В гастрономе беру то, что просил Олег Сергеевич. Повертев бутылку, сунув ноготь под этикетку, акцизную марку с пробки сорвав и покрутив ее так же, смотрю на продавщицу.
— Хороший, хороший. Клянусь.
— Тогда еще одну.
Потом сыру беру, сардин в масле, лимон, сервелата и, подумав, пачку пельменей.
Вполне вероятно, что старика сейчас в квартире уже нет. И вернется он сюда теперь не скоро. Если вернется вообще.
Дверь снова бесшумно открывается. Старик на месте.
Беседуем на кухне.
— Ты, молодой человек, что хочешь от меня услышать?
— Не много. Но крайне важное.
— Ты уж не обижайся, но ты — цепной пес режима. Ты слушаешь?
— А зачем же я пришел?
— Так слушай. Ты мне будешь говорить, что я ошибаюсь, что много есть честных людей, но нет решительного руководителя. Что все можно было решить тогда в нашу пользу.
— Когда?
— Не придуривайся. В девяносто первом.
— Наверное, можно. Вы-то как думаете?
— Силами одной роты. Только роты не простой.
— Вы закусывайте.
— Так тебе же лучше. Если захмелею и начну языком помахивать.
— Вы мне в здравом уме нужны. И в почтенной трезвости.
— А вина что столько взял?
— А чего ж вам будет с двух бутылок?
— Тоже верно. У тебя звание какое?
— Подполковник.
— Покажи документы.
— Так там же звания нет. И контора правильно не указана.
— Корочки давай.
Он долго рассматривает то, что просил, кажется, остается удовлетворенным. Наливает еще по стопке, ставит на газ кастрюльку с водой.
— Кушать хочется. Ты слушай, мил человек, про мою мечту. Фантазм мой слушай.
— Я весь внимание.
— Через коридор во времени попадает к нам рота с той войны. Обычная маршевая рота. Только что с переформирования.
— Даже не из СМЕРШа?
— Это было бы вообще сильно. Только где же столько людей собрать? СМЕРШ был товаром штучным. А уж потом — группы поддержки, роты, взводы… И вот идет рота по Москве, основательно так, толково идет. А все думают, что ряженые из «Мосфильма».
— Никакого «Мосфильма» нет уже.
— Ну, праздник какой-нибудь. Ряженых мало, что ли?
— Хватает.
— И вот идет рота, купюры СКВ под сапоги падают.
— А где они их возьмут?
— Ну, пункт обмена подломят.
— Так их тут же ОМОН и МУР прихватят.
— Так рота-то простая, а с ней кто-нибудь из СМЕРШа. Ты «В августе сорок четвертого» читал?
— Приходилось.
— И что скажешь?
— Чушь конечно. Но впечатляет.
— Все, конечно, было несколько не так. Но написано талантливо. Поэзия труда передана. Есть удачные фрагменты.
— Вы-то на пузе ползали по лесу? Окурки собирали?
— А ты разве не ползал?
— А как же без этого?
— Так ничего не изменилось?
— В ремесле — ничего.
— И враг тот же?
— И враг тот же!
— И как он теперь называется?
— Как и тогда. Новый мировой порядок.
— Вот. Это по-нашему. Полковник.
— Вы мне звездочку добавили. У нас с этим туго.
— Как и тогда.
— Вы-то большую Звезду хапнули.
— Что значит «хапнул»?
— Виноват.
— То-то же. И вот, впереди роты идет как бы Алехин, Таманцев рядом, а потом они скрытно проникают, ну, где-нибудь, где будто бы все шпионы заседают. Отчитываются перед Всемирным Банком реконструкции и развития. Ну, к примеру, во Дворце съездов.
— Скорее, на правительственной даче.
— В Ново-Огарево.
— Вот. Годится. Или в Барвихе. Будто бы на праздник этот ряженый приехали эмиссары и принимают отчет.
— И дальше что?
— А дальше молниеносная операция захвата.
— Так там же охрана. Все по высшему классу.
— А Таманцев с Алехиным — это не высший класс?
— И что? Они правительственную охрану снимут?
— А почему нет?
— Не смешите меня. Если только им не помогут…
— А кто может помочь? Вот ты бы взялся?
— Сложный вопрос. Подумать нужно.
— Думать не нужно. Нужно наливать и пить. Вот и пельменчики поспели.
Старик оказался парнем веселым и невредным. Его бы со Зверевым Юрием Ивановичем посадить за один стол. Они бы пришли к консенсусу.
— Так ведь там еще американская охрана будет. Два кольца.
— Американцы против наших — никто. На Эльбе били их лопатками и прикладами. И на Кубе били.
— Про Кубу откуда знаете?
— Куба — это самая большая головная боль временного оккупационного режима.
— И вы знаете почему?
— А как же? Сказать?
