— Так что же будем делать?
— Принесу молоток и нож. — Она вздохнула. — Если вы пришли с обыском, значит дело серьезное. Ломайте.
Иван Иванович невольно удивлялся тому мужеству, с которым она встретила горе.
В кабинете ничего обнаружить не удалось. Перешли в другие комнаты. Капитан ощупывал мебель, проверил в полу каждую планку паркета.
Надежда найти что-нибудь иссякала.
— Иван Иванович, — несмело сказала Мария Васильевна. — Я помню, когда он покупал мебель у хозяина, тот говорил, что в диване хорошо складывать банкноты. Но у нас их три, и я не знаю, о котором они говорили.
Капитан вновь принялся за мебель. Для этого пришлось снимать обивку. Ощупывая валики дивана в кабинете, капитан наткнулся под плюшем на какой-то металлический предмет. При осмотре оказалось, что валик прикреплен к дивану петлями. Гвоздики, прикрепляющие обивку, свободно вынимаются. Просунув в средину валика руку, капитан нащупал скобочку, которая легко потонула при нажиме. Раздался щелк, и часть валика отскочила в сторону. Внутри оказался искусный тайник. Он был так замаскирован в пружинах, что прощупать его с внешней стороны было невозможно.
Глазам капитана предстал небольшой граненый цилиндрик, на котором красовалась черная надпись «IF» — мастер увековечил свое имя.
Иван Иванович достал сверток, завернутый в тряпку. В нем лежала обойма какого-то пистолета, должно быть, браунинга. Нажимом пальца капитан выбросил патроны себе на ладонь. Пять штук. Никелированные пульки поблескивали отраженным светом.
— Видите, Мария Васильевна, — протянул он хозяйке один из патронов, — нашли как раз то, что нужно было. Спасибо вам за помощь.
Женщина смотрела на блестящий патрончик с таким чувством, как будто видела собственную смерть.
— У него был пистолет… но пули не такие… Вы его подозреваете в убийстве? Неужели… Нины? Не может этого быть!
Она побледнела и медленно подняла руки к лицу.
— Мария Васильевна, не стоит убиваться из-за такого человека… Он не достоин этого.
Капитан наклонился, попробовал отвести ее руки. Она судорожно всхлипнула.
— Я… не о нем плачу… И даже не о себе… Дети… Иван Иванович… Каково иметь такого отца?.. Ведь нас теперь, наверно, вывезут, как семью изменника…
— Нет, Мария Васильевна, семью вывозят только в том случае, если она является хотя бы пассивной соучастницей преступления. А вы боролись… Помогали органам госбезопасности. Вначале инстинктивно. Сейчас — вполне сознательно. Советский закон стоит на страже нашего государства и справедливости. Он возьмет вас с детьми под защиту.
* * *
Из кабинета полковника Зиночка вышла сама не своя. Мысль, что Виталия Андреевича в чем-то подозревают, — может быть, даже в убийстве Нины Владимировны, — не оставляла ее. «Я забыла сказать, что я поставила боты чистыми, а взяла их грязными. Кто-то выходил в них». А рядом билась назойливая мысль: «Зачем он меня таскает всюду с собой? Неужели любит?»
Но тут же она припомнила черточки холодного, а порой и пренебрежительного отношения к ней Виталия.
Особенно это стало заметно в последнее время. Его былая нежность превратилась во что-то страшное. Он же издевался! Неужели мама была права, когда так ненавидела его? Почему сбывается ее предсказание?
И все-таки сердце не хотело обвинять.
Нет! Нет! Он не такой! Он плакал при известии об убийстве Нины Владимировны. А сколько участия он принимал в судьбе Зиночки! Перевел на другую работу, как студент, бегал встречать каждый вечер с работы. Выхлопотал путевку и… приехал в Лобаново к ней, Зиночке, не воспользовался таким отдыхом, как санаторий в Сочи.
И потом… сын. Его сын.
Нет. Не может быть. Полковник так же ошибается сейчас, как и в первый раз. Они же сами его тогда и отпустили.
Узнав о том, что Куренева вернулась, Сидоров тотчас явился к ней в палату, увел в свой кабинет и, запершись на ключ, приступил к допросу:
— Ну, что сказали в городе?
— Что вы от меня хотите?
— Ну как же, Зиночка, я, как директор курорта, должен знать. А может быть, вас в чем-то подозревают?.. Может быть вы занимались спекуляцией?..
Зиночка вскочила со стула, готовая дать пощечину.
— Выпустите меня отсюда…
— Успокойтесь, Зиночка. Сначала вы мне расскажете все, о чем разговаривали с полковником и что с вами было в Пылкове.
— Я сейчас закричу, — пригрозила она. — И потом… пожалуюсь мужу…
— Не будем преувеличивать, Зиночка, он вам далеко не муж…
Зиночка бросилась к двери и забарабанила кулаками. Михаил Львович испугался последствий такого буйного протеста.
