«Морской офицер, — лихорадочно подумала Марина, — он говорит о Сабельи. Тот работал в лаборатории военно-морских сил. Нужно запомнить название кораблей. Какой молодец этот старик».
— Дальше, — приказал Родригес.
— Больше ничего, — устало ответил Эганьа, — я старый человек, сеньор офицер, и мне не нужно врать. Я видел, что она мне не верит, и поэтому ушел. Мне незачем встречаться с такими журналистами. Теперь я вижу, что был прав.
Родригес молчал. Он чувствовал, что попал в западню, устроенную самому себе, но не понимал, где именно оступился.
— Уведите, — приказал он надзирателю.
Тот поднял старика за плечо. Уходя, Эганьа даже не обернулся. Марина дважды кашлянула, словно прощалась с ним навсегда. И только когда они остались одни, Родригес вдруг протянул руку и сорвал с нее берет.
— У вас красивые волосы, — произнес он грубо, — не нужно их скрывать.
Она тряхнула головой, освобождаясь от его руки.
— Именно поэтому я их и прячу, — резко сказала она.
— Вы не боитесь? — вдруг спросил Родригес. — Я ведь могу оставить вас здесь навсегда.
— Не боюсь, — она твердо посмотрела ему в глаза, — в отеле знают, куда я пошла. Там полно иностранцев. Знают об этом в Мехико и в Буэнос-Айресе. У вас будут большие неприятности, сеньор Родригес, если вы меня действительно задержите.
— Убирайтесь! — нервно произнес он. — И уезжайте из нашей страны. Чтобы вы никогда больше не появлялись в Чили. Если вы попытаетесь вернуться еще раз, я лично посажу вас в тюрьму, сеньора Частер.
— Не думаете же вы, что я влюблена в вашу страну? — с неожиданной ненавистью произнесла она, вставая со стула. — Я завтра же уеду из Сантьяго.
Он неожиданно улыбнулся.
— Так будет лучше для всех. У вас, кажется, роман с приехавшим французом.
— Это не ваше дело.
— Вы могли бы выбирать и среди своих соотечественников, — заметил он, словно намекая на самого себя.
Только выйдя из здания тюрьмы, она ощутила, как чудесен воздух свободы. Она, с трудом приходя в себя, пошла по площади к ближайшему кафе. И, заказав чашку кофе, долго смотрела на здание тюрьмы, где остался сидеть Франсиско Эганьа.
К своему отелю она подъехала совершенно разбитая. Вошла в лифт после какого-то незнакомца. И вдруг услышала.
— У вас все в порядке?
Это по-прежнему был Ронкаль.
— Да, — сказала она. Видимо, ее напарник обладал способностью к перевоплощению. Он повернулся, и она увидела под шляпой знакомый подбородок. — Мне нужна ваша помощь.
Он молча слушал.
— Поезжайте в порт и найдите там два стоящих рядом судна — «Боливар» и «Майпу». Среди офицеров должен быть Антонио Сабельи. Передайте ему, что его звонка ждет Буэнос-Айрес. Он вас поймет. И дайте телефон Блейка.
Она закрыла глаза. Когда она их открыла, Ронкаля не было. Она вдруг испугалась. Или этот загадочный человек умеет проходить сквозь стены? Обернувшись, она увидела, что лифт уже стоит на ее этаже.
Вечером она спустилась вниз к ужину в полном смятении чувств. Завтра прилетал Марат. И завтра Ронкаль должен был вступить в дело, убирая ненужного советской разведке перебежчика. Узнать, когда он прилетит, не составляло никакого труда, просто можно было спросить у Дорваля, когда они поедут в аэропорт. Или даже не спрашивать вообще, он все равно откажется, если она назначит ему встречу на дневное время.
За столом сидел Дорваль. Он был не один, и по возбужденному виду обоих сотрудников французского ДСТ было видно, что их спор зашел слишком далеко. Увидев подходившую женщину, Юэ встал и отошел от стола, даже не став ее дожидаться. Это ей не понравилось, но, ничем не выдавая своего отношения, она подошла к столику Дорваля.
— Салют!
— Салют. — Дорваль встал и поцеловал ее.
— Как твои дела? — спросил он, когда они снова сели за столик.
— Нормально.
— Ты была в тюрьме?
— Да, но интервью не получилось.
— Не нужно было туда ходить, — проворчал Дорваль.
— Почему?
— Они все равно бы ничего не рассказали.
— Я этого не знала.
— Нужно было послушать моего совета.
— В следующий раз — обязательно.
— Хорошо. — Дорваль как-то странно взглянул на нее. — Может, поднимемся ко мне?
— И закажем ужин наверх? — поняла она.
Ей снова показалось, что он как-то странно смотрит на нее. Или это ей только казалось?
