчезла. По-прежнему существует русская угроза, там зреет еще один путч. Удастся он или приведет к полному краху системы? А там, как знать, может, Россия, чтобы восстановить рухнувшую империю, пойдет по пути веймарской Германии, приведшей к власти Гитлера. Все еще клокочет как бурлящий котел, Ближний Восток. Там свирепствует терроризм – по сути, мы вступаем в эпоху разгула такого терроризма, с каким прежде никогда не сталкивались. Нам нужно прививать людям качество, которое у тебя уже в избытке: не сдаваться и держаться до последнего. Нам требуются агенты, которые в состоянии разгадывать чужие намерения. В мире всегда будут саддамы хусейны или муаммары каддафи и кто-то, черт бы их побрал, еще вроде них.
– Но скажи мне все же вот что: а зачем же устроили пальбу там, в Бостоне? Проект «Оракул» осуществляется уже сколько лет?
– Около семи.
– И тут вдруг по мне начали стрелять. Очевидно, возникла какая-то необходимость. Кое-кому я понадобился очень уж сильно и срочно. Смысла в этом не вижу никакого.
Тоби лишь тяжело вздохнул и дотронулся до стекла, разделявшего нас.
– Советской угрозы более нет, – медленно произнес он. – И слава Богу. Но сейчас мы столкнулись с гораздо более трудной и распространенной угрозой: с сотнями тысяч безработных шпионов из распавшегося Восточного блока: информаторами и матерыми мокрушниками – целый дурно пахнущий букет. Во всяком случае, многие из них в том букете.
– Но это не объяснение, – возразил я. – Они всего лишь рядовые исполнители. На кого же, черт бы их побрал, они работают? И ради чего?
– Да провались все пропадом, – не выдержал и громко закричал Тоби. – Как, по-твоему, кто прикончил Эдмунда Мура?
В изумлении я уставился на него. Глаза у Тоби широко раскрылись, в них четко читались испуг и боль.
– Так ты спрашиваешь, – медленно и спокойно произнес я, – кто убил его?
– Ой, Бен, ради всех святых. По официальной версии он схлопотал пулю из личного револьвера «смит-вессон» образца 1939 года, изготовленного по заказу ЦРУ в 1957 году.
– А на самом деле?