— Да я и так знаю. Дальше-то что? С Таманцевым?
— Ну, все взяты. Все. И рыжий, и толстый, и мальчиш-кибальчиш.
— Плохиш.
— Ну да. И их увозят.
— Куда и как? В бронетранспортерах?
— В голубом фургоне.
— Может, в зеленом?
— Нет, в голубом.
— Да что за фургон еще такой?
— Специальный фургон.
— Так ведь если выехать дадут, так и досматривать станут.
— Ты про роту забыл? Она обеспечит путь отхода. К коридору во времени.
— Так. А она разве не перебита?
— Где?
— При штурме правительственной дачи.
— Нет. Ты думаешь, какой должен быть процент потерь?
— Восемьдесят пять.
— Ну, это ты маханул. У меня бы было — сорок.
— Ну пусть сорок. Коридор-то далеко?
— В том-то и дело, что нет. И все генеральные шпионы с кляпами во ртах и веревкой на запястьях.
— А потом?
— В городе паника. Кое-кто вообразил мятеж в дивизии Дзержинского и двинул в Шереметьево.
— А фургон?
— А волшебная дверка скрипнула и пропустила его. А те, кто обеспечивал отход, рассредоточились по городу и автономно ложатся на дно. Потом — ждут наших.
— Наши, это кто?
— Красная Армия.
— Хорошо. Откуда она возьмется?
— Из регионов. Двинет из Приморья и сломает геополитическую игру.
— Газету «Завтра» любите читать?
— Я вообще газет не читаю.
— Не верю. У вас подшивки на антресолях.
— Ах да, ты же обыск проводил. Ну, было дело, покупал. Теперь — нет.
— Почему?
— Ошибаются часто. Народ спровоцировали в девяносто третьем.
— А тогда что произошло? Кто был человеком Президента в Белом доме? Который из двух? Или оба?
— Поболе.
— То-то же. Это вам не кубинские секреты. А Кастро если привлечь? Получилось бы?
— Кастро — человек умный. Встревать не станет. Отсидится.
— Так. А с фургоном-то что?
— Фургон прямо в Москву, в Кремль. К товарищу Сталину. Лично допросит.
— А потом?
— А потом по коридору во времени пошлет Красную Армию.
— А если без товарища Сталина?
— Без него не получится.
Тем временем мы усидели бутылки полторы. Коньяк легкий, мягкий и за такую цену. Случается все же иногда что-то хорошее.
— А нельзя в август тот или в тот сентябрь эту роту?
— Тогда бы никто ничего не понял. Нужно, чтобы народ осознал предмет своего заблуждения. Чтобы харей в дерьмо. Сами дали себе под ноги нагадить и на голову. На стол обеденный. А теперь говорят про социальную защищенность. Ты-то по какому делу? Ответь.
— По минутному.
— Тебе сразу отказать или поговорим еще?
— Лучше поговорим.
Старик прибрался на столе, отнес тарелки из-под пельменей в раковину, быстро помыл, отправил в сушку и чайник поставил на газ.
— Тебе чай или кофе?
— Это зависит от того, какой кофе и какой чай.
— Справедливо. Чайку задвинем. Не крепкого, но густого. Ты куришь?
— Нет.
— Молодец. Так слушай дальше. Ты думаешь, я мракобес? Стагнат? Старый пердун?
— Тогда бы с вами говорить было легче.
— То-то же. Я слез по Октябрю не проливал. Коммунистические подпалины на теле Родины мне больно было видеть.
— Взаимно.
— Ты меня не дразни.
— И не думаю.
— Так вот. Скажи мне, мил друг. Я же про товарища Сталина много такого знал, чего ни в одной книжке не написано. Понятное дело, не я один. Вот те, кто знает, как раз и не страдает графоманией. Но поверишь, мил друг, я с ним говорю по ночам. Все чаще. Когти и клыки демократии. До чего дошло, старики стали пайки с лагерными сравнивать. Оказывается, там сытнее было. Я и насчет паек знаю. И насчет гробов и цен на похороны.
— Вы большого изящества в изложении оперативных документов достигли.
Он осекся, посмотрел не на меня, в окно, чайник сорвал с горелки, сыпанул в заварочник, кипятку плеснул отмеренным движением.
— Так это для тебя оперативный документ? Записываешь, что ли?
— Нет. Был соблазн, но отказался. Шансы на получение нужной информации вычленением из бытового блока крайне малы. Я вам потом вопрос задам, а вы, если хотите, отвечайте. Или не отвечайте.
— Хорошо. Значит, нет СССР и есть только географический обрубок, по воле высших сфер все укорачивающийся, уменьшающийся в размерах. И по параллелям, и по меридианам. Грузия, как и встарь, свободна, и бывший первый секретарь штурмует санатории в Абхазии. А сулугуни — вволю.
