— Время?
— Только что получили из Вашингтона, сэр, — быстро ответил штурман. — Без пяти пять утра. Рассвет на этой широте наступит через час.
— Где «Чарли»? Метеорологическое судно «Чарли»?
— Порядка трехсот миль к северо-востоку, сэр.
— Пилот, как вы считаете, мы дотянем до Гус-Бей?
— Нет, сэр, не дотянем примерно сотню миль. Мы можем долететь только до северного побережья.
— Ясно. Меняйте курс на «Чарли». Радист, свяжитесь с ним и дайте мне микрофон.
— Есть, сэр.
Пока самолет описывал широкую дугу, Бонд слушал треск и шумы радиоэфира, доносившиеся из усилителя над готовой.
Он услышал тихий голос радиста:
— Океаническая станция «Чарли», вас вызывает «Спидберд-510». G-ALGY вызывает «Чарли», G-ALGY вызывает «Чарли»…
— G-ALGY, дайте ваши координаты, — раздался резкий голос. — Дайте ваши координаты. Это Гандер. Срочно. G-ALGY…
Прорезался Лондон. Восторженный голос что-то заверещал. Голоса теперь неслись со всех сторон. Сильный сигнал Гандера перекрывал всех.
— Мы поймали G-ALGY, они идут около 50o северной широты и 70o восточной долготы. Всем станциям замолчать. Повторяю, мы ведем G-ALGY…
Внезапно прорезался спокойный голос «Чарли»:
— Океаническая станция «Чарли» вызывает «Спидберд-510». «Чарли» вызывает G-ALGY. Слышите меня? Ответьте, «Спидберд-510».
Бонд сунул маленький пистолет за пояс и взял протянутый микрофон.
— «Чарли», говорит «Спидберд-510», угнанный вчера вечером из Айдлуайлда. Я убил человека, ответственного за это, и частично повредил самолет, разгерметизировав салон. Команду держу на мушке. До Гус-Бей не хватит топлива, поэтому садиться будем на брюхо поближе к вам.
Властный новый голос, возможно, голос капитана произнес:
— «Спидберд», говорит «Чарли». Поняли вас хорошо. Кто говорил? Повторяю, дайте имя говорившего. Конец.
Бонд ответил, улыбнувшись и представляя себе тот фурор, который вызовут его слова:
— «Спидберд» вызывает «Чарли». Говорит агент номер ноль ноль семь британской Секретной службы, повторяю, номер ноль ноль семь. Радио Уайтхолла подтвердит. Повторяю, свяжитесь с Уайтхоллом. Конец.
Повисла изумленная пауза. Голоса со всех сторон света пытались прорваться. Какая-то диспетчерская служба, вероятно Гандера, приказала им очистить эфир. «Чарли» снова заговорил:
— «Спидберд», это «Чарли», я свяжусь с Уайтхоллом и уберу зонды, но Лондон и Гандер хотят подробности…
— Извини, «Чарли», — прервал Бонд, — но я не могу держать на мушке пять человек и вести светскую беседу. Дай мне погодные условия, и я отключусь, пока не сядем. Конец.
— О'кэй, «Спидберд», вас понял, ветер слабый, волнения почти нет, вы должны сесть нормально. Скоро возьму вас на радар, будем вести за вами постоянное наблюдение. Есть виски для одного и наручники для пятерых. Счастливо. Конец.
— Спасибо, «Чарли», добавьте чашку чая к этому меню, ладно? Я везу с собой симпатичную девушку. Говорит «Спидберд». Конец связи.
Бонд отдал микрофон радисту.
— Пилот, они уберут зонды и будут постоянно вести нас. Ветер и волнение слабые. Теперь успокойтесь и давайте попробуем вылезти из этой передряги живыми. Как только мы сядем, я открою дверь. Того, кто попытается выйти из кабины раньше, я пристрелю. Ясно?
Из-за спины Бонда раздался девичий голосок:
— Я только что подошла, хотела присоединиться к коллективу. Но, пожалуй, воздержусь. Мне как-то не улыбается перспектива быть пристреленной. Но ты можешь снова вызвать этого мужика и попросить два виски. От чая у меня икота.
— Пусси, брысь на место, — сказал Бонд, в последний раз оглядел кабину и вышел.
* * *
Два часа, а может и два года спустя Бонд лежал в теплой каюте метеосудна «Чарли», слушая сквозь дрему утреннюю радиопрограмму из Канады. Тело его болело. Он вспоминал, как ушел в хвост самолета, заставил девушку надеть спасательный жилет, встать на колени и закрыть голову руками, уткнувшись в сиденье. Сам встал за ней и над ней, крепко обнял ее и уперся спиной в спинку сиденья сзади него.