— Зиночка… Зиночка, я пошутил… Сейчас выпущу. Идите к своему мужу, он вас ждет. Идите, я вас не держу.
Он открыл дверь, и Зиночка с плачем выскочила из кабинета. «До чего я дожила!»
Она удивилась, узнав, что Виталий перебрался на новую квартиру. Туда ее отвела хозяйка.
— Ну, что там у тебя случилось? Сколько я должен ждать? — неприветливо спросил Виталий.
«Неужели он не знает, что я задержалась не по своей воле?»
— А тебе Михаил Львович разве не говорил? За мной приезжал полковник.
— Знаю. Ну, рассказывай, что у тебя с ним там за любезности были.
Зиночке стало страшно от этого барского окрика. «Как с последней уличной девкой обращается».
Виталий стоял перед ней огромный, чуть не касаясь головой потолка. Черные волосы растрепались. Руки — глубоко в карманах брюк. Голова опущена, сросшиеся брови нависли тучей.
Хотя полковник предупредил ее о том, что она должна молчать о разговоре в отделе госбезопасности, но под гипнотизирующим взглядом и постоянными окриками она стала медленно, заикаясь, рассказывать. Об одном она умолчала: о ботах. Инстинкт подсказал ей, что об этом надо молчать, даже под страхом смерти.
— Они тебя в чем-то подозревают, — закончила она.
В ответ на это он громко, издевательски расхохотался.
— Подозревают!.. Пусть попробуют доказать! Пусть!
Зиночка, не мигая, смотрела на его исказившееся лицо. От ужаса она не могла пошевельнуться. «Нет. Ты не мог стрелять в Нину Владимировну! Ты ее любил. Она спасла твою жизнь. Ты герой книги „Дорогою подвига“, а не убийца. Я знаю, тебе было бы легче отрубить свою руку, чем поднять ее на твою любовь, на твою спасительницу. Ты же плакал о ней! Нет! Ты не убийца!»
— Чего ты вылупила зенки? Или не видела?
«Эх, чёрт. Надо было ликвидировать эту дуру. Тогда бы все концы в воду. Пожалел… на свою беду!»
Теперь он угрожающе наступал на нее. Зиночка даже ощутила, как он сжал в кармане железные кулаки. «Ударит — убьет!»
— Они сами убили Нинку, а теперь ищут виноватых! И ты с ними?!.
Дробот уже потерял человеческий облик. Он озверел и трясся, как в ознобе, махал перед ее лицом волосатым кулачищем.
«Он! Он! Он!» — громко выстукивало сердце, а с посиневших губ сорвалось:
— Нет! Нет!
Зиночка вдруг вытянулась, закачалась и грохнулась со скамейки на пол.
Очнулась она от неприятного ощущения мокрого холода. Виталий Андреевич растирал ей грудь полотенцем.
— Котик что с тобою?
Она зашлась навзрыд тяжелым плачем. Пропала, безвозвратно пропала ее молодость! И для чего? Идеал ее оказался призраком. Она бросила свое счастье под ноги кому? Убийце!
Зиночка с омерзением и брезгливостью смотрела на волосатые руки, которые скользили по ее мокрой груди. «Зачем я вернулась? Надо было послушаться маму и больше сюда не приезжать».
Она села на лавку. Виталий приблизился к ней и обнял за плечи. Ей хотелось вырваться, выскочить, побежать. Но она не сделала ни единого движения.
— Котик… Ты на меня не сердись. Я немножко погорячился… Ты же знаешь, как мне дорога память Нины, а тут вдруг такое обвинение. Помнишь, чем кончился мой арест в первый раз? И теперь в МГБ разберутся. Но пока я в Пылков поехать не могу.
Он заметил, что Зиночка отодвигается от него. «Неужели она вышла из-под моего влияния?» Но верить этому не хотелось. Вместе с Зиночкой от него уходила последняя надежда восстановить оборванные арестами связи.
— Котик… Я дам тебе маленькую записочку. Отнесешь ее тому же врачу. Помнишь, ты у него однажды была? Но записочку должен прочитать только он. А вернешься, мы с тобой уедем отсюда. Я решил к Марии больше не возвращаться. Согласна ты?
Зиночка была согласна на все, лишь бы вырваться из этой западни.
— Поедешь завтра. Если он потребует, то задержишься в городе дня на два. Но не больше. Приезжай. Я тебя жду здесь.
* * *
Итак, Коршуну удалось улизнуть. Полковник Иванилов намечал продолжать начатые поиски. Дробот мог быть в Пылкове, Сумах, Харькове, Сочи. Поиски должны быть одновременными и массовыми. Полковник дал заявки во все пункты. Выслал фотокарточки Коршуна. За этими хлопотами и застал его вызов из городской больницы. Полковника просили прийти и побеседовать с больным Николаем Севастьяновичем Мазуруком.