Потом было долгое, затяжное пиршество любви и смятые простыни на его кровати. Ужин так и остался нетронутым на столике, когда они, тяжело дыша, наконец разомкнули объятия. Дорваль достал сигарету. Сегодня он был мрачнее вчерашнего, но, возможно, это объяснялось завтрашним визитом Марата.
— У тебя неприятности? — спросила она.
— С чего ты взяла?
— Мне кажется, ты сегодня какой-то задумчивый. И потом, я видела, как ты спорил со своим другом.
— У нас с ним часто случаются споры, — чуть улыбнулся Дорваль.
— Когда мы завтра увидимся? — Она не хотела задавать этого вопроса, но не задать его не могла.
Может, кроме желания узнать время приезда Марата, она действительно хотела видеть Дорваля.
— Не знаю, у меня завтра много дел.
— Мы могли бы провести весь день вместе.
Он взглянул на нее, или это ей только показалось?
— Завтра я не могу. Утром я должен быть в аэропорту, — сказал он.
— Хорошо, тогда я буду ждать тебя в отеле, — согласилась она. — Когда ты вернешься?
— В двенадцать. Завтра утренним рейсом в десять часов из Парижа прилетает мой друг.
«Напрасно он это сказал», — подумала Марина.
— Я буду ждать тебя в отеле.
— Договорились. — Он потушил сигарету и, взглянув на нее, прошептал: — Иди ко мне.
Поздно ночью она вернулась в свой номер и уже не удивилась, увидев сидевшего в знакомой позе Ронкаля.
— Я его нашел, — невозмутимо сообщил тот, — он уже позвонил в Буэнос-Айрес.
— Хорошо. — Она поправила спутавшиеся волосы и села на постель, закрыв глаза.
Ронкаль терпеливо ждал.
— Как вы его нашли? — спросила она, словно оттягивая время.
— Их лаборатория сейчас на судне «Боливар». Было нетрудно. Я ему все передал. — Ронкаль не отличался многословием.
— Да, конечно. — Она открыла глаза. — Когда я должна улететь из Сантьяго?
— Завтра, вечерним рейсом. Утром вы должны переехать в другой отель, — равнодушно напомнил он, — вы знаете в какой.
— Да, завтра. — Она снова закрыла глаза и просидела так минут пять.
Ронкаль ждал.
— Простите, — наконец открыла она глаза, — я задумалась.
Он ничего не ответил. Он ждал. Нужно было решиться. Она снова закрыла глаза.
— Марат прилетит завтра, — наконец сказала она, — утренним рейсом из Парижа. В десять часов. Постарайтесь попасть только в него. Вы слышите, только в него.
Наверное, последних слов он уже не слышал. Потому что, когда она кончила говорить и открыла глаза, Ронкаля уже в комнате не было. И тогда она снова закрыла глаза и просидела так еще минут тридцать.
Завтра все должно было решиться.
В эту ночь ее опять оставили одну в большой московской квартире, и она ходила по комнатам, натыкаясь на острые углы, и искала своих родителей. И нигде их не находила.
Утром за завтраком не было никого. Ни Дорваля, ни его друга. Видимо, они уехали в аэропорт. Она слонялась по отелю, не решаясь признаться самой себе, что начинает беспокоиться за неясный исход схватки в аэропорту. Она поминутно переключала каналы телевидения, пытаясь узнать из местных новостей что-либо о случившемся. Через час по-прежнему не было никаких известий. В одиннадцать тридцать она собрала свои вещи и спустилась вниз. По-прежнему не было никаких известий. Расплатившись, она вызвала такси и поехала в отель, расположенный на другом конце города. И, едва разместившись, бросилась к телевизору. По-прежнему не было никаких вестей. Впрочем, в тоталитарном государстве ожидать иного было бы наивно. Новости обычно поступали, если поступали вообще, с недельным опозданием. Она не заметила, как заснула, сказалось напряжение последних дней. Открыла глаза, почувствовав чье-то присутствие. После возвращения из тюрьмы она не замечала за собой никакого наблюдения, видимо, Родригес распорядился прекратить слежку, уже не сомневаясь в бесперспективности таковой. Рядом стоял Ронкаль.
— Что случилось? — спросила она.
— Его нет, — сообщил Ронкаль.
— Вы его убили?
Он промолчал. Вопрос был явно ненужный.
— Только его? — вырвалось у нее против воли.
— Меня ищут по всему городу, — сообщил Ронкаль, — я уеду через Вальпараисо.
— Как вы его нашли?
— Двое ваших французов подошли к нему и поздоровались. Я подождал, пока они выйдут к машинам, и выстрелил. Пуля попала в сердце. Второго выстрела не понадобилось.