Она нервно отпускала шуточки по поводу двусмысленного положения, когда «Спидберд» на скорости 100 миль в час шлепнулся брюхом на воду, поднимая стену брызг. Удар оторвал хвост самолета. Золото, сложенное в багажном отделении, разломило самолет пополам, и Бонд с девушкой оказались в ледяной воде. Так они и плавали, полуоглушенные, в своих желтых спасательных жилетах, пока их не подобрали. К этому моменту на поверхности плавало лишь несколько обломков, а экипаж с тремя тоннами золота на шее шел ко дну Атлантического океана. Спасательная лодка еще некоторое время порыскала в волнах, но никто больше не всплыл.
С ними обращались наполовину как с членами королевской семьи, наполовину как с марсианами. Бонд ответил на наиболее важные вопросы, а затем все это показалось слишком сложным для его измученного мозга, Теперь он лежал в тишине и покое, с удовольствием потягивал виски и думал о Пусси Галоре, о том, почему она предпочла спрятаться под его крыло, а не Голдфингера.
Дверь из соседней каюты отворилась, и вошла Пусси. На ней не было ничего, кроме серого рыбацкого свитера, заканчивающегося значительно выше колен. Рукава свитера были закатаны. Она как будто сошла с картины Вертса.
— Меня утомили вопросы, не хочу ли я, чтобы меня растерли спиртом, — сказала она, — а я всем говорю, что если кто и будет меня растирать, то только ты, и если меня и будут чем-то растирать, то тобой. — И закончила неуверенным голосом: — И вот я здесь.
— Закрой дверь, Пусси, — решительно сказал Бонд. — Сними этот свитер и лезь в кровать, не то простудишься.
Она выполнила все, что ей было сказано, как послушный ребенок.
Устроившись в объятиях Бонда, Пусси спросила, глядя ему в глаза, голосом не гангстера, не лесбиянки, а обычным девичьим голосом:
— Ты будешь мне писать в «Синг-Синг»?
Бонд посмотрел в глубокие фиалковые глаза, которые не были теперь ни жесткими, ни властными. Он наклонился и легонько поцеловал их.
— Мне говорили, что ты любишь только женщин.
— Мне раньше никогда не попадался настоящий мужчина. — Голос ее снова стал жестким. — Я уроженка Юга. Знаешь, какое там определение девственницы? Это девушка, бегающая быстрее своего брата. Что до меня, то мне было двенадцать лет и я бегала медленнее, чем мой дядя. Это было не очень приятно, Джеймс. Ты вполне можешь себе это представить.
Бонд улыбнулся, глядя на бледное прекрасное лицо.
— Все, что тебе требуется, — это пройти курс НЛТ.
— А что это?
— Это? Нежная любовная терапия.
— Кажется, мне это нравится.
Она посмотрела на чувственный, жесткий рот Бонда, протянула руку и поправила черную прядь, упавшую ему на глаз. Заглянув в серые с дичинкой глаза, поинтересовалась:
— И когда приступим?
— Сейчас, — ответил он тихо и закрыл ее рот своим.
1. Отдыхайте, мистер Бонд!
Джеймсу Бонду было худо. Как говорят картежники, точно у тебя все мелкие, а на чужой руке четыре туза.
Похмелье… Прежде всего — стыдно, а стыдиться Бонд не привык. Раскалывается голова, болит все тело. Он закашлялся, в глазах зарябило, заиграло черными точками — будто по зеркалу пруда прыснули головастики. А ведь и сам чувствовал, что пьет лишнее. Поданный в роскошной, на улице Парк-Лейн, квартире очередной бокал виски с содовой — а он уже выпил десять таких — пошел тяжело, во рту от него загорчило. Он понял, что хватит, пора домой, и решил напоследок сыграть еще роббер. Пять фунтов за сто очков, и разойдемся, предложили ему. Он согласился. И попался, как дурачок. Он живо представил: вот круглолицая, с непроницаемой, как у Моны Лизы, улыбкой пиковая дама победно бьет его валета… «Кто ж так играет!» — ругается партнер, и Бонд садится без взятки, записывает четыреста в минус и на круг проигрывает 100 фунтов, деньги немалые.
Бонд еще раз промокнул тампоном порез на подбородке и презрительно глянул на мрачную физиономию в зеркале над умывальником. Идиот, тупица!.. А глупит от безделья. Больше месяца перекладывает бумажки — листает бредовые инструкции (да еще галочку поставь напротив своего номера — прочел, мол!), строчит отчеты. Озвереешь! Недавно ни за что ни про что наорал на подчиненного — тот заикнулся было Бонду поперек. Да еще заболела гриппом секретарша, и ему прислали на время какую-то дуру, и к тому же уродину; его она называла «сэг-г» — церемонно и шепеляво… И вот снова понедельник, в окно барабанит майский дождь. Впереди целая неделя. Бонд проглотил две таблетки, потянулся за третьей, и тут в спальне зазвонил телефон. Зазвонил по-особому, громко, отчетливо — связь со Штабом прямая.
* * *
Джеймс Бонд подвинул стул и сел. Сердце бешено колотилось. Он мчался через весь Лондон, потом долго ждал лифт, злился — но все же, отчего так колотится? Он посмотрел в знакомые бесстрастно-презрительные серые глаза сидящего напротив. Что в них скрыто?
